И так шевелил, и этак, а выходило все одно — надо мне отсюда сваливать. Отсюда — значит, из Америки. Мелькнула мысль о том, что можно было бы уехать куда-нибудь в Техас, где вроде бы можно затеряться среди загорелых крепких ребят в белых шляпах, да уж больно там у них тоскливо. Какие бы они на первый взгляд понтовые да интересные ни были, а один черт — пастухи они, да и все тут. И я там от тоски уже через три месяца волком бы взвыл. Так что эта мысль мелькнула и навсегда улетела из моей головы. Не такой я человек, чтобы всю оставшуюся жизнь где-нибудь на ферме ховаться. Уж больно скучно.
Значит — уезжаю. А куда?
Ну, тут двух мнений быть не может. Надо валить в старую добрую Европу. Тем более, что там мои денежки лежат. Надо проведать, как они там, а заодно и отщипнуть немного налички. Тысяч сто пятьдесят, не больше. Так что, Знахарь, решено. Опа, опа, Америка — Европа.
Прямо как про меня сказано!
Как принял я это решение, так словно камень с души свалился. И я, насвистывая, въехал на Манхэттен и решил провести эту ночку на Бродвее, а точнее — на Таймс Сквер. Там круглые сутки разгуляево идет, так что скучно мне не будет, посижу в каком-нибудь баре, с красивыми девчонками потрендю…
А светиться с чужой ксивой в мотеле — извините. Мало ли что! Может, Брателлу этого уже в морге гримируют, а рядом безутешные родственники голову ломают — куда же его бумажник задевался? И вот сунусь я в мотель, а там меня и повяжут. Вынут тепленького прямо из койки и объявят, что я могу хранить молчание и имею право на один телефонный звонок. А мне и позвонить-то некому.
Заплатив двадцать баксов, я поставил телегу на стоянку во дворе и отправился на площадь Таймс Сквер, а там завалился в кафе «Рокси», где можно было с комфортом посидеть, послушать приятную музычку, принять на грудь несколько граммов, да и перекусить, если захочется.
Усевшись за столик и рассказав симпатичной улыбчивой официантке, явной метиске, чего я хочу, я уставился на мелькающие на улице цветные огни и стал думать, как бы это технично свалить из Штатов. Интересное дело, думал я, люди жизнь кладут на то, чтобы сюда попасть, а у меня все наоборот. Все не как у людей. А говоря проще — у бедного Васечки вечно в жопе камушки. Кстати, теперь нужно не забывать, что я уже не Вася, а вовсе даже Женька. Или, на крайняк — Юджин. И, между прочим, американский гражданин.
Ну, принесли мне напитки всякие, фрукты, лед, я дал девчонке денег и стал думать дальше. А думать надо было конструктивно.
Поезда отсюда не ходят, в аэропорт меня никакими пряниками не заманишь, значит, остается один вариант. Чесать отсюда на корабле.
И опять же — не пассажиром, а… А кем? Можно, конечно, попросту дать тысяч десять капитану, и он совершенно спокойно перевезет меня через океан. Впишет в судовую роль пятым помощником восьмого чистильщика гальюнов — и все. И никто даже не вякнет. Ведь капитан на корабле — не просто начальник или там директор какой-нибудь. Капитан — это царь и бог. Он может арестовать человека, он может похоронить его в море, если сочтет нужным. На борту своего корабля он распоряжается не только действиями команды, но и судьбами людей. Как вождь племени или, скорее, как пахан на зоне.
Я приложился к коктейлю и подумал, что это вариант неплохой, но не нужно спешить. Есть в нем что-то слегка сомнительное.
Ну, дам я ему денег. А ведь это вроде как признание в том, что у меня рыло в пуху и я не хочу светиться. А он, если вдруг ему нужно в пароходстве очков себе набрать, возьмет да и сдаст меня в порту прибытия. Вот, мол, какой он принципиальный и как он за честь родного флота болеет. И даже не в деньгах дело, которые я на этом потеряю. Тут потерять можно гораздо большее. Голову можно потерять.
Значит, надо устраиваться матросом.
Может быть, для этого тоже придется кому надо ручку позолотить. Но без этого — никуда. Это уж как положено. Значит…
Значит, завтра, а точнее — уже сегодня, с самого утра — в порт.
Или даже лучше не ломиться в порт, а купить русскую газетку, кажется, она называется «Шалом», и почитать там объявления.
Эх блин, Америка!
Только тут можно купить русскую газету «Шалом». Между прочим, тут, если хочешь, можно купить кошерное сало. Вот уж этого я никак не понимаю. Видно, туповат.
