– В чем заключается твоя разумность? – после длинной паузы спросила Карина.
– Не объяснил. Лишь намекнул, чтобы я внимательно ловила каждое слово Юлиана Швеца, а потом докладывала ему.
– Угу, значит, Сеня затеял интригу против Юлика. Два паука в одной банке не уживутся. Но ведь Подсолнух вроде бы дружит с Юликом.
– И я так думала. Карина Глебовна, что же мне делать? Я не сыпала яд, клянусь.
Карина пристально, прищурив глаза, изучала Аннушку. Внешность обманчива, о, как обманчива. Эта девочка не постеснялась однажды пойти на подлость, связавшись с Виталиком. В сущности, всякое случается, сама по себе связь возможна, раз уж их переклинило, но не в тот момент, когда Ленку замучили суды и гонения. Анна попросту успешно добивала ее. В этом и была подлость, по мнению Карины. Но отравительница... не убедительно.
– Что же мне делать? – повторила Анна, глядя на нее с надеждой.
– Рассказать все следователю.
– Нет! – отрицательно замотала головой Анна. – Я стану подозреваемой. Нет!
– Это глупо. Надо рассказать, там не дураки работают.
– Пожалуйста, умоляю вас, не говорите. Я боюсь.
– Анна, подумай, во что это может вылиться. Тебя еще кто-нибудь мог заметить у стола, ты такой вариант не проворачивала?
– Но я тоже видела! – воскликнула отчаянно Анна.
– И что же ты видела? – заинтересованно прищурилась Карина.
– В антракте на сцене никого не было, а я не пошла в гримерку, потому что не могла находиться там с Еленой Ушаковой. Вы, наверное, не поверите, но... мне было стыдно... В общем, я стояла за задником, вернее, сидела на батарее. Вдруг услышала осторожные шаги, выглянула из-за задника. Швец остановился у стола. Что он там делал, я не заметила, но... он увидел меня, испугался или смутился – не знаю, пробормотал что-то под нос и ушел со сцены через выход, который ведет в зрительный зал.
– Так... Интересно. Ты хоть понимаешь, что у Юлика более веский мотив убить Ушакова? Если только представить Виталика рядом с Мессалиной, где будет Юлик?
– А Лену? Зачем ему убивать и ее?
– А ведь такая мысль у меня сегодня уже мелькала, – Карина говорила как бы сама с собой. Следующая фраза предназначалась Анне: – Ты должна все рассказать следователю. И как можно быстрее.
– Нет, – уже менее категорично сказала Аннушка.
– Аня, – впервые за их долгую беседу Карина обратилась к ней мягко, – в театре убили троих человек. Ты вдумайся в это слово: убили! Убийцу следует искать среди тех, кто работает в театре, кто подходил к столу...
– Вы думаете, это Швец? – пролепетала девушка, задрожав. До нее постепенно доходило, что Юлик захочет убрать свидетельницу.
– Я не могу называть кого-то конкретно. Но даже тебя нельзя исключить... Поэтому, если ты не виновата, иди к следователю. Анна, не следователя бойся...
– Хорошо, я подумаю. Карина Глебовна, вы не могли бы дать мне денег на похороны? В театре собирают, но этого будет мало. А я отдам. Не сразу, в течение года.
– Иди и думай, о чем я тебя предупредила, – встала Карина. – А похороны... Давай сделаем так. Я сегодня же переговорю в клубе, надеюсь убедить всех и собрать деньги. А ты все счета принеси мне. Прикинь, сколько будет людей, закажи поминки в кафе. И этот счет принесешь. А теперь иди.
– Спасибо, – поблагодарила Аннушка. – Огромное вам спасибо... Я никогда не забуду... До свидания...
Карина осталась одна. Сумерки заполнили кабинет, а она думала, курила. Значит, двое точно подходили к столу, а Подсолнух шантажировал Анну. Подсолнух определенно имеет свой интерес в этой смертельной истории. А вот какой – неизвестно.
– Нет, я с такой загадкой не справлюсь. Если Анна в ближайшие дни не пойдет к следователю, я сама расскажу... как же его? Степан! Да, расскажу Степану.
2
Под покровом темноты из двенадцатиэтажки вышли довольная Яна, недовольный Степа и сонный Костя, который, вдохнув свежего воздуха, томно застонал. Сели в машину к Толику. Заречный бросил сверток Косте и приказал:
– Переодевайся.
Развернув сверток, Костя ахнул:
– В это?!! Да эти шмотки воняют, как... как...
– На чердаке валялись, – сказал Толик. – Заплесневели малость.
– Надевай, – буркнул Степа.
Костя брезгливо напялил на себя старую рубашку, драный свитер, брюки в каких-то разводах. Сверху надел пальто с каракулевым воротником, в довершение взгромоздил шапку-ушанку из меха неизвестного животного. Наотрез отказался снять носки и надеть ботинки на босые ноги. Когда Костя оповестил, что готов, Яна, взглянув на него, залилась смехом.
