– Что ты ищешь в жизни?
– Истину, – ответил Борис, не задумываясь.
– А что есть истина?
– Знание, – ответил Борис так же быстро.
– Знание – это лишь первая ступенька истины… Что ж, ты уже скоро сможешь встать на эту ступеньку. Глуп тот, кто мечтает переступить первые, с ходу запрыгнуть на другие, выше.
Говоривший умолк, а фигуры под стеной зашевелились, Борис слышал приглушенные слова, но смысла уловить не мог. Один сказал наконец громче:
– Все же он хочет ведать. А те, нынешние, не хотят… Им подай слепую веру! Значит, он наш по духу. Мы дадим ему древние веды. Пусть узрит Истину в доступном ему облике.
После молчания поднялся Рама, откинув капюшон. Лицо его было посветлевшее. Он торжественно протянул руку Борису:
– Здравствуй, брат! Ты получишь сокровенные знания. Если и тогда захочешь связать свою судьбу с Тайным Братством, посвященные проведут тебя через очищения, испытания. Ты узнаешь старые клятвы, дашь их… Но это будет не сразу. А пока… следуй за мной.
Против ожидания Бориса, он пошел не к выходу, а через весь подземный зал к крохотной, едва заметной дверце. Снял хитроумные запоры, навалился, отворил тяжелую дверь.
Борис ожидал увидеть крохотную каморку, но прямо от двери тянулся длинный проход. Вдоль стен на широких лавках и на вбитых в стены полках в несколько рядов лежали стопки тонких деревянных дощечек, пластинок из красной обожженной глины, свертки белоснежной бересты, широкие листы пергамента… Все было испещрено письменами, которые он никогда не видывал раньше. В дальнем углу при желтом свете масляного светильника горбились два человека. Лица их были скрыты. Они старательно переносили с глиняных пластинок на свежевыделанную телячью кожу странные значки.
– Узнавай прошлое, – велел Рама. Он улыбнулся. – Но будь недолго. Наверху ты остаешься обычным младшим волхвом. Утром ты должен быть на жертвоприношении богам, которых на самом деле мы не чтим и которым не поклоняемся… Но это все должно оставаться в тайне!
Он ушел, плотно затворив за собой дверь. Глухо загремели запоры. Борис остался наедине с сокровищницами вед, если не считать двух молчаливых переписчиков. То ли у них были отрезаны языки, то ли они получили строжайший приказ не общаться с ним, но Борис вскоре ощутил себя в полном одиночестве. В сердце закрался было страх, все-таки в глубоком подземелье, но вскоре один только вид грамот на телячьей шкуре и бересте заставил забыть все на свете…
Когда под утро загремели запоры, Рама застал Бориса с осунувшимся лицом, желтого, в состоянии, близком к отчаянию.
– Я не понимаю, – сказал он измученно. – Отдельные знаки разумею, иногда даже схватываю значение слов, но смысл так и не постигаю! Даже не знаю, как толковать! Деяния древних достойны удивления, непривычны…
Рама покачал головой:
– Спешишь. И то дивно, что ухватил хоть что-то. Древний язык, древний способ записи… Все изменилось за века, тысячи лет! Пойдем, тебе пора помогать Нессу при жертвоприношении Перуну. Привыкнешь, узнаешь старый язык прародителей.
Прошло время, и Борис начал все-таки разбирать древние и древнейшие записи. Заодно чуточку понял, откуда взялось Тайное Братство Волхвов. Оказывается, в древнейшие времена, когда мир был иным, когда на свете еще не было ни одного из нынешних народов, пращуры некоторых славян начали переходить от привычного кочевья, требовавшего отваги и мужества, к новому для них землепашеству.
Кочевники же презирали сородичей, что променяли боевую славу наездников на унылый монотонный труд. Сперва редко, затем все чаще и чаще стали совершать потравы своими бесчисленными стадами, в набегах разоряли их веси, сами оставаясь жить в шатрах и в крытых повозках. Однако люди вырождались, мельчали, теряли боевой дух, и вот уже все новые и новые начинали держать скот в загонах, а хлеб собирать с распаханных полей…
И наконец подлый царевич Колоксай, что на старом языке значит Солнце-царь, вместе с новыми волхвами придумал и распространил ложь, будто с неба упали золотые вещи: плуг, ярмо, секира и чаша. Они, мол, горели небесным огнем, и никто не мог их взять, только самому младшему сыну царя Таргитая, как раз царевичу Колоксаю, они дались в руки. Потому, мол, сами боги велят отдать всю власть ему!
Власть Таргитая в кровавой войне была низвергнута. Новые волхвы уничтожили культ девы Даны – древней богини воды, а всюду насаждали новую богиню землепашцев – богиню Апию, мать сыру землю. Старых волхвов убивали на месте. Праздники купала, свячение вербы, русалии и другие старые культы воды теперь были под запретом.
