— Да, — шепнул Цмипкс, распадаясь в углу.
— Говори! — вмиг выдумали все звезды единую мыслицу. — Развлеки нас; почему ты такой, как ты?
— Я?… — загремел Цмипкс, превращаясь в спелую вазелизу с раздвоенным язычком лаковых пор, таящих сущее епе таковое.
— Ты!! Ты — звезд?
— Я — это я, — уклончиво взлизнул Цмипкс.
— Ты — звезд?!! — строго сдернул словешню Чсмит.
Цмипкс начал стекать на шестимерную стенку залищи удивленным золото-коричневым раствором.
— Я — это я, — повторил он. — Мне все это ваше бытие надоело. Ничего в нем не понимаю. Какие-то дурацкие слова, загогулины, щупики. А я хочу быть на самом деле! Я хочу яж, хочу зездов разных, мочку, Доссь — истинных штучек, вонючих, твердых! Хочу уминать яж! Хочу блюбви с камешком, с перепырком! Хочу яжеложествовать!
— О, Соль! — укнул Тьюбющ. — Что он несет? Яжеложество ведь даже до преображения звездного уже было гнусным проступком, гадостью, за что вырезали небольшое вонесцо у одного из щупиков. Откуда он такой попал к нам на Звезду? Пусть летит куда-нибудь и узнает, кто он "на самом деле", как он выразился. Пусть Вселенная рассажет ему! Пусть казуары укажут! О, Соль!
— Я в бздетстве сажал его на мочку, — резанул Склага. — И он уже тогда схватил Яж и полетел на кал Звезды, на ту Звезду, что мы оставили, на Звезду зездов, а не звездов, на Зезду! Это удивительно! Кто он? Откуда он к нам явился? Может, он не прошел весь соляной путь существ и вещей? Он даже не стремится обесцветиться! Он нежаждет блюбви!
— Даа!! — взвоплил Хун. — Он сказал, что не любит блюбви!
— Это так? — взгневил Пол.
— Не интересно, — сказал Цмипкс. — Я хочу коснуться неведомого. Зачем мне то же, что и я?
— Но мы и есть неведомое, — взрезонил Склага. — И мы можем быть всем. Ведь мы — звезды?!!
— Звезды!!! — взвоплили все, кроме Цмипкса.
Мы есть все, и мы можем быть всем! И всюду, и по любой причине! И всегда, и навсегда!
Склага распушил щупики и ядрился, упиваясь добромудрствием своим, будто нюхнул звездной пыли.
— И навсегдаааа!!..
— Не хочу! — взметнулся Цмипкс гигантским синим плевком. — Не хочу навсегда! Меня ждет твердость, вонючесть, склизкость! Хочу быть склизистым, потным, убогим! Где она есть, ваша Соль? Зачем вам Соль, если есть Вселенная, полная всего, если мы сами — всё, как вы постоянно говорите? Я не знаю, что делать. Я помню, что я — кто-то, но не помню кто. Я не помню, что я должен делать, не помню своего чуда, своей юбочки, тапочек…
— Что за дичь!.. Что он несет!.. — выпалил загорающийся Пол.
— Вот, — сказал Цмипкс. — Вот: я не хочу быть всем, я хочу чего-то пожиже. Отправьте меня наблюдателем яжей, или вообще в другой мир.
— Об этом не может быть и мысли! — загремел Пол. — Цмипкс — звезд!
— Ну и что, ну и что, — льстяще защебетохал Цмипкс. — Я вернусь на Звезду до преображения. И буду уминать Яжей. Ведь все возможно? Ведь мы же — всё?
— Тьфу! У! — знойно жокнул Пол. — Он должен счистить все это с себя, с центра. Всю эту гадость твердояжную. Поскольку Звезды у нас сейчас две (не считая той, на которой мы сейчас, но ее, в общем-то, и нет), а мы — звезды — имеемся быть вне времени, то пуская Цмипкс вернется на ту Звезду, или Зезду, к Цмипксу же, вохдя во врем и отбросив себя взад, а затем он пусть поймает миг выслежки Яж, сольется с самим же собою и выпадет из времени полноценным звездом, не совершившим гнуси яжеложества уминки.