– Нет, чего смеешься, Янка? – недоумевал Толик. – Это вещи моего отца, а пальто носил дедушка. Главное, оно теплое, с настоящим каракулем. Тебе хорошо в нем будет, Костик.
– Спасибо, – огрызнулся тот, рассматривая себя в зеркало. – Меня в таком виде свои же и загребут. А если узнают, в дурдом сдадут.
– Не переживай, в таком виде тебя никто не узнает, – успокоил его Степа. – Гони, Толян, к металлургическому заводу, забросим Костю.
Остановились у мусорных баков возле завода. Степа повернулся к Луценко:
– Задача такая. Найдешь бомжей, сделай так, чтоб они тебя приняли в стаю. Узнай, где они капитально обосновались. Выясни, когда собираются все вместе, доложишь мне, потом обговорим следующий этап. А сейчас выходи и прямиком топай к мусоркам. Ройся там, ищи самое хорошее...
– А что «самое хорошее»? – не из праздного любопытства поинтересовался Костя.
– Остатки еды...
– Фу! – поморщился Костя. – Может, ты и есть заставишь эти остатки?
– Будешь есть и пить, что жрут они, понял? Костя, дело не шуточное, отнесись к заданию серьезно. Если б они никого не трогали, то и жили бы себе спокойно. Им же тоже надо где-то ночевать. Но раз они обнаглели, значит, надо их проучить. Слушай дальше. Люди выбрасывают одежду, найдешь приличную, пожалуйста, смени костюмчик. Но свой прикид не выбрасывай, бомжи свое достояние таскают с собой. Кстати, ты можешь выменять шмотье на ночлег или на сто грамм первача. Все, что еще как-то прилично выглядит, бери из мусора, не стесняйся.
– А потом? Как и где бомжей искать?
– Когда ты будешь рыться в их законном руднике, они тебя сами найдут. Чуть не забыл, держи, – и Степа протянул бутылку. – Самогон-первач. Это пойло они уважают, поэтому предложи, если сильно ты им не понравишься. А ты, я чувствую, им не понравишься. Вот еще деньги, специально менял на мелочь. Не жмись, делись, так в доверие войдешь. Ну, про себя знаешь, что рассказать.
– Меня мама уронила с пятого этажа... – хмыкнул Костя.
– Не юродствуй. У нас задание, помни об этом. Главное, больше наверни в рассказе, будь хоть потомком Александра Македонского, которого жестоко покарала судьба. Они все врут безбожно, твоя ложь скорее заставит их поверить, что ты бомж. В обиду себя не давай, если что – вмажь по рожам, они уважают сильных. Все. Теперь катись.
Костя при выходе получил пинка под зад, вывалился из машины, которая тут же умчалась. Степа посчитал, что за ментовской машиной могли наблюдать, значит, «торжественный» выход Кости сослужит ему неплохую службу. Луценко поднялся и поплелся к мусорным бакам. Присмотрел бак под фонарем, переполненный настолько, что мусор валялся и на земле. Костю едва не стошнило, но делать нечего, приступил к поиску «самого лучшего». Плохо представляя, что же для бомжа имеет ценность, перебирал с отвращением мусор уже с полчаса. И вдруг:
– Сложи щупальца по швам.
Он оглянулся. Вот они, родненькие, три рожи нарисовались. Окружили.
– Мужики... – улыбнулся Костя, словно встретил знакомых. – Крышу не дадите?
Чем выше поднимались по ступенькам Степан и Яна, тем сильнее стучало сердце у Степы, и тем отчетливее представлялись ему Янины мама – образцовая теща из анекдотов и папа – свирепый эскулап с клещами для выдергивания зубов в руке. То и дело в пот бросало Степу. А как начнут проверять интеллект, задавать каверзные вопросы? Он остановился:
– Яна, забыл спросить, о чем с ними говорить?
– Да обо всем. Футбол, хоккей, бокс – эту тему папа поддержит. Мама много читает, кстати, смотрит криминальные новости. Пойдем, мы опаздываем.
Еще прошли пролет, сердцебиение участилось. Дверь. Яна позвонила. С каким восторгом Степа рванул бы по лестнице вниз! Больше всего боялся обсуждения одной темы: неприлично жить вместе вне брака. Как это все объяснять, Степа не представлял.
– Проходите, проходите, – заворковала полная женщина, открыв дверь.
– Мы уж заждались, – раздался раскатистый баритон. – Ну-ка, ну-ка, где похититель нашей Яночки?
«Сейчас начнется», – подумал с ужасом Степа. Не успел переступить порог, как затренькал мобильник.
– Если ты ответишь, я тебя убью! – предупредила Яна.