В общем, проваландался я на Бродвее до семи часов утра, потом сходил в тубзик, вымыл лицо, чтобы слегка освежиться, и поехал на Брайтон-Бич за газетой. Купил там три последних номера «Шалома» и сразу отвалил. Хоть это было и раннее утро, но мало ли, вдруг кто-нибудь из интересующихся мною лиц решит прогуляться с собачкой. Береженого бог бережет, подумал я, нажимая на педаль газа.
Убравшись с Бруклина, я остановился на заправке, купил бутыль «Кока-Колы» и принялся изучать страницы объявлений.
И через несколько минут я понял, что главный небесный начальник решил в этот день дать мне пирожок. Среди объявлений о том, что требуются опытные бэбиситтеры[10] и сейлзмены,[11] я обнаружил скромное извещение, сообщающее о том, что на холодильник «Нестор Махно», стоящий у четырнадцатого пирса нью-йоркского грузового порта и отправляющийся в Европу, требуется врач на один рейс.
Я аж заерзал на сиденье. Это было то, что мне нужно.
На всякий случай я посмотрел на число. Число было завтрашнее. Заглянув в предыдущий номер, я тщательно проштудировал страницы объявлений о работе и с величайшим облегчением убедился в том, что там этого объявления еще не было.
Так. Значит, вакансия свеженькая, с пылу с жару, самое то, что нужно. А если там объявится еще какой-нибудь лекарь, желающий прокатиться в Европу, то лучше бы ему, пока не поздно, бежать из порта во все лопатки. Ясное дело, что я отобью у него охоту устраиваться на такое нужное мне место. А если он упрется, я ведь его и урыть могу! Причем не моргнув глазом. Слишком уж важным было для меня это место корабельного врача.
Я бросил газеты на заднее сиденье и завел двигатель.
Внутри у меня все аж зудело от нетерпения, но по дороге в грузовой порт я старался ехать, не нарушая правил и не привлекая к себе внимания редких копов. Вообще-то здесь, в Америке, кое-что хорошее все-таки есть. Ни один коп, а по-русски — мент, никогда не остановит тебя, если ты не нарушаешь правила или если твоя телега не в розыске.
Точно говорю — никогда. И всякие совковые варианты типа «Здрасьте, сержант Пердодрищенко. Проверочка документиков!» — здесь не проходят. И если какой-нибудь совсем уж тупой патрульный сделает это, то на следующий день с самого утра он будет объясняться с судьей, а твой адвокат будет драть его, как котяра спинку кресла.
В общем, приехал я в порт, бросил телегу и пошел искать четырнадцатый пирс. Нашел. Стоит там этот самый «Нестор Махно», трап спущен, а на палубе у трапа облокотился на фальшборт здоровенный стопроцентный хохол. Морда аж лоснится, усы как у Тараса Шевченко из учебника литературы, маховики как у гориллы, и лениво так плюет вниз.
Увидел, что я к трапу подошел — плевать перестал. Смотрит сверху, а щеки, как тугая жопа у доярки. Вниз так и просятся.
Ну, поднимаюсь я на палубу, говорю ему:
— Здоровеньки булы!
Он на меня посмотрел и говорит:
— Ну!
— Не нукай, не запряг, — говорю, — это вам тут лекарь нужен? Я по объявлению.
— А-а, — понял он и говорит: — Иди к секонду. Капитана сейчас на борту нет, будет после обеда.
Я спрашиваю:
— А секонд — это кто?
Он на меня с пренебрежительной усмешкой посмотрел, дескать, сухопутная крыса приконала, и отвечает:
— Это второй помощник.
В это время из-за надстройки показался еще один хохол. Но уже совсем другого типа. Тощий и длинный, как жердина. Но тоже с обвислыми национальными усами.
И говорит этому здоровому:
— Мыкола, старшего механика не бачив?
— Не бачив, — ответил вахтенный Мыкола, — тут человечек до секонда пришел. Проводи его, Петро, будь ласка.
Петро кивнул и сказал мне:
— Пишлы. Развернулся и пошел.
Ну, я иду за ним, поднялись мы по одному трапу, потом по другому, и заводит он меня в огромную, от борта до борта, рубку. А там сидит у стола с картами еще один хохол, но эти оба против него — козявки. Не в смысле размеров, а в смысле важности. Мне аж захотелось шапку с головы сдернуть. Сильный хохол.
Он повернул ко мне гладко выбритое табло, посверкал золотыми очками, а тот, который меня привел, говорит:
— Ось, Петро Данилович, ликарь пришел по объявлению.
Так, думаю, еще один Петро. Петро Данилович встал, подошел ко мне и без всяких этих хохлацких штучек протянул руку:
— Здравствуйте, молодой человек. Как вас зовут?
— Вас… — начал я и чуть не откусил себе язык. Кретин! Какой Василий! Идиот! Я же — Женька Егоров!