— Что? — переспросил Цмипкс.
— Это решение судзуда! — торжественно прогрохотал Пол. — Иди, поедитируй, полетай, поквокчи, а затем будь готов ко времени. И очистишься сам собою. Это опасно, но мы — звезды — тебе поможем!
— Я не хочу, — сказал Цмипкс.
— Нет выбора, — сказал Пол. — Или ты сгниешь и улетучишься, или опять станешь звездом. Ты сейчас заражен гадостью, но ты — высшее существо, звезд, звезд! И будешь звездом! До света, до Соли, до обесцветки!
— Но я хочу взад, — грустно заявил Цмипкс.
— Вот и пойдешь взад. Займись педитацией, ты ведь знаешь смысл Вселенной?
— Вонесцо, — послушно ответствовал Цмипкс, откусывая себе щупик.
— Правильно! Вот и иди!
Цмипкс задумчиво отплыл за пределы судзудной залищи, а Пол надулся и резко взорвался. Произошел огромный всхрюк, и всех звездов тут же разметало по Вселенной, только один Зинник, вобравший в себя этот мир, блаженно бытийствовал, как ни в чем не бывало, и пытался воссоздать щупиками чудовищную сцену яжеложества, совершенную недавно его дитем. Тьюбющ, Склага и Чсмит кружились в астероидной пыли, наслаждаясь своим обликом; Цмипкс медленно и печально летел вдаль, и перед ним завис огромный, ярчайший казуар.
17
Мировая всецелость объяла сущее загадочным бытованием самой себя. Цмипкс летел сквозь Вселенную, разъятую повсюду мрачно мерцающим зевом без границ, застывшим в вечном глотке всего, что есть. Вокруг царил единый провал напряженной пустоты этого космоса, заполненный черной разреженностью сияющих точек его света; жуть его благодати пронизывала безначалие пространственной бесконечности, наподобие некой глобальной измороси великих исходных энергий. Вакуум искрился мягким радужным блеском, которого словно и не было вовсе; разноцветные планеты подергивались туда-сюда, будто заболевшие ангелоиды, парящие у ног своего Создателя; резкие метеоры неожиданно чиркали по вселенской тьме молниеносно вспыхивающими своими траекториями и вновь гасли, возвращаясьв общий бездонный фон.
Цмипкс летел, принадлежа всему миру, развернувшему здесь, и только здесь, свое безмерное присутствие — его безупречная мгла и тишь отзывалась некоей вечно длящейся музыкой из одного ужасного мягкого звука в струящемся, почти нереальном, Цмипксе,
его тьма взрывалась вспышками безумных цветов, убивающих рождающийся смысл, и его дух-оборотень был ничем не чреват, но чреват ничем, которое основополагало все явленное тут, будто Творец, ставший собственным Творением, определив его бытие и порядок, и вто же время находящийся вовне, нигде, за гранью собственного предела, чтобы дать вечную возможность для всего другого, чем он, существовать. И эта разъятая энергия, взрывающая саму себя, была обращена в некую абсолютную незавершаемую открытость; и незримое мировое сердце пульсировало в каждой ракете и комете, и в вечно-сияющей черноте пустого пространства, пронизывающего все, что не было заполнено лучами, любовью и планетами.
Цмипкс летел вдаль на красный свет, а потом летел вдаль на синий свет. Любые формы и смыслы роились в разреженной вечности единственной реальности; Цмипкс принимал их в себя и был ими, как всегда, и был собой. Млечный вихрь пересек его устремленный вниз путь; Цмипкс объял вихрь и вылетел вверх. Но не было направлений в космическом хаосе, не было знаков и надежд — одна лишь улыбка сияющей вселенской тьмы, одни лишь свечения повсюду, раскаляющие мрачный простор, одна лишь бешеная тишина. И Цмипкс, как благодарный житель, любящий свой мир, свою Родину, свой вакуум, переливался лилово-зеленоватыми огоньками счастья на фоне Вселенной, и переворачивался, сжимался, распылялся на целую Галактику; извивался змеевидным горящим потоком, и парил белым бликом, мерцал красным током, рдел, цвел, пел, а его центр застыл в его центре неизменным таинственным коричневым кружком, иногда становящимся лишь чуть-чуть светлее.