– Яночка, – с легким укором сказала мама, вовсе не похожая на тещу из анекдотов. Вообще-то она пока еще не теща, у нее этот статус впереди. – Разве это преступление – говорить по телефону?
– Яночка, – с легким укором сказала мама, вовсе не похожая на тещу из анекдотов. Вообще-то она пока еще не теща, у нее этот статус впереди. – Разве это преступление – говорить по телефону?
– Извините, – пробормотал Степа, доставая мобильник. – Слушаю.
– Степа, – послышался бодрый голос Волгиной. – У нас опять ЧП.
– У кого это у вас?
– В театре. Ой, беда... – и хихикнула.
– Не понял, тебе весело, когда случается беда?
– Степа, приезжай в больницу, весело станет и тебе.
Он отключил телефон, изобразил виноватую и одновременно просительную мину.
– Тебя опять вызывают?! – мгновенно вскипела Яна. Он закивал, тщательно скрывая внезапно охватившее его счастье. – Как будто у вас там никого другого нет!
– Яночка, это же служба, – вступился за Степу папа, вызвав у будущего зятя благодарную улыбку.
Мама и папа тактично ушли в комнату, оставив в коридоре Степу и надутую Яну. Он обнял ее и...
– Пусти сейчас же, – отстранилась она. – Я злюсь.
– Янка, я тебя жутко люблю, – прошептал он. – Пообщайся с родителями, а потом поезжай домой.
– Ты забыл, я уже у себя дома.
– Твой дом теперь в моем скворечнике, – строго сказал Степа, чмокнул ее в носик, а в комнату крикнул: – Я прошу руки вашей дочери. До свидания.
Не дожидаясь ответа – собственно, ответ и не нужен, так как у них с Яной давно все решено, – легко помчался вниз. Все, в гостях побывал, руки попросил, мама с папой его видели. Жалко, отпустил Толика. Степа торопливо направился к дороге ловить машину.
3
Клава сидела на стуле сгорбленная, несчастная, слегка покачиваясь вперед-назад. Ее, бедняжку, напичкали лекарствами, она почти не соображала, только вяло реагировала на тех, кто входил в кабинет дежурного врача. Бросила и на Степу равнодушный взгляд, затем погрузилась в себя. Здесь же стояла и Оксана Волгина.
– Что произошло? – спросил он Оксану.
Волгина почему-то прыснула в кулак, глядя на Клаву, которая от вопроса Степы поежилась. А врач, писавшая за столом, кивнула в сторону Овчаренко:
– Да вот, у нас служба спасения организовалась.
Клава втянула голову в плечи, тихонько заскулила, шмыгая носом.
– Выпили они с артистом Подсолнухом, – объясняла врач, склонившись над столом и продолжая писать. – У того гипертонический криз, а она давай его от яда спасать. Он, можно сказать, умирает, а она вырвала шланг из стиральной машины и в рот его пропихнула, все горло поранила шлангом.
– А шланг зачем? – вытаращил глаза Степа.
– Чтобы влить из трехлитровой банки... адсорбент, да? – спросила врач Клаву, та кивнула. – Вот адсорбентом дополнительно едва не уморила Подсолнуха. Хорошо, что «Скорая» вовремя приехала, удалось откачать его.
– Меня посадят? – взвыла Клава.
Волгина сотрясалась от беззвучного смеха, отвернувшись от Овчаренко. Степа укоризненно покачал головой, не находя ничего смешного в поступках Клавы. При ней уже один отправился на тот свет, действовала она вполне оправданно. Поймав на себе укоризненный взгляд Степы, Оксана посерьезнела. Действительно, неприлично так себя вести следователю прокуратуры.
– Вас сейчас отвезут домой, – сказал он Клаве.
– Вот, – врач протянула рецепт Клаве, – это успокаивающее. Вам необходимо обратиться к психиатру. Срочно!
Клава с безразличием сунула рецепт в карман домашнего халатика, в котором ее сюда привезли, пробормотала, тяжело поднявшись:
– Одни рецепты... рецепты... Спасибо.
Волгина прикатила на собственном авто, поэтому, погрузив в машину пережившую стресс Овчаренко, прежде отвезли домой ее, а уж потом поехали к Степе.
– Чего ты ржала? – упрекнул он Волгину. – Тетка помешалась на отравлениях.
– Знаешь, Степан, не надо обвинять меня в черствости, – сказала она, покручивая руль. – Три трупа в одном небольшом гадюшнике – не многовато ли? Это свидетельствует о паршивой обстановке. Нет, мне не жаль Овчаренко.
– Потому что она пьющая?
– И поэтому тоже. Женщина и зеленый змий – отвратительный альянс. Но это не основная причина. Я тут поинтересовалась у наших театралов, они в один голос уверяют, что там концлагерь. Но ведь люди, работающие в театре, добровольно согласились на концлагерь.
