То было очень важное решение, принятое, судя по всему, под влиянием мусульманского населения Хазарии, которое вовлекло каганат в «тяжелые войны» с русами. Об этих войнах мы, правда, ничего не знаем, помимо слов Иосифа в письме. Возможно, дело ограничивалось стычками. Единственным исключением является крупная кампания 965 г., упомянутая в «Повести временных лет» и приведшая к распаду хазарской империи.
3
Предводителем похода был киевский князь Святослав, сын Игоря и Ольги. Выше мы уже отметили, что он «легко ходил в походах, как пардус, и много воевал» – фактически, большую часть своего княжения он провел в военных походах. Несмотря на настойчивые уговоры матери, он отказывался от крещения, «говоря: „Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться“» . В «Повести временных лет» сообщается также, что «в походах он не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину или зверину, или говядину и, зажарив на углях, так ел. Не имел он и шатра, но спал, подостлав потник, с седлом в головах. Такими же были и все прочие его воины. И посылал в иные земли со словами „Хочу на вас идти“» (102;84)157.
Кампании против хазар летописец посвящает несколько строк, прибегая к обычному для описания битв лаконичному стилю: «Пошел Святослав на Оку реку и на Волгу, и встретил вятичей, и сказал им: „Кому дань даете?“ Они же ответили: „Хазарам – по щелягу от рала даем“. Пошел Святослав на хазар. Услышав же, хазары вышли навстречу во главе со своим князем Каганом и сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял» (102; 84)158.
Белой Вежей («Белым Замком») славяне называли Саркел, знаменитую хазарскую крепость на Дону, однако знаменательно то, что о разрушении Итиля, столицы каганата, в русской летописи не упоминается. К этой теме мы еще вернемся.
В летописи сообщается далее, что Святослав «победил ясов и касогов»; на следующий год он пошел на дунайских болгар, одолел их, но потерпел поражение от византийцев. На пути в Киев был убит печенегами, те «взяли голову его и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него» (102; 90)159.
Ряд историков рассматривают победу Святослава как конец Хазарии, но это, как мы увидим, совершенно неверно. Разрушение Саркела в 965 г. символизировало конец Хазарской империи, но не хазарского государства – точно так же, как конец Австро-Венгерской империи в 1918 г. не стал концом Австрии как национального государства. Хазарский контроль над далекими славянскими племенами, простиравшийся, как мы видели, до верховьев Днепра, остался в прошлом, но сердце Хазарии, бившееся между Кавказом, Волгой и Доном, осталось нетронутым. Подступы к Каспийскому морю оставались закрыты для русов, и об их попытках снова туда прорваться более ничего не было слышно. Тойнби верно замечает, что «русам удалось уничтожить хазарскую степную империю, но единственной хазарской территорией, которую они приобрели, оказалась Тмутаракань на Таманском полуострове, да и это приобретение было эфемерным... Лишь в середине XVI века московиты окончательно завоевали для Руси все течение Волги, ... вплоть до места ее впадения в Каспийское море» (14; 451).
4
После гибели Святослава разразилась междоусобица – распря его сыновей, в которой победил младший, Владимир. Он начал жизнь язычником, как его отец, но, подобно своей бабке Ольге, закончил кающимся грешником, крестился и был впоследствии канонизирован. Однако в юности Владимир, будущий святой, действовал так, словно знал девиз святого Августина: «Боже, одари меня добродетельностью, но не сейчас». В «Повести временных лет» об этом говорится суровым тоном:
«Был же Владимир побежден вожделением [...] Наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в этом, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц. Был он такой же женолюбец, как и Соломон, ибо говорят, что у Соломона было 700 жен и 300 наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб. Этот же был невежда, а под конец обрел себе вечное спасение. „Велик Господь и велика крепость его, и разуму его нет конца“» (102; 94)160.
Крещение Ольги, даже вместе с сыном, в 957 г. не имело последствий. Но крещение Владимира в 989 г. стало колоссальным событием, оказавшим огромное влияние на судьбы мира.
Ему предшествовали дипломатические маневры и теологические дискуссии с представителями четырех главных религий – нечто очень похожее на дебаты, предшествовавшие обращению хазар в иудаизм. Рассказ «Повести временных лет» об этом теологическом диспуте постоянно вызывает в памяти повествование еврейских и арабских источников об обращении царя Булана; однако исход был совершенно иным161.
