– А где упаковка? – он резко повернулся к Волгиной.
– Упаковка? – подняла она брови. – Какая?
– Этот коньяк – я знаю точно – только в упаковке продается, – воодушевился Степа и одновременно досадовал на непонимание Оксаны. – И не во всех магазинах его купишь, только в самых крутых. По количеству коньяка в бутылке видно, что выпил он грамм сто пятьдесят, может, чуть больше. Следовательно, распечатал коньяк дома. Должна быть упаковка, может, там и есть чужие пальчики. Мусорное ведро смотрели?
По виду Оксаны догадался, что в мусорное ведро не заглянули. Непростительная халатность! А должны были не в шкафах рыться, а в мусоре. Степа рванул на кухню, осмотрел шкафы, под мойкой обнаружил ведро. Поставив его на середину кухни, отошел, указав рукой на красивую коробку, а дальше уже дело Петровича. Тот вынул из ведра фирменную картонную упаковку, понес в комнату. Степа взял ведро, чтобы поставить его на место... а там бумага, в какую заворачивают бандероли на почте.
– Оксана, смотри-ка, – поднял он бумагу. На дне лежал свернутый ватин, но в нем ничего не было.
– Угу. Считаешь, коньяк прислали по почте?
– Обратный адрес местный, – показал ей надпись, достал записную книжку и переписал адрес. – Фамилии нет, только инициалы: Р. М. Ф.
– Это еще не повод. По почте он мог получить что угодно.
– Ребята! Идите сюда, – позвал их из комнаты Петрович. Когда они пришли на зов и окружили стол, за которым он работал, Петрович повернул к ним картонную крышку. – Надпись, смотрите.
С внутренней стороны четко написано фломастером печатными буквами: «От благодарных поклонников».
– Вот мы и выяснили, что коньяк ему подарили, – заключил Степа. – А по почте прислали или в руки отдали – неизвестно.
– Поехали по домам, – сказала Волгина, направляясь к выходу. – Петрович, когда вы пришлете результаты? Желательно побыстрее.
– Как только, так сразу, – отшутился тот, затем успокоил Оксану: – Завтра получишь, обещаю, примерно...
– Ой нет, – обернулась к нему она. – Сначала позвоните и сообщите, чистый коньяк или нет, а уж потом бумажки. Идет?
Степа сел к Волгиной, остальные забрались в милицейскую машину. По дороге Заречный рассказал все, что удалось узнать сегодня.
– Очень хорошо, – проговорила Волгина, повеселев. – У нас есть несколько человек, подходивших к реквизиторскому столу. Это Подсолнух, но сейчас он лежит в больнице. Далее Сюкина и...
– Башмаков. Мотивов пока не знаю, как и мотивов Лопаткина. С Башмаковыми встретиться не удалось, хотя моя Янка говорит, что Башмакова была дома, но не открыла мне. Яна за пять минут до моего набега на их квартиру разговаривала с ней.
– Очень любопытно, – усмехнулась Оксана. – И почему же не открыла? Разве не понимает, что все равно допроса ей не избежать? Это глупая оттяжка.
– Меня немного настораживает одна вещь, – произнес задумчиво Степа. – Мотивы какие-то... мелкие.
– Пф! – фыркнула Волгина, которую, кажется, удивить нельзя ничем. – Мотивчики зависят от уровня и степени потребностей. У одних это три рубля, у других ревность, у третьих миллион, у четвертых самоутверждение. Недавно убийство попалось тройное! Пили двое мужиков и одна женщина из предпоследнего слоя...
– Что такое «предпоследний слой»?
