– Мася ни в чем не виноват, у ребенка богатое воображение, что тут плохого? – унося малыша подальше, отбивалась я от несправедливых упреков.
– Боже, какой кошмар! – Ирка на бегу заламывала руки.
– Да ладно тебе, кошмар! – сердито сказала я, поставив Масяню на ноги и оглянувшись на поотставших мужиков. – Не догонят эту невесту – найдут новую! Мало, что ли, желающих покрасоваться в платье с фатой!
– Кошмар не в этом! – сказала Ирка. – Мой кавалер, ну, тот самый, из зоомагазина, он следит за мной! Я видела, он сидел на дереве! Там!
Подруга махнула рукой в сторону покинутого нами кафе. Я зорко оглядела ближайшие деревья и на одном из них увидела белку, а на другом – дятла. Белка трещала шишкой, а дятел ничего не делал, только внимательно косил на нас блестящим глазом. Это, что ли, ее кавалер из зоомагазина?!
Я уже открыла рот, чтобы наконец спросить Ирку о личности ее таинственного поклонника, но тут нас догнали мужья, и интересный разговор пришлось отложить.
Поздним вечером, когда Масяня уже крепко спал, я позвонила Ирке по телефону и, изнывая от любопытства, спросила:
– Так что там с твоим зоологическим поклонником?
– Рассказываю по порядку, – деловито зашептала подруга. – Зашла я в зоомагазин… Уже говорила тебе, я хотела завести сову…
– А завела поклонника, – подсказала я, не желая ничего больше слышать о магических животных.
– Да он сам завелся! – вскричала Ирка. И тут же снова понизила голос. – Такой оказался заводной, просто ужас!
– А чем ты его завела? – полюбопытствовала я. – Ты призывно смотрела ему в глаза, плотоядно облизывалась, расстегивала пуговицы на блузке и виляла бедрами?
– Еще чего! – возмутилась подруга. – Ничего такого я не делала!
Если верить Ирке, она строевым шагом вошла в «Зоомир», не оглядываясь по сторонам, протопала к прилавку, там коротко спросила сову, получила отказ, безотлагательно совершила действие по команде «Кру-гом!» и вышла из магазина, чеканя шаг, как курсант кремлевской роты. Трудно было бы придумать линию поведения, менее похожую на женское кокетство! А принимая во внимание Иркины данные – сто кило веса и проходимость танка «КВ», проведенная подружкой демонстрация силы могла заинтересовать разве что представителя вражеского военного блока.
– Что-то в этом духе я и подумала, когда он увязался за мной от клеток с кроликами, – призналась Ирка. – Симпатичный блондин примерно моих лет, атлетически сложенный, в голубых джинсах и футболке, похожий на спецназовца в штатском.
– Ты решила, что он предложит тебе записаться в морскую пехоту? – я захихикала. – Это было бы забавно! Только вообрази: ты, жена Моржика – «морской котик»!
– Это совсем не смешно! – Ирка рассердилась. – Ты представь: я иду по улице, а он неотступно чешет за мной! Я один квартал прошла, второй, а он все идет, как бычок на веревочке! Я и думаю: чего этому бычку от меня надо? Развернулась, пошла ему навстречу!
– А он?
– А он разулыбался, как королева красоты, руки растопырил и говорит: «Ируня!»
– Как?!
– Видишь, даже ты не знала, как меня называли в ранней юности! Да, Ируня! – В голосе Ирки послышалось отчаяние. – Говорит он мне: «Ируня! Вот мы и встретились!» А хуже всего то, что я на него смотрю – и вроде морда мне его знакома, но смутно, словно я его во сне видела! А наяву точно никогда не встречала!
– Может, ты забыла? Наверно, вы просто давно не виделись, как раз с вашей общей ранней юности.
– Да клянусь тебе, никогда в жизни я не видела этого мужика! Уж я бы его не забыла, говорю же, парень видный, симпатичный, – Ирка тоскливо вздохнула. – И вот мы стоим посреди тротуара. Я на него смотрю, как баран на новые ворота, и он на меня таращится, как мышь на крупу, аж облизывается, вот-вот накинется! Тут я не выдержала и строго так говорю: «Мужчина, вы обознались! Мы с вами не знакомы и никогда прежде не встречались!» А он тихо так, вкрадчиво отвечает: «Мы с тобой, Ируня, знакомы по прошлой жизни». Тут я решила, что он форменный псих, и шарахнулась от него прямо через дорогу, чуть маршрутку не затоптала.
– А он? – снова повторила я.
– А он так и остался стоять в своих тесных джинсах, как памятник голубым мечтам моей далекой юности, – с отчетливым сожалением вздохнула подруга. – Я ведь в ранней молодости именно о таком кавалере мечтала, точь-в-точь!
