«И нет там ничего, ни золота, ни руд» – верно спето. Ни руд, ни золота я искать не собирался, не то место. В отвалах самого скромного комбината полиметаллов их больше, чем во всем бассейне Радожки. А вот интересные халцедоны здесь вполне могли быть, и не только они. Теоретически мог попасться и аметист. У меня в коллекции есть друза розового кварца, есть редкий зеленый кристалл, а кристаллик фиолетового аметиста так себе, большого впечатления не производит. Конечно, трудно рассчитывать раздобыть хорошую друзу в промоине, тут обычны окатыши, но все же, все же..
Само собой, я рассчитывал главным образом на халцедоны, и все такое. Дома у меня для них отдельный ящик. Синие сапфирины, зеленые хризопразы, красные сердолики и карнеолы, пятнистые гелиотропы, белые кахолонги… А агаты! А яшмы! Вроде ничего особенного, обыкновенные поделочные камни, однако иные находки уникальны, а некоторые коллекции халцедонов, по слухам, стоят состояния. Моя – так себе, средненькая.
Понятно, что я хотел ее улучшить. И все такое. А еще, только это между нами, я не первый год искал алмазы. Кто думает, будто ближе Северного Урала их не найти, тот здорово ошибается. Есть они на Русской равнине, есть.
Их мало, они крошечные и совсем не ювелирные, их поиск – своего рода спорт, не более того.
Кому не известно, что пироп – спутник алмаза и самый надежный поисковый признак? Вам не известно? Так знайте, и все такое. Еще оливин и ильменит, но главное – пироп. Темно-красные камешки очень заметны. Один из них, прекрасно ограненный кристалл размером с вишню, украшает раздел гранатов в моей коллекции. Сам нашел.
Сейчас-то пиропы интересовали меня постольку-поскольку. Главное – алмаз. Кристалл из кристаллов. Шедевр природы. Пусть размером с песчинку – не важно. Можно приладить лупу и дать сбоку подсветку. Крохотный октаэдр с плотнейшей упаковкой довольно легких атомов. Оттого удельный вес у него немалый, и при поиске годятся те же старательские технологии, что и для золота. Знай себе промывай шлихи, хоть в суповой Тарелке, жди и надейся, что когда-нибудь на дне блеснет искорка. А уж блеску нее…
Почему-то я совершенно равнодушен к опалам и бирюзе. Может, потому что они аморфные? Они есть в моей коллекции, но больше для порядка, и рассматривать их подолгу, любоваться ими мне не хочется. Психоаналитик-душещуп сказал бы, наверное, что меня тянет к кристаллам как к противоположности самому себе. Ну да, я с младенчества аморфен, рыхл, и все такое. Пельмень. Галушка.
И уже давно не комплексую по этому поводу.
Опять они суют нос в тетрадку! Хотел было разозлиться и заявить им, что больше ни слова не напишу, но остыл. Нет, я уж накорябаю им, что они хотели, только пусть не торопят. Им завидно, потому что они скучают, а я при деле.
Между прочим, Виталий прав: у Феликса лицо действительно как у каменного болвана с острова Пасхи. Особенно в профиль. Нет, он хороший дядька, и все такое, но его понукания меня достали. Как умею, так и пишу. Если ему хочется быстрее, пусть снова обратится к Мухину-Колорадскому, тот профи. Как пойдет строчить, так и не остановишь, а я, кроме сочинений по литературе, ничего не писал, и те обычно на двойку с плюсом.
Только что наш беллетрист завел с Миленой Федуловной пустопорожний спор о Твардовском, и все такое. Ругал «За далью даль» – баналыцина, мол, и все такое, из всей поэмы только четыре строчки хороши, а какие – я так и не узнал, потому что у литераторши ответный фонтан прорезался. Послушал – уши завяли, и все такое.
Ну ладно.