– Это, – улыбнулась она, – люди, которые еще не бомжи, но занесли ногу на последнюю ступеньку, то есть крутые алкаши. Ну так вот. Баба принадлежала одному из мужиков, и показалось тому, что собутыльник заигрывает с ней. Завязалась драка на почве ревности. Собутыльник пырнул кухонным ножом так называемого мужа. Тут баба подняла крик и вой над умирающим сожителем, а собутыльник давай склонять ее к половой связи. Люблю, мол, тебя всей душой, будь моею! Что ты думаешь? Она покочевряжилась, но отдалась ему прямо на кухне, где в крови корчился сожитель. Поскольку тот еще не умер, то, видя наглое бесстыдство, собрал последние силенки да и вонзил нож в спину собутыльника. Попал в сердце. Баба принялась вновь орать, так как теперь на ней умирал любовник. А сожитель и ее ножичком полоснул в брюшную полость, так сказать, наказал за разврат. Кстати, прожил сожитель дольше всех. Соседи, слыша потасовку, вызвали милицию, он и дал показания, а через пару дней отошел в мир иной. Во где страсти!
С Волгиной, как оказалось, общаться интересно. Она вроде бы ничего особенного не говорит, но тон... по нему можно догадаться о том, что не высказано вслух.
– Оксана, ты замужем? – спросил Степа. – Извини за любопытство.
– Была. Муж убежал, – не смущаясь, ответила она. – Понимаешь, хочешь не хочешь, а работа накладывает отпечаток на характер. У меня характер скверный.
– Ты самокритичная, – поразился Степа.
– Посмотреть на себя со стороны и оценить просто необходимо, чтобы избавиться от иллюзий, которые мешают жить. Ты обманываешь сначала себя, потом тех, кто рядом с тобой, отсюда возникают недоразумения. Ты считаешь, что осчастливил кого-то, а на самом деле сделал глубоко несчастным. Твой партнер сбегает, а ты потом удивляешься, почему он это сделал. Да всего-навсего ты одурманил его иллюзиями, был таким, каким тебя хотели видеть. Но суть все равно выходит наружу... Ладно, это неинтересная тема. Давай подумаем, с чего начнем завтрашний день. Я, наконец, займусь опросами, повестки все получили. А ты с утра поезжай по адресу, узнай, кто такой Р. М. Ф., чем занимается. Я потом его повесточкой вызову. Смотри, Степа, тактично это делай, человек может оказаться ни при чем...
– Ты хочешь сказать, что некто мог воспользоваться его адресом?
– Не исключено. Может, этот Р. М. Ф. прислал Виолину книгу или свитер, а мы его выставим в некрасивом свете перед соседями.
– Оксана, я все же профессионал.
– Знаю, знаю, не сердись. Просто иногда мы вламываемся к людям и портим их репутацию даже своим появлением. Ну, вот ты и дома. Пока.
Степа проводил взглядом машину Волгиной и на некоторое время погрузился в себя. Судя по всему, театральное дело затянется. А Куликовский через четыре дня потребует отчета по бомжам. От Кости пока ни звука. Успеть бы разобраться с таинственным отравителем! Правда, сосен-то оказалось больше, чем предполагали вначале, целый лес. Не заблудиться бы!
VI. КТО ЖЕ СЛЕДУЮЩИЙ?
1
Кто стоит за инициалами Р. М. Ф., Степа выяснил уже к девяти утра. Подоспел к многоэтажному дому, когда народ торопился на работу. Это в огромных городах часто сосед по площадке не знает, кто проживает рядом, а в небольшом городке лучше соседей никто не поведает про жильца в интересующей квартире. Собственно, Степа не так уж много узнал, но этого хватило, чтобы срочно вытащить мобильник. Нажимая на кнопки, жалел, что не увидит лица Волгиной. Едва Оксана откликнулась, выпалил:
– Р. М. Ф. – это Рубан Мария Федоровна. Тоже артистка театра! Слышишь? Артистка! Катай повестку, я сейчас приеду и отвезу ей, заодно прощупаю. По пути заскочу на почту и выясню, кто принимал бандероли и посылки двадцать пятого октября. Кстати, бандероль отправлена с почтового отделения района, где как раз проживает Мария Рубан.
– Действуй, Степан, я жду.
В десять тридцать Степа вошел в кабинет Волгиной и скромно сел на стул у стены. Оксана была так поглощена беседой с Юлианом Швецом, что не отреагировала на появление Заречного, конечно, сделала вид, что не замечает вошедшего.