Цмипкс угас; Вселенная была однообразна и беспредельна. Точнее, она и была пределом, и у нее не было образа. Цмипкс знал все, но ему не хотелось ничего. Перед ним завис огромный, ярчайший казуар.
— О, казуар! — воскликнул Цмипкс, окунувшись в жуткую его крону из иссиня-белых, безжалостных лучей, или же пламенных языков, ласкающих щупики ядерной мощью своих постоянных рождений.
— Да, здесь, — ответил казуар. — Ты пришел ко мне, ты звездочеловечен.
Цмипкс рухнул вниз, окунувшись в ослепительную илазму, и тут же вынырнул оттуда, обернувшись могучей точкой.
— Ты говоришь?… Ты мыслишь?… Ты можешь со мной общаться?… Как?… Ведь мы — звезды…
— А мы — казуары, — ответил казуар. — Мы — самые высшие существа, созданные в этой Вселенной. Выше нас лишь сам Творец. И нас больше всего. Именно для нас был создан этот мир. Мы общаемся сквозь все, мы есть почти всегда. Нам ничего не надо. А вот пришел ты — изменчивость, и я говорю с тобой.
— Я — звезд! — рявкнул Цмипкс.
— Сейчас — да, когда всё под Солью.
— Соль — наша цель! — крикнул Цмипкс.
— Ну, да, да… Ты — обыкновенная изменчивая дребудань (нравится тебе такое слово? Это я придумал на твоем языке), которую кто-то из Предъявленных соорудил в виде звезда. Для какой-то своей цели. Ведь и мысли-то у тебя совсем не те, не звездные,
как будто их не вообще коснулась боль…
— Что все это значит?… — изумленно спросил Цмипкс, горделиво завертевшись вокруг протуберанца. — Скажи! Скажи!
— Что все это значит?… — изумленно спросил Цмипкс, горделиво завертевшись вокруг протуберанца. — Скажи! Скажи!
— А то ты не знаешь? А, ты же не знаешь, как устроен мир… Ха-ха!
Казуар содрогнулся, хлюпнув плазмой.
— Есть Творец, который все создал, как Его зовут, я не скажу, да это и не важно, но этот Бог есть.
— Бог? — спросил Цмипкс.
— Бог, или Богж, можешь называть, как хочешь, — ехидно сказал казуар.
— Богж?
— Богж — Творец, который все создал. Он создал Предъявленных, Явленных и Неявленных.
— Чего?! — осклабился Цмипкс, превратив себя в мини-казуар.
— Предсущественных, Существенных и Несущественных. Можно и так. Можно и так.
— А кто это?
— Предъявленные — это Те, кто вершит Его волю, Их сейчас нет здесь, с нами. Явленные — это Мы, казуары, Мы — Те, кто здесь, это для нас был создан мир, Мы и есть мир. И Неявленные — это разнообразные изменчивые дребудани, возникшие от Соли.
— Как это, от Соли?… — возопил Цмипкс. — Как это, от Соли?!
— Богж создал Соль — великое вещество, которое как бы продолжало его собственное безграничие. Конечно, это иллюзия, ибо Он абсолютно безграничен.
— Еще бы! — самодовольно вякнул Цмипкс.
— Но Соль- его собственное творение — словно давало ему то, чего Он не знает, вносило черты хаоса в Его стройный план, дурманило Его. И сейчас весь мир охвачен и повержен Солью. Богж прибегал к Соли бесчисленное множество раз, я помню это, ведь мы, казуары, общаемся с нашим Творцом — а сейчас уже очень давно Он никак не выйдет из Соляного состояния. Конечно, это — Его воля, но, как известно, сон Богжа рождает всяких жочемуков, и вот они родились. Воник мир, названный нами «неявленным», потому чтоэто все есть пустые видения творца, одурманенного Солью. Сколько он будет продолжаться — нам неведомо.