Страшный переворот потряс народ и всю землю больше, чем самые разрушительные войны. Староверы, что не могли смириться с приходом новых богов, оседлали коней, и… могучая лавина племен хлынула через земли и страны. Перебрались даже через морской пролив на огромную землю-остров, там выстроили святилище древней богине воды, Дане-Лели.
– Колоксай и стал нашим Сварогом, – объяснил Рама с такой ненавистью, словно переворот был вчера и на улицах все еще лежали трупы невинно убиенных волхвов. – Коло – круг, а ксай – царь по-нашему. Потому мы, волхвы старой веры, не признаем Сварога нашим богом. Он подло захватил власть, оттеснив и старших братьев: Арпоксая и Липоксая…
– Вы поклоняетесь Таргитаю?
– Таргитай всего лишь царь, к тому же не очень умелый. Мы поклоняемся Дане, богине воды. Она – древний символ наших кочевых племен. Это было очень-очень давно, Борис. Даже эллины, что кичились древностью, и то самых древних своих богов, Аполлона и Артемиду, взяли у нас. Они сами признают, что те пришли на их остров Делос из страны гипербореев, что отец Аполлона – гиперборей Опис. Аполлон и теперь у греков каждые полгода улетает на лебедях в родную страну гипербореев. К нам то есть.
– А Артемида…
– Это Дана. Ее сопровождали две наши девушки: Агра и Опида, их могилы и теперь священны на Делосе. До сих пор каждый год посылаем дары в храм Артемиды на Делосе. Но из-за того, что эллины всякий раз оставляли наших девушек служить при храме, мы отныне шлем дары без ведуний… Дары оборачиваем пшеничной соломой, как и встарь, а сейчас по тому же обряду в лесах тайно справляем таинства в честь Купайло… Артемидой же стали звать Дану потому, что взяли ее из Арты, стольного града одного из трех царств тогдашней Руси – Артании. Артания – царство ратаев, продавала эллинам мечи, а также хлеб, который эллины стали звать артосом, так как хлеб у них раньше был в диковинку, впервые поели из наших рук…
Борис спросил осторожно:
– Но ведь у греков Артемида стала богиней охоты?
– Не везде. В старых городах и землях, в Аркадии и Этолии, она по-прежнему богиня воды и рек. Ты не спеши, узнавай больше. Вникай в самую суть, допытывайся глубже.
– Трудно разбирать старые знаки, – пожаловался Борис. – Как будто и не наш народ тот вовсе!
Рама взглянул остро, словно ножом полоснул. Голос стал недобрым, подозрительным:
– Наш! И не смей думать иначе. Язык стал другим, обычаи поменялись, веру нам навязали другую, но мы должны помнить, что это мы вышли из ария… который сейчас чаще зовут вирием, это мы, арии, арийцы, когда-то пронесли по всем диким землям знание богов!
Борис поспешно поклонился. Он чувствовал холод в спине, будто туда уже уперлись острия копий. Похоже, нечаянно коснулся одного из больных мест старого учения!
Глава 34
Император Василий слал послов за послами. Кроме расширения торговли, мол, империя нуждается в русских мехах, шкурах, меде, воске, пеньке, хлебе, он постоянно просил военную помощь. Владимир выделил, да и то без особой охоты, только отборную тысячу для личной охраны императора. Помнил, что своим императоры не доверяют, их можно подкупить, у них корни в той или другой семье, клане. А для русов все чужие, кроме императора, который им платит. К тому же русы неприхотливы, а воины из них надежные.
Последнее посольство, прибывшее вчера, слезно просило десять тысяч войска для защиты от восставшего Варда Фоки. Тот объявил себя императором, захватил, начиная с окраин, уже половину империи. В обмен базилевс предлагал злато, драгоценности из казны, богатые товары для всей Руси.
Пока Владимир раздумывал, кого поддержать, ибо Вард Фока, если станет императором с помощью войска русов, будет вечным должником Руси, уступит какие-то земли, как во дворе раздался конский топот. Запыхавшийся гонец вбежал в зал, крикнул с порога:
– Казачьи заставы доносят! Неведомое племя вторглось в наши земли!
– Откуда? – спросил Владимир быстро. – Печенеги?
– Нет! С востока…
– Поднимай дружину!
– Войдан… уже…
Владимир, на ходу одеваясь, выбежал во двор. Там уже царила суета, гридни вскакивали на коней, уносились. Войдан покрикивал, глаза были суровыми, но без тревоги.
Когда малая дружина выехала за ворота Киева, Войдан вскинул руку. Отряд остановился.