Юлиан сидел спиной к Степе и что-то доверительно рассказывал Волгиной. Ни одного слова разобрать было невозможно, так как говорил он тихо, вкрадчиво. Она слушала внимательно, словно запоминала каждое слово. Вот он, взгляд рептилии, – пронизывающий насквозь, стеклянный, а что за ним – не разобрать. Степа, например, ни за что не хотел бы сидеть напротив Волгиной в качестве допрашиваемого. Но Юлиан довольно уверенно держался. Во всяком случае, в спине мужчинки напряжения не чувствовалось, закинутая на колено нога тоже была в покое. Так прошло с полчаса. Наконец, Волгина протянула протокол на подпись. Швец читал, не торопясь, потом что-то спросил. Оксана ткнула пальцем в лист:
– Вот здесь пишите: «С моих слов записано верно». И поставьте подпись.
Когда Швец ушел, Степа переместился на стул напротив Оксаны. Волгина первая поделилась мыслями:
– Почему-то меня не покидало ощущение, что он юлит.
– Кто? – спросил Степа.
– Юлиан Швец. Я приехала в прокуратуру, а он уже ждал меня, явился сам.
У Степы заинтересованно приподнялись брови. Мало найдется людей, явившихся в прокуратуру по зову сердца, разве что прирожденный стукач посчитает свои долгом накатать мелочную жалобу на соседа.
– А пришел, – продолжила Оксана, – сообщить, что, проходя в антракте через сцену, видел Анну Лозовскую, которая пряталась за задником.
– Но это как раз правда, – озадачился Степа, не понимая, почему Оксана не верит Швецу. – Сюкина тоже подтверждает, что Лозовская весь второй акт находилась там.
– Да знаю, – с досадой проворчала Волгина, бросив авторучку на стол. – Но, понимаешь, визит его какой-то... преждевременный, что ли. У него повестка на пять часов вечера. Почему не подождал? Кстати, немного смутился, когда я напомнила ему об этом, привел неубедительное оправдание. А в принципе рассказал то, что мы и так знаем. На вопрос в лоб, имела ли Анна Лозовская мотив к убийству, он замялся и сказал, что такими сведениями не располагает, но думал на эту тему. Ему стало известно от Люси Сюкиной, что Ушаков вернулся к жене, а Лозовская очень переживала.
– Да знаю, – с досадой проворчала Волгина, бросив авторучку на стол. – Но, понимаешь, визит его какой-то... преждевременный, что ли. У него повестка на пять часов вечера. Почему не подождал? Кстати, немного смутился, когда я напомнила ему об этом, привел неубедительное оправдание. А в принципе рассказал то, что мы и так знаем. На вопрос в лоб, имела ли Анна Лозовская мотив к убийству, он замялся и сказал, что такими сведениями не располагает, но думал на эту тему. Ему стало известно от Люси Сюкиной, что Ушаков вернулся к жене, а Лозовская очень переживала.
– Ну и Сюкина! – воскликнул Заречный с неподдельным восторгом. – Катает на Швеца и директрису письмо с жалобой президенту, одновременно держит в курсе событий ненавистного начальника! Когда она успела доложить ему?!
– Дурное дело – не хитрое, – усмехнулась Оксана. – Сюкина ведь тоже в списке на сокращение. Полагаю, ищет ходы, чтобы остаться в театре, поэтому поддерживает с Юлианом отношения. Но так или иначе, а мотив у Лозовской был.
– Короче, Швец стрелки сдвинул на девчонку, которая якобы из мести решила отравить любовника и его жену, а ты согласна с ним.
– Да в том-то и дело, что при наличии мотива мне так не кажется. Зачем ей мозолить глаза всем весь второй акт, если подсыпала яд в бокал? Это опрометчиво.
– Кроме нее, подходили к столу Подсолнух, Башмаков, Лопаткин и... Сюкина! – последнюю фамилию Степа назвал с негодованием. – У Подсолнуха и Сюкиной такой же хилый мотив. Тебе не кажется, что Швец себя выгораживает, чтоб его не заподозрили? Он же не занят был в спектакле, а находился в театре. Потому и приперся с утра пораньше.