— Вас… Петром Даниловичем зовут? — вывернулся я по какому-то сверхъестественному наитию, — очень приятно. Я — Евгений. Евгений Викторович Егоров. Врач-реаниматолог.
— Вас… Петром Даниловичем зовут? — вывернулся я по какому-то сверхъестественному наитию, — очень приятно. Я — Евгений. Евгений Викторович Егоров. Врач-реаниматолог.
— Очень хорошо. Знаете ли, наш судовой врач загремел в местную больницу с двухсторонним воспалением легких. Это примерно на месяц. А мы через два дня отходим. Сами понимаете — положение пиковое.
Он отпустил мою руку.
— Документы у вас при себе?
Я вынимаю бумажник и говорю:
— Я вообще-то американский гражданин. Водительские права, естественно, имеются. А вот диплом мой — увы! Два месяца назад у нас обчистили квартиру, так вместе с барахлом и документы все унесли. Удостоверение личности, сами понимаете, восстановил на следующий день, а вот все прочее…
И я с великим сожалением развел руками.
Гоню ему эту лапшу, а сам чувствую, что стою на тонком льду и он подо мной похрустывает, потрескивает и прогибается.
Петр Данилович пожевал губами, взял мою ксиву, взглянул на нее мельком и возвращает мне обратно. Я аж холодным потом облился. Все, думаю, сейчас он извинится передо мной и вежливо отправит к чертовой матери. А он молчит, думает о чем-то… Пока он там себе думал, я десять раз то в небо улетал, то в пропасть проваливался. Ну, говори же, черт очкастый!
Наконец он решительно поднял голову и, глядя на меня, сказал:
— То, что диплома нет, это, конечно, непорядок. И в этом случае сам я, без капитана, такой вопрос решить не могу. Но, поскольку, я повторяю, у нас безвыходное положение, то, я думаю, мы вас возьмем. В подобных случаях капитан вправе проверить вашу компетентность и, если вы оправдаете свою заявку, то считайте, что все в порядке. Правда, должен вам прямо сказать, что если до момента принятия решения, касающегося вас, на судно придет специалист с дипломом, тогда — извините.
Я понимающе кивнул, а сам думаю — вот это — только через мой труп. Да я от трапа не отойду, буду охранять его, как пес цепной. А всех специалистов с дипломами, хоть их двадцать штук будет, просто порву на тряпки и в воду покидаю.
Он протягивает мне руку, я вежливо жму ее, а он говорит:
— Мастер прибудет на борт после четырнадцати, так что приходите.
Я посмотрел на часы. Было полдесятого.
— Очень хорошо, — говорю, — всего доброго. Я обязательно приду.
И поконал на берег.
Спустился я по трапу на пирс, зашел за ближайший контейнер и стоял там, как столб, до самого прихода капитана. Следил за поляной и был готов остановить любого, кто направился бы к моему кораблику, чтобы спросить, не доктор ли он. Но таких не нашлось. И слава богу. Меньше проблем.
Ровно в два часа пришел капитан.
Выждав десять минут, чтобы не дышать ему в затылок, я поднялся по трапу, и вахтенный матрос Мыкола уже более доброжелательно, чем в прошлый раз, и на этот раз на нормальном русском сказал:
— Мастер пришел. Иди в рубку, он сейчас там вместе с секондом.
Я кивнул и отправился по уже знакомым переходам и трапам.
Вежливо постучав в белую железную дверь, я услышал ответ:
— Войдите!
Открыв дверь и войдя в рубку, я увидел капитана и секонда, сидевших за просторным штурманским столом и тыкавших пальцами в разложенные на нем карты.
Капитан поднял голову и посмотрел на меня, а секонд Петр Данилович пояснил:
— Это наш претендент на должность судового врача.
Капитан встал и, выйдя из-за стола, протянул мне руку:
— Сергей Александрович. Капитан этой посудины.
Он был примерно одного роста со мной, широкоплечий и поджарый, и его тропическому загару можно было только позавидовать. Лет ему было под сорок, а рука — сухая и крепкая. Шикарный кремовый костюм сидел на нем как влитой. Нормальный мужик.
— Евгений Егоров, — ответил я, отвечая на его рукопожатие, — врач-реаниматолог.
— Присаживайтесь, — сказал Сергей Александрович и указал мне на стоявший рядом со штурманским столом стул, — подождите минут пять, осмотритесь пока, а мы тут с помощником закончим кое-что.
Кивнув, я сел на стул, а они продолжили свой разговор, тыкая пальцами в карту и говоря друг другу какие-то цифры и непонятные мне морские слова.