Наш писатель уже написал своим кошмарным почерком о том, как они с Феликсом ворвались ко мне и ужасно надоели своими дешевыми подковырками, всеми этими методами неожиданного вопроса и прочей детективной ерундой, вычитанной в книжках о сыщиках. Правда, старался в основном Феликс, а писатель больше молчал, но лучше бы он не врал насчет моего испуга, и все такое. Писатели – все вруны.
Я им честно рассказал, как и когда увидел у Бориса Семеновича изумруд. Оказывается, и они его видели, только позже. Я так и знал, что этот сумасшедший покойник будет приставать ко всем и всем показывать.
Еще бы мне не хотелось иметь такой камешек! Чистый как слеза, прозрачный кристалл нежно-травяного цвета. Окрашен окислами хрома, а не ванадия, как менее ценимые колумбийские экземпляры с оттенком нечищеного аквариумного стекла. Этот наверняка с Урала. Изумительно. Не оторвать глаз, и все такое.
Мечтать о нем? Конечно. Кто бы не мечтал на моем месте. Но убить ради него? Или ограбить убитого? Извините.
К тому же этот камень смотрелся бы в моей коллекции, как принцесса в Гарлеме. Его пришлось бы поместить не в ящик с табличкой «Островные силикаты», а в отдельный какой-нибудь ларец.
И таиться всю жизнь. Очень мне надо!
Сейчас подумал о том, что название «островной силикат» вдвойне подходит к тому изумруду. Химсостав и тип кристаллической решетки – это само собой, но, кроме того, я увидел его в «Островке», стоящем на островке. Забавно.
Забавно, если не считать смерти Бориса Семеновича. В смертях и покойниках нет ничего забавного, это я теперь точно знаю, и все такое. Но когда-то думал иначе…
Блин! Наша русичка-литераторша углядела ястребиным оком мою последнюю строчку и завела нудно: мол, правильная фраза не должна начинаться с предлога «но». Ага, ты мне еще двойку поставь! И почему это не должна, интересно? Наверное, справедливо не только утверждение «умный любит учиться, а дурак учить», но и обратное следствие: тот, кто чересчур любит учить, со временем тупеет катастрофически. Виталий вступился за меня и родной язык, только никаких аргументов не выдумал, сколько ни морщил лоб, а Милена знай долбит свое: нельзя, и все такое прочее. Тут я поднапрягся и выдал из «Мцыри»: «…и опрокинулся. Но вновь…» Завяла Милена, забормотала что-то про исключения, поэтический гений, и все такое. Лучше бы уж сразу про Юпитера и быка.
Сбили меня совсем. Ну ладно. Начну сначала, а если кто опять станет мешать – отдам тетрадку ему. Силой отдам. Пусть сам пишет, а я у него над душой стоять буду.
В общем, помотали они мне нервы – я имею в виду Виталия и Феликса. Здорово помотали, хотя, понятно, без всякого толку. Я, наверно, час в себя приходил. А потом – трамтарарам! – и лопнула вся их детективная версия, одни клочья остались. Не убивал никто Бориса Семеновича. Типичный несчастный случай. Напал на пожилого шизика очередной приступ боязни всего и вся, так он на этот раз не под кровать полез, как обычно, а в подвал, благо малец Кеша ему как раз день открытых дверей устроил. Прятаться в подвале – милое дело. Но тут, видно, что-то его напугало, да так, что бедняга кричать от страха и то забыл. Ломанулся он наверх, распахнул дверь жестяную уж не знаю чем, может, и головой, да не заметил отогнутой жести. Острый такой жестяной треугольничек, очень на лезвие смахивает. Порезаться им плевое дело. Вот Борис Семенович и порезался…
Да не тем местом, каким следовало.
Хорошо, что я не видел, что дальше было – как бегал несчастный по всему первому этажу и пытался остановить кровь. Там фонтаном хлестало! А потом обессилел и упал в кресло. Бр-р. Мне, конечно, было интересно, и интересно до сих пор, в какой момент горилла Рустам завладел изумрудом – отнял у еще жи– вого? ограбил мертвого? – но без ответа на этот вопрос я у как-нибудь проживу. И без того мафиози кровавые в глазах.