На сей раз соперников было не трое, а четверо: раскол греческой и латинской церквей в Х веке уже стал свершившимся фактом (хотя официально был оформлен только в XI в.)
Приступая к рассказу о крещении Владимира, летописец сначала напоминает о победе, одержанной им над волжскими булгарами, после которой был подписан договор о дружбе. «Сказали булгары: „Да будет между нами мир, покуда не поплывут камни и не потонет солома“». Владимир вернулся в Киев, и булгары отправили к нему мусульманскую религиозную миссию с целью обращения его в ислам. Владимира пытались соблазнить рассказом о радостях рая, где у каждого мужчины будет по семьдесят прекрасных женщин. Владимир слушал одобрительно, но когда речь зашла о запрете на свинину и вино, не выдержал. «Руси есть веселие пить, не можем без того быть» (102; 97) – произнес он сакраментальную фразу.
За мусульманами последовала немецкая делегация, отстаивавшая достоинства римско-католической церкви. Но и она преуспела не больше, поскольку одним из основных требований назвали строгий пост. На это Владимир ответил: «Идите откуда пришли, ибо отцы наши не прияли этого...» (102;97).
Третья миссия состояла из хазарских иудеев. Она оказалась в наихудшем положении. Владимир спросил, почему евреи больше не владеют Иерусалимом. Те ответили: «„Разгневался Бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам за грехи наши, а землю нашу отдал христианам“. Сказал на это Владимир: „Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны, если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?“»
Четвертым, последним посланцем был ученый, присланный византийскими греками. Для начала он обрушился на мусульман, которые «прокляты сверх всех людей, уподобились жителям Содома и Гоморы, на которых напустил Господь горящий камень и затопил их. [...] Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут по бороде и поминают Магомета». [...]. Услышав об этом, Владимир плюнул на землю и сказал: «Нечистое это дело»" (102; 98).
Далее византийский мудрец обвинил евреев в распятии Христа, а римских католиков – правда, уже не с таким негодованием – в «несоблюдении обрядов». После этих предисловий он пространно изложил Ветхий и Новый Завет, начиная с сотворения мира. Однако убедить Владимира до конца ему не удалось. На настойчивые предложения принять крещение тот ответил: «Подожду еще немного». После этого он отправил собственных послов, «мужей славных и умных, числом десять» в разные страны... В итоге они ему сообщили, что византийское богослужение привлекательнее всех остальных: «ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом».
Однако Владимир никак не мог решиться. Летопись продолжает без видимой логики: «И когда прошел год, в 6496 [988 г.] пошел Владимир с войском на Корсунь, город греческий» (102; 111)162. (Как мы помним, контроль над этим важным крымским портом долго друг у друга отстаивали византийцы и хазары). Доблестные херсониты не пожелали покориться. Дружинники Владимира насыпали вокруг городских стен земляной вал, но «корсунцы, подкопав стену городскую, выкрадывали подсыпанную землю и носили ее себе в город и ссыпали посреди города». Потом изменник пустил стрелу в лагерь русов с запиской: «„Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою с востока“. Владимир же, услышав об этом, посмотрел на небо и сказал: „Если сбудется это, – крещусь!“»(102; 112)163.
Ему удалось лишить город воды, и Херсон сдался. Тогда Владимир, позабыв про свой обет, «послал к царям Василию и Константину сказать: „Вот взял уже ваш город славный. Слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу“. И, услышав это, опечалились цари. И послали ему весть такую „Не пристало христианам выдавать жен за язычников; если крестишься, то и ее получишь, и царство небесное восприимешь, и с нами единоверен будешь“».
Так и произошло. Владимир в конце концов принял крещение и женился на византийской принцессе Анне. Еще через несколько дней православие стало официальной религией не только правителей, но и народа Руси, а с 1037 г. главой русской церкви стал константинопольский патриарх.
5
То был грандиозный триумф византийской дипломатии. Вернадский называет это «одним из резких поворотов, придающих такую занимательность изучению истории... Любопытно было бы порассуждать, по какому пути пошла бы история Руси, если бы русские князья приняли одну из других мировых религий [иудаизм или ислам] вместо христианства... Обращение в ту или иную веру обязательно предопределило бы будущее культурное и политическое развитие России. Переход в ислам вовлек бы Россию в круг арабской, то есть азиатско-египетской культуры. Заимствование у германцев римско-католической веры превратило бы Россию в страну латинской или европейской культуры. Только иудаизм или православие гарантировали бы стране культурную независимость и от Европы, и от Азии» (117; 29,33).