Когда малая дружина выехала за ворота Киева, Войдан вскинул руку. Отряд остановился.
Далеко клубилась пыль, тускло поблескивали искры. Так могло блестеть только оружие, да еще начищенные железные бляхи на конской сбруе. А подобные бляхи встречались на боевых конях, в селах и весях такое не по карману даже войтам.
– Ждем, – распорядился Войдан. Он покосился на хмурого Владимира. – Их не много, едут открыто.
Вскоре всадники приблизились, пыль отнесло в сторону. Их было всего шестеро. Изможденные, на худых изнуренных конях, почерневшие от нещадного солнца и степных ветров, они остановились, завидев загородившую дорогу стену вооруженных воинов. Вперед медленно выехал человек на низкорослой лошади со странной короткой гривой торчком. Копыта без подков, лошадь обычная степнячка, на каких ездят торки, берендеи, печенеги.
– Мир вам, – сказал всадник с сильным акцентом. – Мы идем с миром.
Владимир спросил:
– Вы шестеро с миром? Или и то племя, что идет следом?
Гонец, который на свежей лошади ехал рядом, добавил услужливо:
– Три сотни подвод с женщинами и детьми, а вокруг тысяч пять мужчин на конях. И все при оружии!
Владимир обратил вопрошающий взор на измученного всадника. Тот сказал хриплым от усталости голосом:
– Меня зовут Иштван, я послан впереди племени. Они позади нас на два дня пути. Мы идем с миром… мы вообще не в силах сражаться. Мужчины едва держатся в седлах, многих свалили болезни, многие погибли на долгом и трудном пути. Если не позволишь нам пройти через твои земли, князь, мы обойдем. Правда, погибнет еще половина моего народа… но мы понимаем, что если станем сражаться, то погибнем все.
Владимир холодно смотрел в суровое худое лицо всадника:
– Что вы за народ? Что ищете?
Голос всадника был ровным от усталости:
– Что и все люди… Зеленой травы для своих коней, будущего – для своих детей. Зовемся уграми, но соседи звали нас венграми. За последние пятьсот лет мы четырежды покидали обжитые земли и уходили на новые места… Старые записи потеряны, никто не помнит нашу прародину.
– Что за могучие враги согнали?
– Их звали разными именами.
– А в последний раз?
Всадник поколебался, нехотя махнул рукой:
– Не было врагов… Земли были обильны, травы сочные, а в реках и ручьях хватало чистой воды. Но что-то сильнее нас заставило сесть на коней, а женщин и детей усадить в повозки. Ибо на тучных землях мы быстро теряли боевой дух, мужчины сами стали тучными и ленивыми, а женщины утратили живой блеск глаз…
Среди дружинников послышались смешки. Владимир некоторое время пристально смотрел на всадника. Кивнул со странной печалью в сердце:
– Понимаю.
Войдан поинтересовался:
– Где искать новых земель? Все уже занято.
– Первые наши люди пришли в эти края… еще лет сто назад. Им дали место для поселения в Паннонии. Соседские племена славян приняли дружески, помогли выжить. Теперь там уже королевство угров! Говорят, они даже приняли какого-то нового бога… Мы – остатки народа, которые решили воссоединиться с отрядом, ушедшим ранее. И которому так повезло.
Владимир внимательно осмотрел покрытые коркой пыли и грязи лица других всадников. Если эти люди покинули тучные земли, если ушли только для того, чтобы не погасить огненные искры в душах, то такой народ чего-то стоит.
– Вам будет позволено пройти мимо Киева, – решил он наконец. – Вас снабдят едой, а больных можете оставить у нас. Выживут – догонят… И мы дадим вам проводников.
Всадник благодарно, но с достоинством поклонился. Когда он вернулся к своим, объяснял что-то на певучем языке с непривычным для славянских языков прищелкиванием, Войдан покачал головой:
– Чего дома не сиделось? Не понимаю!
– Не понимаешь? – спросил Владимир насмешливо.
Войдан пожал плечами:
– То я один! А то – целый народ.
– Народы тоже странствуют по белу свету. Разве наши деды не отправились однажды навстречу солнцу искать край света? Всем племенем! В далекую Индию добрались… Разве наши отцы не пришли в земли славян, разве не пришла такая же, как эти угры, кочевая орда болгар? Но эти угры, или венгры, – крепкие мужи. И русы, и болгары быстро приняли язык и даже имена покоренных ими славян, а угры, даже оказавшись в тесном окружении славян, говорят, сохранили свои имена, свой язык…
Войдан буркнул:
– Ну, они пришли недавно! Посмотрим, что будет дальше. Болгары и угры – два родственных племени. А от болгар уже не осталось ничего, окромя названия… Поедем обратно? Поди, уже обед стынет.