Я помолчала, решительно не зная, что на это сказать.
– Ну вот, а теперь этот псих из прошлой жизни все время вторгается в мое текущее существование, – грустно сообщила Ирка. – Нынче вечером, например, я увидела его в парке. Он сидел на дереве, как эльф-переросток, и с интересом наблюдал за тем, как я ем мороженое.
– Да уж, это было очень увлекательное зрелище! – съязвила я.
– Судя по многочисленным жирным пятнам на блузке, наверняка, – кротко согласилась подруга. – Лен! Что мне теперь делать? Я ведь Моржика люблю и совсем не хочу наставлять ему рога.
Из соображений такта я удержалась от остроумного замечания о том, что рогатый морж стал бы новым чудом природы, и сказала:
– Все очень просто. Этого твоего кавалера надо отшить.
– Пришить? – не расслышала Ирка. – В принципе, я готова убить любого, кто встанет между мной и любимым мужем, но ведь не так сразу…
– Добрая ты моя, – похвалила я подругу. – Ладно, не горюй, мы придумаем, как избавить тебя от назойливого поклонника!
Мы пожелали друг другу спокойной ночи и на том закончили разговор. Я тихонько забралась в кровать, где уютно посапывал Колян, и почти сразу уснула. Но, очевидно, мое подсознание начало работать над поставленной задачей сразу же, потому что всю ночь до рассвета мне снились назойливые поклонники в голубых джинсах. Поштучно и целыми батальонами они ходили за мной по пятам, волоча на веревочках кроликов, сов, жертвенных бычков и тележки с мороженым. Наиболее настырные экземпляры, подобравшись ко мне поближе, начинали интимно нашептывать что-то о нашей общей прошлой жизни, и лишь один красавец тихо сидел на суку кривой сосны, томно вздыхая и нежно поглаживая ручного дятла, пока я не сбила его с дерева метким броском бумажной салфетки, в которую был завернут добрый обломок кирпича. На кирпиче руническими письменами было начертано какое-то предсказание, но я не смогла его разобрать.
Понедельник
Выходные, проведенные в узком семейном кругу, освежают меня примерно так же, как каторжников работа в урановых рудниках. Воскресенье было таким утомительным, что в понедельник я проспала и опоздала на работу. Ворвалась в редакторскую, когда коллеги уже закончили распивать ритуальный утренний чай и разбежались по местам. На удобном гостевом диване рядком, как две птички, сидели только наши операторы, Вадик и Женька.
Птички из парней получились разнопородные. Взъерошенный Женька с покрасневшим носом и такими же очами смотрелся утомленным розовым фламинго, а нахохлившийся Вадик с глазами в темных кругах и уныло обвисшим носом напоминал сову. Вспомнив, что это почтовая птица недоброй памяти Гарри Поттера, я трижды плюнула через левое плечо и машинально посмотрела, нет ли в лапке Вадика бумажного свитка. Свитка не было, только чашка, из которой капало на палас, потому что руки у Вадика дрожали. Судя по всему, к чаю он даже не прикоснулся: чашка была полна до краев, и остывший чай в ней уже подернулся мутной пленочкой.
– Привет! – сказала я, устраиваясь за своим столом. – Почему вы такие унылые?
Разве сегодня не профилактический день?
Раз в месяц, именно по понедельникам, на местном радиотрансляционном центре проводятся какие-то загадочные профилактические работы, в суть которых я никогда не вникала. Мне довольно того, что в такие дни наши собственные программы не выходят в эфир, так что журналисты и операторы работают куда менее напряженно, чем обычно.
– Де-ень? – с немалым удивлением протянул Вадик, недоверчиво посмотрев на тонированное стекло книжного шкафа. – А почему же окна темные?
– Потому что сегодня черный день, друг! – Женька сочувственно потрепал товарища по плечу и быстро глотнул из пузырька, спрятанного в кулаке.
Я узнала флакончик, в котором наш экономный главный инженер по профилактическим дням порционно выдает техникам чистый спирт для протирки каких-то загадочных «головок», и весело изумилась:
– Да вы пьяные! Мальчики, вы обалдели, употребляете на рабочем месте? Да еще что употребляете – ценный расходный материал!
– С вами, бабами, не только обалдеешь, с вами вообще! – Женька размашисто погрозил мне пальцем, а потом тем же нетвердым перстом описал неправильный круг вокруг своей шеи и резко вздернул руку вверх, словно подсекая рыбу на леске.
– Ага, значит, вас обидели какие-то бабы? – догадалась я.
– Лю! – плаксиво изрек Вадик и резко кивнул, расплескав при этом половину содержимого своей чашки.
– Ага, значит, вас обидели какие-то бабы? – догадалась я.
– Лю! – плаксиво изрек Вадик и резко кивнул, расплескав при этом половину содержимого своей чашки.