Однако более, чем независимость, России были необходимы союзники, а Восточно-Римская империя, несмотря на испорченные нравы, оказалась предпочтительнее благодаря своей силе, культуре и развитой торговле, чем шаткая империя хазар. Нельзя недооценивать и изощренность в государственном управлении византийцев, более ста лет шедших к цели и достигших ее. Наивный рассказ о том, как Владимир оттягивал крещение, предлагаемый русским летописцем, не дает представления о дипломатическом маневрировании и напряженном торге, предшествовавших эпохальному решению, как и о византийской опеке князя и его подданных. Херсон был, очевидно, частью запрошенной цены; то же самое относится к династическому браку с принцессой Анной. Но самой важной составляющей сделки оказался конец византийско-хазарского союза, направленного против русов, на смену которому пришел союз последних с византийцами, обращенный против хазар. Через несколько лет, в 1016 г., русская и византийская армии совместными усилиями вторглись в Хазарию, нанесли поражение ее правителю и «подчинили страну» (см. ниже, гл. IV, 8).
Впрочем, охлаждение теплого некогда отношения к хазарам началось, как мы видели, еще при Константине Багрянородном, за полвека до принятия Владимиром православия. Как мы помним, Константин рассуждал о том, как именно и чьими силами воевать с хазарами. За процитированным текстом (II, 7) следует такой отрывок:
«[Знай], что правитель Алании не живет в мире с хазарами, но более предпочтительной считает дружбу василевса ромеев, и, когда хазары не желают хранить дружбу и мир в отношении василевса, он может сильно вредить им, и подстерегая на путях, и нападая на идущих без охраны при переходах к Саркелу, к Климатам и к Херсону. „Если этот правитель постарается препятствовать хазарам, то длительным и глубоким миром пользуются и Херсон, и Климаты, так как хазары, страшась нападения аланов, находят небезопасным поход с войском на Херсон и Климаты и, не имея сил для войны одновременно против тех и других, будут принуждены хранить мир“. [Знай], что так называемая Черная Булгария может воевать с хазарами». (31; гл. 10-12)164.
А. Дж. Тойнби, цитирующий эти строки, делает следующее не лишенное трогательности замечание:
«Если бы отрывок из наставления Константина Багрянородного по ведению внешней политики Восточно-Римской империи попал в руки хазарского кагана и его министров, они бы возмутились. Они заявили бы, что Хазария – одно из самых мирных государств на свете и что даже если в былые времена она была воинственной, ее оружие никогда не было направлено против Восточно-Римской империи. Действительно, две державы никогда не воевали друг с другом, более того, Хазария часто воевала с врагами Восточно-Римской империи, причем выгоду из этого извлекала только последняя. Возможно, именно хазарам Империя обязана своим выживанием под непрерывными ударами правителя сасанидской Персии Хосрова II Парвиза и арабов-мусульман... Впоследствии давление на империю арабов ослаблялось силой хазарского оборонительно-наступательного сопротивления арабскому продвижению на Кавказ. Дружба между Хазарией и Империей была символически скреплена двумя брачными союзами между представителями двух императорских семейств. Почему же Константину взбрело на ум досаждать Хазарии, натравляя на нее соседей?» (114; 508).
Ответ на риторический вопрос Тойнби прост: византийцы руководствовались принципами «Realpolitik», да и век не располагал к сентиментальности. Как и наш, впрочем.
6
Но политика эта оказалась близорукой. Обратимся еще раз к Дж. Бьюри: «Первым принципом политики Империи в этой части мира было поддержание мира с хазарами. Диктовалось оно прежде всего географическим положением Хазарской империи, расположенной между Днепром и Кавказом. С VII в., когда Ираклий обратился к хазарам за помощью в отражении нападений со стороны Персии, до Х в., когда сила Итиля пошла на спад, императоры последовательно шли именно этим путем. Императору был выгоден реальный контроль кагана над соседями-варварами» (21; 414).