— А звезды?… — пораженно спросил Цмипкс.
— Звезды — вершина этого искусственного пустого мирка. Не случайно, они уже открыто заявляют о соедиении с Солью, а ощущение подлинной реальности у них сведено до минимума.
— Вот!! — загрохотал Цмипкс. — Вот! А я хочу максимума, хочу настоящей реальности, хочу гнилья, жил, крыл!.. Мне надоело это порхание, не хочу я Соли…
— Без Соли бы тебя не было, — заявил казуар. — Ни так, ни иначе. В чистой, трезвой Вселенной существуют одни только казуары, никаких планет, никаких людей, никаких звезд, никаких точечек. Все это есть Соляное заблуждение. Как только Богж пробудится. — сказал казуар с надеждой, — всё это сгинет.
— А может, Он никогда и не пробудится? — спросил Цмипкс.
— Его воля, — хмуро сказал казуар.
— Хочу реальности! — вскричал Цмипкс.
— Ты не казуар.
— Не хочу быть казуаром! Хочу реальности!
— Нюхни астероидной пыли, уйди в Свет…
— Не-ет!! Я вернусь, я не знаю, но я знаю!.. Я знаю, что я сделаю… Мы должны исправить мир!..
— Это может только Богж!
— Я Им стану!.. — рявкнул Цмипкс. — Я свергну Соль — наше звездное божество — я разорву звездный мир, я получу реальные конечности, а не эти щупики…
— Какая разница, — сказал казуар. — У тебя же все уже было. Но в тебе действительно есть некая цель…
— А! — крикнул Цмипкс. — Прощай, считай, что я с тобой не говорил, да и можно ли вообще говорить с казуаром? Нет, это просто мои представления, педитация. Возвращаюсь на свою постылую Звезду! Всё ясно!
И Цмипкс, отцепившись от казуара, с дикой скоростью заструился куда-то назад.
18
Из небытия, из мрака, из смешанных пыльных частиц сознания, опрокинутого в самое себя и далее вглубь, возник мерцающий цветок света, заполняющий собой иллюзию пространства и магию черноты. Рдение брызжущих сладкой семенной влагой почек мира сменило пустой, густой, бесплотный темный застой мира. Вихрь искр сжигал мрак дыр. Присутствие отменяло отсутствие. Вновь вокруг воцарилась Звезда — воплощенный пучок счастья, чарующий существа. На Звезде не было ничего и никого, поскольку там были все и всё.
Цмипкс плюхнулся с небес в самый разгар застывшего, замершего, застрявшего в расщелине восторга, судзуда. Пол немедленно располосовался.
— Ну как? Ты полетал, попедитировал? Что теперь?
— Сгинь, Соль! — выпалил Цмипкс.
Склага гневственно зюкнул, Пол бдел.
— Мы же — дети Соли, мы стремимся к Соли, мы же — высшие, мы — звезды! — назидательно ввел Пол. — Есть только один выход. Ты — звезд, ты — наш, но ты против. Иди во время, слейся с самим собой на одной из двух Звезд и не яжеложествуй.
— Я говорил с казуаром, — сказал Цмипкс.
— Щу! Казуары — сияющие мертвяки. Разговор с казуаром — просто бред, твой злобствующий маразм!
— Богж в Соли, — упрямо вякал Цмипкс.
— В Соли будем мы!.. Соль уберет то последнее, что есть в нас, она сожжет наши центры!.. И мы будем всем! И со всем! Мы и будем Богжем! И ты с нами!
— Не хочу, — открестился Цмипкс.
— Но как, почему?… Это же наш путь, наш свет, наш радостный вопль!.. Ты должен быть с нами! Соль сольет нас со всем, она развернет нас до конца, ибо мы можем быть всем, да не всем. Иди во время!
— Как? — спросил Цмипкс.
— Каждый звезд может идти во время! Каждый звезд знает «как»! Иди-ка, забери самого себя. Соединись с самим собою, и ты опять будешь собою — звездом!