Ну вот. Разобрались мы с «убийством». В подвале темпе тень, света нет, только пар оттуда валит. И вроде как что-то там негромко плещется. Ну точно – вода!..
Феликс пролез вниз, сунул в воду руку и говорит с удивлением:
– Не холодная, теплая даже…
Мог бы и сразу догадаться. По пару.
– И чего он наверх побежал? Крыса, что ли, шмыгнула, его напугала…
Гляжу – Виталий уже ведет Викентия и успокаивает Марию Ивановну: не беспокойтесь, мол, сейчас вернем вам внука, не на расстрел повели. Приводит, и оба они ныряют в подвал. Я бы и сам полез, да двери узкие. Слышу:
– Тут всегда столько воды было?
– Не-а, – отвечает Викентий. – Тут ее вообще не было.
– Понятно, – басит из подвала Феликс. – Трубы ледоходом порвало…
Тут я злиться на них начал. Взрослые люди, а до простых вещей додуматься не могут, и все такое. Кричу им:
– Какие, блин, трубы? Их где порвало? Над протокой? А при чем тут подвал?
Притихли они на время. Соображают: раз подводящая труба разорвана вне подвала, то никакой воды в подвал из нее поступать не может. Через пару секунд подает голос Виталий:
– То отопление. А водопровод?
– Так вон же трубы, под потолком! – вопит умница Викентий. – Целехонькие! Вы зажигалку не выключайте!.. А внизу тут труб никаких нет! Я видел!
Заспорили они внизу, заругались. Вода плеснула. Слышу, писатель наш язвит: «Налима, что ли, ловишь?» Потом выбираться стали по одному. Все перемазанные, а у Феликса одна нога по колено мокрая и в ботинке хлюпает. Не то пытался глубину померить, не то просто оступился. Злой.
– То отопление. А водопровод?
– Так вон же трубы, под потолком! – вопит умница Викентий. – Целехонькие! Вы зажигалку не выключайте!.. А внизу тут труб никаких нет! Я видел!
Заспорили они внизу, заругались. Вода плеснула. Слышу, писатель наш язвит: «Налима, что ли, ловишь?» Потом выбираться стали по одному. Все перемазанные, а у Феликса одна нога по колено мокрая и в ботинке хлюпает. Не то пытался глубину померить, не то просто оступился. Злой.
Сорвалась его версия.
– А на вкус эту воду никто не пробовал? – интересуюсь я. Посмотрели они на меня, как на полного идиота, и все такое, но ответили. Нет, мол, конечно, не пробовали, сам иди пробуй, а зачем, кстати?
– А затем, – говорю, – что я не удивлюсь, если она не только теплая, но и минеральная.
Мне-то давно все стало понятно, а они рты разинули. Вдруг Мухин-Колорадский как хлопнет себя по лбу! Дошло до жирафа. И давай излагать: напал, значит, на Бориса Семеновича очередной приступ боязни, и все такое, пережидал он его в подвале, а тут случился прорыв подземных вод. Прямо в подвал. При известном бзике нашего шизофреника насчет истинных хозяев Земли вообразить, что хозяева решили расправиться с людьми посредством потопа, а начали с него, – самое ерундовое дело. Вот почему он кинулся наверх, сам себя не помня от страха! Ну а дальше понятно: несчастный случай, человек истек кровью, и первым, кто его увидел, оказался телохранитель Рустам, поскольку Милена Федуловна еще только закипала, собиралась выйти и обрушить на нарушителя тишины свой праведный гнев, Инночка одевалась в номере у телохранителей, а остальные смотрели ледовое шоу. Отняв у умирающего изумруд, Рустам на время исчез из нашего поля зрения, оценил обстановку и решил выждать, а когда Феликс Нашумел «следствием», сбежал, оглушив Колю и окончательно ограбив своего клиента. Выходит, Коля был прав: Рустам не убивал. И никто не убивал. А Феликс спугнул из «Островка» вора, но никак не убийцу! Стоило трудиться, называется. А тут еще Коля заявил, что торчал в коридоре не просто так, а по службе, поскольку знал, где находится Борис Семенович. И если бы Мария Ивановна не закричала так, он ни за что не оставил бы свой пост, став первым, кто увидел бы своего клиента фонтанирующим кровью. Почему раньше не сказал? А его, Колю, об этом спрашивали?!