– Кажется, кажется, – закивала Волгина. – Мотивчик-то был и у него, кстати, более весомый, чем у остальных. Однако, Степан, мы ничего не должны сбрасывать со счетов и никого. Так что у тебя?
– Я заехал на почту, та же приемщица работает и сегодня. Двадцать пятого октября она приняла три(!) бандероли с коньяком от одной женщины.
– Какого черта молчал? – засобиралась Волгина. – Наверняка в тех бандеролях тоже смертельный сюрприз. Надо срочно выяснить адресатов. Поехали.
– Не спеши. Опрашивай по плану свидетелей, а мне дай повестку, поеду за Рубан, уговорю ее приехать к тебе немедленно. По пути завезу Марию Федоровну на почту, так сказать, на опознание...
– Думаешь, сотрудница почты запомнила того, кто отправлял бандероли? – скептически спросила Оксана. – Да там в день десятки людей перед ней мелькают.
– Но она же запомнила, что приняла коньяк в количестве трех штук, – возразил он. – Очень может быть, что и внешность запомнила. Хорошо бы упаковку захватить, чтоб уж наверняка убедиться...
– Коньячная коробка у Петровича, езжай к нему. Я позвоню, он даст. Кстати, разве на почте принимают спиртные напитки? По-моему, это запрещено... Ладно, не в том дело. Степа, ты не догадался выяснить, кому предназначены две остальные бандероли? А то что-то мне подсказывает, нас ждет еще не один труп.
– Ты с кем имеешь дело? – оскорбился он. – Приемщица обещала к моему приезду отыскать квитанции. А ты... меня... обидно!
– Все, все, все, – подняла руки вверх Оксана. – Больше глупых вопросов не будет.
Некоторое время спустя Степа звонил в квартиру Рубан. Дверь открыла блондинка лет пятидесяти со следами былой красоты. Она неплохо сохранила фигуру, а вот лицо сберечь не удалось. Видимо, зная это, Мария Федоровна и в домашней обстановке старалась скрыть морщины под толстым слоем косметики, которая слишком бросалась в глаза. Если бы не длинный халат и бигуди на волосах, Степа мог бы предположить, что она готовится к выходу. Прочитав удостоверение, Мария Федоровна пригласила Степана в комнату, сама, извинившись, ушла в ванную. Через несколько минут предстала во всей красе, переодевшись и взбив белокурые волосы, накрасив губы яркой помадой. Она почему-то напомнила Заречному куклу Барби, но изрядно потрепанную и состарившуюся.
– Я привез вам повестку, – протянул ей листок.
Она прочла, не удивилась, только осведомилась:
– Здесь не написано, когда мне явиться. Какого числа и во сколько?
– Видите ли, дело очень спешное... Обнаружен еще один труп вашего артиста.
– Господи!.. – испуганно вскрикнула она. – Кто еще?
– Умер Виолин. По всем признакам, ему помогли умереть. Поэтому у нас к вам просьба. Если у вас нет срочных дел, то не могли бы вы поехать прямо сейчас со мной? Это очень важно. Я на машине.
– Вообще-то я... собираюсь на день рождения... Впрочем, это будет вечером. Хорошо, поедем. Господи, Виолин... Просто эпидемия в театре...
Она отправилась во вторую комнату, возилась, поскрипывая дверцей шкафа, выбирая наряд для выхода. До слуха Степана долетали слова: «Ужас... Не может быть... Что же это делается...» Степан про себя отметил, что она очень натурально удивилась кончине Виолина, легко согласилась ехать в прокуратуру. Или не виновата, или ловко и по привычке играет. Решил не докучать вопросами, а дождаться очной ставки с работницей почты. Вот кто подведет жирную черту, если, конечно, запомнила отправительницу бандеролей.
Подъехав к почте, Степа ласково обратился к Рубан:
– Мария Федоровна, не откажите в просьбе. Мне нужен свидетель на случай... недоразумения. Зайдемте на почту?