Теперь этот контроль как будто перешел от хазарского кагана к киевскому князю. Однако реальным он не стал. Хазары были степным тюркским народом и умели отражать накатывающиеся волны тюркских и арабских завоевателей: они не только устояли, но и подчинили себе булгар, башкир, печенегов, гуззов и др. В отличие от них, русы и их подданные-славяне не могли справляться с воинственными кочевниками-степняками, им нечего было противопоставить их мобильной стратегии и тактике вылазок165. Под непрерывным давлением кочевников центры власти на Руси постепенно перемещались из южных степей на лесистый Север, в Галицкое, Новгородское и Московское княжества. Византийцы рассчитывали, что функцию Итиля в роли защитника Восточной Европы и центра торговли возьмет на себя Киев; однако вместо этого Киев быстро пришел в упадок. Заканчивалась первая глава русской истории, сменившаяся периодом хаоса и бесконечных междоусобиц дюжины независимых княжеств.
Так создался вакуум власти, в который хлынула новая волна кочевников, вернее, новое ответвление наших старых знакомых-гуззов, которых Ибн Фадлан счел еще более отталкивающими, чем другие варварские племена, каковые он был вынужден посетить. Этот новый «языческий недруг», как отзывается о них «Повесть временных лет», получил у русских название «половцы», у византийцев – «команы», у венгров – «куны», у родственных им самим тюрок – «кипчаки». Они властвовали в степях до самой Венгрии с конца XI до XIII в., когда их обратило в бегство монгольское нашествие166. Несколько раз они воевали с Византией. Другая ветвь гуззов, именуемая «сельджуками» (название происходит от их правящей династии), победила в историческом сражении в Манцикерте (1071 г.) византийскую армию и пленила императора Романа IV Диогена. С тех пор византийцы уже не могли помешать тюркам захватить большую часть провинций Малой Азии – сегодняшнюю Турцию, – бывших раньше сердцевиной Восточной Римской империи.
Остается лишь гадать, пошла бы история иным путем, если бы Византия не отказалась от своей прежней политики, оправдывавшей себя на протяжении трех предшествующих веков – от опоры на хазар в отражении мусульманских, тюркских и скандинавских захватчиков. Как бы то ни было «Realpolitik» Империи оказалась не очень реалистичной.
7
Темными веками для причерноморских степей стали два столетия владычества команов, равно как монгольский период, поэтому поздняя история хазар покрыта еще более плотным мраком неизвестности, чем их первые шаги.
Упоминания о хазарском государстве в период его окончательного упадка содержатся, главным образом, в мусульманских источниках, однако, как нам предстоит убедиться, они так неясны, что почти каждое имя, дата и географическое название допускают несколько интерпретаций. Историкам, изголодавшимся по фактам, не остается ничего, кроме выбеленных костей и почти несбыточной надежды, что для них найдется, чем поживиться.
В свете сказанного в предыдущих главах складывается впечатление, что решающим событием, ускорившим закат хазарского могущества, стала не победа Святослава, а крещение Владимира. Насколько важна была в действительности эта победа, которую историки девятнадцатого века дружно отождествили с концом хазарского государства? Как мы помним, в древнерусской «Повести временных лет» упоминается только разрушение Саркела, то есть крепости, а не столицы Итиля. Об ограблении и опустошении последнего мы знаем из нескольких арабских источников, так настойчиво указывающих на эти обстоятельства, что их нельзя проигнорировать; однако так и остается невыясненным, кто ограбил столицу. Ибн Хаукаль, главный источник, говорит, что это учинили русы, которые «совершенно разрушили Хазаран, Семендер и Итиль», полагая, как видно, что Хазаран и Итиль – разные города, хотя, как нам известно, то были города-близнецы. Приводимая им дата также отличается от даты падения Саркела в русской летописи, каковое падение Ибн Хаукаль вообще не упоминает, подобно тому, как в «Повести временных лет» не говорится о разрушении Итиля. В связи с этим Маркварт предположил, что Итиль пал не от рук русов Святослава, дошедших только до Саркела, а был сметен некоей свежей волной викингов. Еще больше усложняет ситуацию другой арабский источник: в тексте Ибн Мискавейха сказано, что в роковом 965 г. на Хазарию обрушились «тюрки». «Тюрками» он мог назвать, как предполагает В. В. Бартольд, тех же русов. Однако точно так же речь могла идти, например, о печенегах. Видимо, мы так никогда и не узнаем, кто разрушил Итиль, сколько ни глодать кости Истории167.