– Любимые? – уточнила я.
– Лю! – с надрывом повторил Вадик и сделал попытку трагически заломить руки.
Попытка не удалась, потому что руки не сумели встретиться, зато чашка окончательно опустела. Палас перед диваном промок насквозь, и ноги Вадика тоже. Я задумалась, затрудняясь подобрать подходящее слово, начинающееся на «лю». Любезные? Любознательные? Любвеобильные? Вряд ли, тогда Вадик не жаловался бы.
– Люмпенши? – Я попыталась угадать еще раз.
– Лю – это Людочка! – сказал, словно плюнул, Женька, гневно топнув по обмоченному паласу ногой. Ковролин жадно, как болото, чавкнул. – Вадюху обидела Людочка!
– А кто такая Людочка? – спросила я, не в силах припомнить в ближних пределах ни одной дамы с таким именем.
– Вадюхина невеста, – как само собой разумеющееся, сказал Женька. – Она его бросила.
– Н-н-не пр-рощу др-рянь! – с рычанием вскричал Вадик, демонстрируя высочайшую степень обиды на дрянную Людочку, после чего погрозил кулаком собственному отражению в зеркале и запустил в него пустой чашкой, однако промахнулся с направлением градусов на тридцать.
Чашка свистнула прямо в меня. С ловкостью циркового жонглера я перехватила летящий предмет и озадаченно посмотрела на страдальца. Понятия не имела, что у Вадика есть какая-то невеста! А ведь мы работаем вместе уже бог знает сколько времени, и не только работаем, но и приятельствуем! Я почувствовала обиду – не такую сильную, чтобы швыряться предметами кухонной утвари, но все же заслуживающую упоминания.
– Почему я не знала, что у тебя есть невеста? – немного надув губы, спросила я.
Гневным рычанием Вадик дал понять, что я выбрала неверную форму глагола.
– Почему я не знала, что у тебя была невеста? – Я подкорректировала формулировку вопроса.
– Потому что мама! – значительно сказал Женька и приложил палец к губам. – Тс-с-с!
Это звучало бессвязно, но на самом деле вполне могло сойти за объяснение. Мама Вадика – такая одиозная фигура, которой самое место в музее восковых фигур, где-то между Гитлером и Пиночетом. Пожилая дама с уютным именем Ангелина Митрофановна Рябушкина успешно командует крупным банком и больше, чем его репутацией, дорожит только счастьем своего единственного сына. К сожалению, взгляды Вадика и его любящей мамули на то, что такое счастье, разительно не совпадают. Вадик мечтает сделать карьеру на телевидении, заработать достаточно денег, чтобы жить отдельно от маменьки, и водить в свою собственную квартиру шумные оравы друзей и полки сговорчивых девчонок. Ангелина Митрофановна нетерпеливо ждет, когда Вадику надоест играть в богему, чтобы пристроить его на хлебное местечко в свой банк, разлучить с многочисленными бестолковыми приятелями и женить на девственнице. По поводу девственницы у Вадиковой маменьки форменный бзик, на соответствии будущей своей невестки этому критерию она настаивает категорически. Вадик же к непорочным особам относится с таким ужасом и отвращением, что вырвался бы из объятий самой Шэрон Стоун, признайся она ему в своей невинности.
– Мама нашла тебе невесту? – спросила я Вадика, выговаривая слова по слогам, чтобы смысл вопроса дошел до сознания, основательно затуманенного чистым медицинским спиртом.
– Л-лу! – скорбно взвыл Вадик.
– Да-да, Людочку?
– Л-лучше бы не находила! – сокрушенно покачав головой, выговорил страдалец.
Поскольку мне было очень интересно узнать причину Вадиковых терзаний, я не поленилась вскипятить воду и налить изрядно окосевшим приятелям по здоровенной кружке крепкого кофе. Заставила Вадика и Женьку испить чаши до дна, а потом минут десять так и сяк трясла парней, пока не составила себе более или менее целостную картину событий. Картинка получилась живописная, но безрадостная, как известное полотно «Утро стрелецкой казни».
Как-то сырым осенним вечером Вадик пришел с работы и застал дома идиллическую сцену, которая заставила его позабыть о запланированном на более поздний час походе в ночной клуб. Его маменька в гостиной пила чай с пирогом. Пирог умопомрачительно пах и имел самый приятный вид. Он был пухлый, румяный, и сквозь переплетенные полоски золотистого теста, украшенные на пересечениях разлапистыми цветочками, проглядывала распаренная оранжевая курага. К такому пирогу обычно прилагаются начищенный самовар, уютного вида бабушка в пуховой шали и толстая кошка, с громким урчанием и электрическим потрескиванием вытирающая о ноги гостей линяющие шерстяные бока.