— А я не хочу быть звездом, — зациклился Цмипкс.
— Во времени ты им и не будешь… на время, — хиханул Пол. — Был Цмипксом, станешь Цмипком. Потом соединишься с Цмипксом и будешь вновь Цмипксом.
— Для чего?
— Для Соли! Для нас! Для Звезды!
— Так где
19
Огромный шебуршаще-сверкающий провал возник в некоей местности среди благолепия и лучезарности общего фона. С неба до почвы распростерся клокочущий непостижимым вечным странным мотором выход, и какая-то шестереночность ощущалась в нем, словно механистическое присутствие, и мигали пронзительные огоньки, олицетворяющие его всамделишность. Внутренний рокот звал войти в свою переходную реальность, чтобы оказаться в мире иерархии мгновений. Бело-огненная граница очерчивала бездонное разъятие этого провала; Цмипкс был подведен сюда.
— Как тебе эта наша нахальствующая антуражность? — спросил предстоящий Оль.
— Я могу лучше, — ответил Цмипкс.
— Правильно! Молодец! Ты — звезд! Это — просто трещина между Звездами, ты должен туда резво юркнуть и очутиться в возлюбленном тобою местечке.
— Ты — машинист времени?
— Мы все машинисты! — гаркнул Оль.
— Зачем нужна эта расщелина, ежели мы и так прошли сквозь все, вышли внутрь и находимся вовне? Или ты хочешь мне указать путь туда, за, под, где есть кое-что? — осведомился Цмипкс.
— Вот и вернись за. под, чтоб быть вовне и внутри! — прозлобил Оль. — Найди свое кое-что и верни себе все!
— Зачем?
Оль не ответил.
— Зачем?
Оль смешался, превращаясь в мрачный вопрошающий угольничек. Его бородки трепетали на его колодках; в мирах стыла мгла.
Цмипкс раздраженно выплеснул маленькую чуйку в сторону Оля и тут же заправски вошел в перемещательную часть пышащего одухотворенными маслами временного аппарата.
— В зад времени! — махнул щупиком Оль. — Давай! Удачи! Удачи!
Цмипкс сел в чресле, положив шишок на рычаг.
"Ладно, — взмыслил он, пережив этот миг, как вершину величия. — Они правы, они всегда правы. Ведь я — действительно звезд, а не казуар. Казуары — чушь, Соль — Богж. Или ж Бог. Ведь я все могу, зачем же мне зад?"
Цмипкс сладко вздрогнул. Машинка зашикала; завертелись причендалы, заныли звуки, трогательные, как акт явления нового беззащитного плевка в мир, закачались предметы. Цмипкс блаженно растекся повсюду, и только его рдеющий центр пусто замер в центре.
— А я могу лучше! — разнесся повсюду клич Цмипкса, который придирчиво преобразовывал некоторые подшипнички и щетки.
Щетки времени — главная часть задообразующей временной иллюзии; они сметают тебя обратно, словно застарелый сор, достигший стадию трепетной музейсности.
Цмипкс заменил щетки на розовые пупырышки, переделав всю теорию так, чтобы пупырышки трением отбрасывали время взад, вместе с жаждущим этого существом. Потом он все убрал, оставив лишь голые стены, мягкий дыр, жирный сыр. Но это не было торжеством звездности, влекомой Солью. Цмипкс создал ореол.
И он вошел в ореол, распыляясь на некий ум, и вышел из ореола на планету Зезда, некоторое время тому назад, в облике Цмипка — красный центр, грубые сизые щупики, тяжелый полет, мрачная восторженность.
— Аш! — крикнул Цмипк, яваившись, с удовольствием скрежеща сочленениями, — где Яж?!
И он увидел пред собою огонькистый грунтик Зезды, цветной Хнарь наверху; его опьянил резкий воздух, клубящийся везде, и его изумили жочемуки — их нежная речь, их жизнь. Он увидел чудо Доссь, он вспомнил ее сапожок, он узрел чешек, матово зеленеющих в свете дня, и он ринулся ко всему этому, но тут же взлетел, будто подвешенное убожество.