Смущенный и потревоженный вернулся в город, нехотя отвечал на вопросы воевод. Целый народ ощутил на себе силу, мощь которой начал чувствовать и он. Что заставило угров отказаться от зеленой травы и тучных земель? От чистых рек и озер, где вдоволь рыбы?
Когда возвращались, на главной улице встретили семейство знатного боярина Пугача. Тот низко поклонился, но Владимир, глубоко ушедший в думы, не заметил и не ответил. Уязвленный перед домочадцами Пугач громко сказал, что когда из князя князь, то это князь, а когда из грязи да в князи… Владимир услышал, да не понял смысла, душа реяла в той высоте, где замирает дух, но за спиной пошли смешки, дружинники громко переговаривались.
Владимир вздрогнул, оглянулся, по лицам и глазам все понял. Мгновенно вернувшись в земной мир, взъярился, велел боярина выволочь из повозки, дать плетей.
Дружинники выполнили с удовольствием и рвением. Владимир, еще дыша гневом, увидел в глубине повозки испуганные глаза младшей жены Пугача, юной красавицы из дальнего села с побережья, грубо вытащил ее наружу, заставил упереться руками в край повозки, заголил подол.
Дружинники гоготали, Пугач отчаянно орал и грозился. С него сорвали пышную одежду и с наслаждением стегали по жирным телесам. Юная жена тихонько плакала, из окон выглядывали испуганные лица.
Быстро насытив плоть, Владимир застегнул пояс, бросил зло:
– В другой раз думай, что говоришь! А про боярские вольности забудь! Я тебе не моя слабоумная бабка, при которой вы верховодили, и не отважный дурак отец, что бродил по чужим странам и не зрел, как страну разоряете…
Жена Пугача, всхлипывая и вытирая заплаканное лицо подолом, полезла в повозку. Пугач, постанывая, спешно собирал разбросанную и порванную дружинниками одежду. На жирном нежном теле вспухли красные полосы. В глазах была бессильная ненависть, но молчал, морщился от боли.
Владимир вспрыгнул на коня, гикнул, и все галопом помчались к княжескому терему.
Борис помогал Нессу при жертвоприношении, когда внезапно поймал на себе внимательный взгляд верховного волхва. Глаза Несса были чуть насмешливыми, а в голосе прозвучала слегка прикрытая издевка:
– Что-то ты плохо выглядишь… Аль по девкам ночами ходишь?
Борис вздрогнул, в самом деле клевал носом, едва не выпустил голубя, что отчаянно сопротивлялся и бил клювом аки кречет. И тяжел, будто не птица, а теленок.
– Да и руки трясутся, будто на обратной дороге еще и курей крал, – продолжил Несс ядовито.
Борис пробормотал, пряча покрасневшие от ночных чтений глаза:
– Да я что… Я стараюсь.
Несс кивнул, голос стал внезапно благожелательнее:
– Я вижу, ты взялся со рвением. Хватаешь с лету, постигаешь то, до чего другим карабкаться всю жизнь… Скоро тебе будет доступна и та единственная Истина, которой владеем мы, волхвы…
Он замолчал, всматриваясь в даль, поверх жертвенного камня. Борис замер, боясь спугнуть мгновение. Сколько ему уже говорили о великой и единственной Истине, и каждый утверждал, что лишь у него Истина, а у других – прошлогодние листья!
– А истина в том, – продолжил Несс странным голосом, он всматривался все еще в незримые дали, – что на белом свете нет ни родянства, ни христианства, ни ислама, ни иудаизма… Есть только незримые ступеньки, по которым человек карабкается к Солнцу, породившему его.
Борис не шевелился, весь превратился в слух. Несс медленно повернулся к нему. Лицо престарелого волхва было мудрым и печальным.
– Вера – это одежка, которую человек меняет по мере роста. Во младенчестве – одна, в отрочестве – другая, у мужа – третья… Когда человек был зверем, то и богов себе избрал звериных, а когда сам начал охотиться на зверей, то и богов себе нашел охотничьих… Еще более кровавой была смена богов, когда научились держать скот в загонах, выпасать на бескрайних степях. Ведь те, кто остался верен старым богам, новых назвали отступниками, а на прирученный скот охотились, как на зверей! Не меньше потрясла мир смена богини Даны богиней Апией…
Борис чувствовал, что находится на волоске от гибели. Несс что-то почуял или как-то доведался, пытается его поймать. Затаиться бы, но то чувство в душе, что не позволило уклониться от схватки с тремя конными хазарами, и здесь толкнуло спросить безрассудно:
– Я слыхивал… от стариков, что много народу не смирилось. Ушли в неведомые земли.