– Полностью с тобой согласен. Я тоже переговорил с двумя бывшими актрисами. Обеих выгнали, но у них все удачно сложилось после ухода из театра...
– Осторожно, Степа, все же это обиженные, они не могут быть объективными, поэтому не стоит опираться на их показания.
– А меня прежде всего интересовало устройство театра.
– Ух ты! Замечательная мысль, – вставила Оксана. – Выводы?
– Знаешь, кажется, меня не обманула интуиция. Там обделенные люди, у которых отнимают право на жизнь, а такие товарищи на все способны.
– Что значит «отнимают право на жизнь»? Звучит, как призыв народовольцев.
– Позволь мне объяснить, как я всю эту систему понял, лады?
– Разумеется.
Степа покосился на Оксану, оценивая, насколько можно с ней откровенничать. Самолюбие есть и у него, как у всех людей, поэтому он не хотел, чтобы Оксана подняла его на смех, мол, мент, а туда же, лезет анализировать социальные прослойки. Собственно, ведь сам напросился в помощники. Степа потер заросший подбородок, неторопливо начал, обдумывая каждую фразу:
– Видишь ли, большинство людей могут заниматься любым родом деятельности. То есть, приложив максимум терпения и труда, достигают определенных успехов в работе, а работа, согласись, основная часть жизни человека. Но существуют люди, которых судьба одарила уникальными способностями. К примеру, певцы, художники, артисты... Из общения с бывшими артистками я понял, что в их профессии все зависит от директора или режиссера. Короче, сами артисты ничего не решают, только играют то, что им дают. А когда их лишают деятельности, без которой они не мыслят своего существования, вот тогда и начинаются проблемы. Работа для человека есть не что иное, как способ выжить, так? А для артиста это еще и смысл жизни. И вдруг их выгоняют, лишают этого смысла, заработка, то есть отнимают право на жизнь.
– А разве нельзя найти работу по специальности в другом месте?
– Я тоже задал приблизительно такой же вопрос, а потом кое-что и сам прикинул. Сколько в городе театров? Один. Получают они очень мало. Чтобы переехать в другой город, нужны большие средства, где-то жить, а проблема жилья остро стоит по всей стране. Другими видами деятельности заниматься они не могут, их обрекла судьба на лицедейство. Это тупик.
Волгина помолчала, затем проговорила:
– Ну допустим, ты меня убедил в исключительности артистов, однако кто-то из этих исключительных особ пошел на убийство. Так каково устройство театра?
– Заправляет всем директор, все ниточки к марионеткам у нее в руках. Клички: Эпоха, Мессалина, Кощей Бессмертный. (Оксана расхохоталась.) Я тоже смеялся сначала, а ты вдумайся: эпоха породила Мессалину, которая бессмертна.
– Степа, у тебя прекрасное ассоциативное мышление, книги пиши.
– Слушай дальше, – расцвел от похвалы Степан. – Директор обезглавила театр...
– Так она топором умеет орудовать? – пошутила Оксана.
– Не перебивай, разобраться в сумбурных рассказах было не так-то просто...
– Молчу, молчу, молчу.
– На чем я?.. А, да. Директриса убрала режиссеров, художников, всех тех, кто непосредственно участвует в работе. На постановки спектаклей приглашает специалистов со стороны, а поскольку платит именно она, то она же и музыку заказывает. Грубо говоря, режиссеры выполняют все ее пожелания. Приказы-то она подписывает.
– То есть она назначает на роли? – уточнила Оксана. – Тогда логичнее было бы отравить ее.
– За спектакли актеры получают дополнительную оплату, отсюда пошла возня между ними. Чем больше роль, тем больше получаешь...
– Но это же справедливо.
– Согласен. Но, чтобы много играть, нужно иметь...
– Талант, – фыркнула Оксана. – Да это же элементарно: без таланта нечего делать на сцене, и вообще в искусстве.
– Совсем не обязательно, – возразил Степа, вызвав этим неподдельное изумление Волгиной. Они подъехали к его дому, остановились. – Нужно иметь благосклонную поддержку директора, так как только она решает, кому быть, а кому не быть. Началась конкуренция. То есть, чтобы добиться расположения директора, следовало принять все ее правила игры. Кого она невзлюбила – того не любить, кого она хочет убрать – помочь ей в этом. Одновременно представилась возможность избавиться от соперников. А поскольку оклады соперников решено было поделить между фаворитами, то и думать нечего, что последовало.
– В таком случае отравитель должен быть сильно обижен, – подхватила Оксана.
– Не торопись, – остановил ее Степа. – Ты же сама знаешь, поспешность уводит в сторону. Дело в том, что Ушаковы – две отдельные песни. А Овчаренко, пережившая покушение, никаким боком к ним не присоединяется, она враждовала с ними.