С наружностью Ангелины Митрофановны, поразительно похожей на единокровную сестру Маргарет Тэтчер, а также со стильным интерьером гостиной домашний пирог разительно контрастировал. Зато с ним великолепно гармонировала милая девушка в белом кружевном передничке, повязанном поверх простого синего платья. Очаровательная барышня скромно сидела на краешке той жутко неудобной конструкции из хромированного металла, стекла и белого пластика, которую модный дизайнер самонадеянно назвал стулом, и не выказывала ни малейшего недовольства тем, что ее вынудили устроиться на неуютной помеси этажерки и куриного насеста. Более того, девушка ласково улыбалась Ангелине Митрофановне, с явным удовольствием уплетающей пирог, и держала наготове серебряную лопаточку.
Стоило Вадику появиться на пороге, как упомянутая лопаточка рыбкой сверкнула в воздухе, нырнула в пирог, и уже через мгновение на чистой тарелочке лежал аппетитный кусочек некультурного, но милого сердцу и желудку голодного мужчины размера «с коровий носочек». Наполненная горячим чаем чашка курилась паром.
Вадик влюбился с первого взгляда, но сначала не в девушку, а в пирог. В девушку он влюбился позже, когда хорошенько наелся и уже в благодушном настроении рассмотрел прозрачные голубые глаза, нежную кожу, свежие розовые губы без всякой помады, чистый высокий лоб и блестящие черные волосы, заплетенные в тугую косу. Вдобавок у барышни была ладная тоненькая фигурка и тихий мелодичный голос, приятно отличающийся от того стального лязга, который обычно издавал при общении с сыном речевой аппарат Ангелины Митрофановны.
– Это Людочка, она медсестра и хорошая девушка, – пробряцала Вадикова маменька, недвусмысленно акцентировав слово «девушка».
Вадик понял, что ему навязывают очередную девственницу, но не испытал обычного в таких случаях желания убежать куда подальше. Данная конкретная девственница выгодно отличалась от тех жеманных и нервных особ, которых Ангелина Митрофановна приводила прежде: похожей на непропеченную дрожжевую булочку бухгалтерши Оленьки, зеленовато-бледной и вялой, как вареная спаржа, библиотекарши Наташеньки, плаксивой дрессировщицы диких детсадовцев – воспитательницы Катеньки и той долговязой девицы с плохой дикцией и грацией молодой жирафы, имени которой Вадик вообще не запомнил. Людочка была приветлива без заискивания, улыбчива без подобострастия и общительна без назойливости. Она держалась скромно, но при этом не стискивала зубы и коленки всякий раз, когда Вадик задерживал свой взгляд на ее губах, груди или шее. Десятиминутный разговор о том о сем привел Вадика к революционной мысли, что и среди девственниц встречаются вполне нормальные люди, после чего он отважно предложил Людочке сходить с ним в ночной клуб. Девушка необидно отказалась, а Ангелина Митрофановна отвесила сыну подзатыльник, неумело замаскировав его под ласковое материнское поглаживание.
Роман Вадика и Людочки, поощряемый Ангелиной Митрофановной, развивался неторопливо и достойно. Сначала молодые люди чинно встречались в доме Рябушкиных, где общались под строгим присмотром Вадиковой маман, потом им было позволено совершать непродолжительные прогулки без надзора, и в какой-то момент Вадик осознал, что он созрел для женитьбы.
Людочка ответила на предложение руки и сердца согласием, и Ангелина Митрофановна быстро и решительно, в присущем ей жестком стиле, организовала свадьбу. Широкую общественность, то бишь толпу друзей-приятелей и коллег Вадика, о предстоящем торжественном событии не информировали, круг званых гостей был ограничен немногочисленными родственниками Рябушкиных и еще более немногочисленными друзьями Ангелины Митрофановны. Отсутствие широты и размаха объяснялось вовсе не отсутствием финансов, так как состояние будущей свекрови свободно позволяло арендовать для проведения празднования половину княжества Лихтенштейн с приглашением членов правящей фамилии в качестве обслуживающего персонала. Мадам Рябушкина желала провести свадьбу сына в узком кругу лишь затем, чтобы положить начало кампании по отвращению Вадика от непутевых друзей-приятелей и недостойного образа жизни. К тому же Людочка очень кстати оказалась одинокой сироткой, так что со стороны невесты гостей не было вовсе. Роль подружки – свидетельницы невесты Ангелина Митрофановна отдала собственной секретарше Алле. Наиболее отличительными чертами этой офисной барышни были губы, стиснутые так крепко, что все речи Аллы казались удачными опытами чревовещания, и безоговорочная преданность начальнице. Я однажды видела эту Аллу – она показалась мне похожей на хорошо выдрессированного добермана-пинчера.