– А что я должна делать?
– Постоять в сторонке, пока я переговорю с сотрудницей почты. Это быстро.
– Ну хорошо, – пожала она плечами, все же не понимая своей роли, и вышла вместе с ним из милицейской машины.
– А вы часто отправляете отсюда посылки и письма? – вскользь поинтересовался он, пропуская ее вперед в помещение почты.
– Нет. Предпочитаю отправлять передачи поездом. Так быстрее.
Почтовое отделение небольшое, к счастью, отдел бандеролей и посылок пустовал, приемщица скучала. Степа попросил Марию Федоровну постоять у застекленной стены, а сам ринулся к стойке, улыбнулся:
– А вот и я, Вика. Мне надо пройти к вам.
Милая девушка несколько растерялась:
– Вообще-то посторонним вход воспрещен...
– Разве я посторонний? – искренно удивился Степа. – Я из УВД. Это говорит о том, что я везде свой.
– Ну ладно, – сдалась она. – Пройдите к той двери, я открою.
Степа подался в сторону, щелкнула задвижка.
– Ну как, нашли квитанции? – спросил он по дороге к стойке.
– Конечно, – ответила она, села на свое место и протянула квитанции.
– Ух ты! – вчитываясь в фамилии, произнес он. Достав из пакета коробку из-под коньяка, показал девушке: – Этот коньяк отправляли?
– Да, в такой упаковке. Три штуки.
– Извините, я на минутку отойду.
На ходу достал список актеров, набирая номер, взглянул на Вику, но девушка занялась клиентом. Нонна Башмакова, к великой радости, подняла трубку.
– Вы получали бандероль? – спросил Степа, не представившись.
– Да, – прозвучал удивленно голос Нонны. – Простите, с кем я разговариваю?
– Оперуполномоченный, старший лейтенант Заречный. Это был коньяк?
– Да.
– Срочно привезите его в прокуратуру к следователю Волгиной.
– Но... я не могу это сделать.
– Почему не можете? Коньяк нужно сдать на экспертизу...
– У нас его нет.
– Как это – нет?! – повысил голос Степа. В самом деле, не выпили же они его! Или Башмаковых яд не берет?
– Муж сегодня отвез коньяк врачу, – смущенно выговорила Нонна.
– Как?! – оторопел Степа. Не хватало еще одной случайной жертвы. – Адрес! Быстро назовите адрес врача!
– Но я не знаю... честное слово. А что случилось?
– Как только ваш муж вернется, сразу пусть звонит врачу, чтобы тот не вздумал прикасаться к бутылке. А потом позвоните мне. Слышите?
– Но почему?
Степе ничего не оставалось делать:
– По нашим предположениям, в коньяке яд. Нам стало это известно сегодня. Все понятно? – Отключив трубку, в сердцах процедил сквозь зубы: – Вот тупая! Ей говоришь «нельзя», а она – почему да почему!
Переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, Степа подождал, пока Вика обслужит клиента, затем ринулся к ней:
– Может, вы и женщину, отправившую коньяк, запомнили?
– Запомнила. Даже очень хорошо запомнила.
– Так-таки хорошо? – засомневался он. – У вас тут за день столько людей бывает, а вы всех запоминаете?
– Еще чего! – фыркнула Вика. – Я иногда только руки вижу, больше ничего. Но ту женщину запомнила, потому что я отказывалась паковать бандероли, мы долго спорили. Спиртное мы не принимаем, но она умоляла принять. Сказала, что могла меня обмануть, то есть запаковать бандероли дома, а не приносить открытые. Это действительно так, не буду же я проверять содержимое всех посылок! Потом она сказала, что дополнительно обернет коньяк в ватин, к тому же бандероли не придется перевозить в другой город, значит, вряд ли они разобьются. Я подумала, что клиент всегда прав, согласилась. Она попросила оставить тут коньяк, пока сбегает в магазин и купит ватин. Через полчаса вернулась, обернула коньяк в ватин. Вот и все. Не надо было принимать? Она так просила...