Я тем временем незаметно изучал капитана и пришел к выводу, что все будет о’кей. Что-то в нем успокаивало меня. То ли его уверенность в движениях, то ли чуть насмешливый взгляд темно-серых глаз. Да, подумал я, этому парню бюрократические инструкции до одного места. Он все сделает так, как решит сам. Пусть экзаменует, сколько влезет, а уж я не облажаюсь. Вот только меня не оставляло ощущение, что я его где-то уже видел. И, похоже, не на партсобрании, а при таких обстоятельствах, когда решаются дела конкретные и серьезные. И это не давало мне покоя. Надо будет при случае пробить его. Может, чего и выясню.
Когда они закончили свои дела, секонд свернул карты и убрал их в стенной шкаф, а капитан повернулся ко мне и, сложив загорелые руки на столе, сказал, слегка улыбнувшись:
— Ну-с, господин доктор, поскольку, как нам уже известно, диплома у вас при себе нет, придется вам держать экзамен. Готовы?
— Как юный пионер, — ответил я, тоже улыбаясь и успокаиваясь уже окончательно.
Секонд положил перед капитаном книжку, тот взял ее и показал мне обложку. На ней было написано: «Справочник судового врача».
— Мне, как вы понимаете, Евгений Викторович, — начал Сергей Александрович, — от дипломов никакого толку нет. Был у меня как-то докто-ришка один, с красным дипломом, между прочим. И позапрошлой зимой, когда мы стояли в Маниле, у одного из матросов случился аппендицит. А лекарь этот долбаный лечил его от кишечных колик и довел дело до перитонита. Парня отвезли на берег уже без сознания, а там, в местной больнице, когда его доктора филиппинские распотрошили, так они чуть в обморок не упали. Ну, в общем, спасли матросика, правда, шрам у него на брюхе теперь от грудины до самого паха, сами увидите. А лекаря этого я, понятное дело, списал. Мне такие не нужны. И на суда ему теперь путь заказан. Я ему такую характеристику состряпал, что с ней только в ассенизаторы идти в пору. Вот так.
Он говорил все это, а сам, чуть прищурившись, смотрел мне в глаза. Дескать, я это тебе не просто так рассказываю, а для того, чтобы если ты — шарлатан вроде того краснодипломника, так двигай отсюда сам подобру-поздорову и не дожидайся, пока тебя носом в твое собственное говно ткнут.
Ну, а я от этих его речей только увереннее себя чувствовать стал и говорю:
— Сергей Александрович, я понял ваш намек. Позвольте мне объяснить вам кое-что. Как я уже говорил, я — реаниматолог. А это значит, что я не просто слежу за тем, как человек болеет, и таблеточки ему выписываю. Моя специальность — спасать людей от смерти в критических состояниях. И стоматит от геморроя я как-нибудь отличу. Да и аппендикс, если надо, откромсаю сам, без посторонней помощи. А кроме того, мне много раз приходилось запускать остановившееся сердце. И еще много разных дел делать. В общем, начинайте ваш экзамен, лично я — готов.
Капитан удовлетворенно кивнул, открыл «Справочник судового врача», полистал его, подумал и спрашивает:
— А скажите мне, Евгений Викторович, вот, например, у вашего капитана сильно болит живот, температура под сорок, он лежит на койке, поджав колени к животу, и стонет. И рядом с ним стоит тазик, в который он время от времени травит, а через каждые десять минут ползает в гальюн и дрищет там, как поливальная машина, а лицо у него в поту, и, кроме того, на сквозняке его качает от слабости. Что будете делать?
Так, думаю, это ты меня решил на острое пищевое отравление пробить. И отвечаю ему, а сам улыбаюсь:
— Ну, что я могу сказать… Для начала это значит, что закупили вы, например, в той же Маниле, несвежую говядину. А ваш судовой повар, кок, стало быть, приготовил из нее рагу, которое коварно скормил своему капитану, и теперь ждет, когда капитан откинет копыта. В общем, по описанным вами симптомам, это — классическое острое пищевое отравление. И действовать я буду следущим образом.
И дальше я в красках рассказал, как буду заправлять ему резиновую кишку в пищевод, как буду капельницу ставить, как я ему метоклопрамит по вене прогоню, как накормлю активированным углем, в общем — как обойдусь с ним по полной программе.
Закончил я про острое отравление, он кивнул и давай опять справочник перелистывать.
Короче говоря, рассказал я ему об инфаркте, о первой помощи при открытом переломе, о воспалении легких и о белой горячке. Все изложил, как на лекции, с подробностями и примерами из своей личной практики, а про белую горячку расписал так, что они с секондом аж заслушались.
Захлопнул он справочник и сказал:
— Да, Евгений Викторович, теперь я понял, что у вас была богатая практика и что с этого момента экипаж рефрижератора «Нестор Махно» может быть спокоен за свои драгоценные жизни.