Вижу, Феликс желваками задвигал, но удар держит.."Ладно, – говорит, – теперь все ясно. Предлагаю разойтись по своим номерам". Вовремя сказал, потому что остальные как раз начали высовываться из дверей, не терпелось им узнать, что и как. Ну, поворчали мы для порядка, пошумели немного и разошлись. И я разошелся. Потому что больше ничего интересного на сегодня не предвиделось.
Лег, а сна ни в одном глазу. Включил свет, почитал «Введение в неравновесную термодинамику» – пуще того увлекся. Плюнул, закрыл глаза – нет сна. Времени третий час.
Тихо кругом. В номере все холоднее и холоднее. Накрылся я с головой, сосчитал в уме полторы тысячи голов мелкого рогатого скота, вспомнил все пословицы, поговорки и палиндромы, какие знал, рассказал себе наизусть множество стихов, спел в уме три колыбельные – все попусту. Начал тогда припоминать подробности сюжета одного из случайно прочитанных мною когда-то романов Мухина-Колорадского и все-таки уснул.
А утром нас разбудил Феликс. Просто прошелся по всем номерам, побарабанил в двери и объявил побудку и общее построение через пятнадцать минут. Глаза продрать! Шире шаг! Место сбора – второй этаж, балкон между двумя винтовыми лестницами. Как раз по-над покойником.
Ну собрались. Все очумелые, особенно Матвеич, которому, по всему видно, только что объяснили что к чему, и, кроме обычного «едреныть», от него ни слова не добьешься. А Феликс речь сказал, и все такое. Дескать, когда прибудет следствие – неизвестно, и когда восстановят переправу – тоже неизвестно, но будем надеяться на лучшее, а потому покойник пусть пока сидит, как сидел, и не стоит особенно топтаться в холле, а что до завтрака и, возможно, обеда, то он предлагает всем сдать имеющиеся продукты в общий котел, чему рад сам показать пример.
И показал. За ним и Мухин-Колорадский показал, причем его пример был куда весомее. И пошло. У половины постояльцев никакой еды не оказалось, и тут у людей реакция разная была: кто виновато разводит руками и извиняется, а кто цедит сквозь губу, что не ее, заслуженного учителя, дело иметь при себе излишки продовольствия, тем более подлежащие изъятию. В вещах Бориса Семеновича еды не нашлось, хотя все знали, что в столовку он сроду не ходил. Никто и не удивился – все также знали, что Коля и Рустам до вчерашнего дня по очереди бегали за едой в магазин, а этот мафиозо тут же все схарчивал, как троглодит. Но с остальных кое-что собрали. С шумом, с гамом, с попреками. Феликс же спокоен, как изваяние с известного острова, поверх голов глядит и словно бы видит там что-то, для нас недоступное. А потом и говорит, да так веско, что все разом стихли:
– Рекомендую мужчинам оставаться мужчинами. Что до уважаемых дам, то я буду признателен за выдержку и спокойствие, если таковые будут проявлены. Спасибо всем. А сейчас назначим дежурных по кухне… И смотрит почему-то на меня.
ПРИПИСКА ВИТАЛИЯ МУХИНА: За «жирафа» ответишь. А мой почерк… На свои письмена погляди. Пельмень!
ПРИПИСКА ФЕЛИКСА БАХВАЛОВА: Я не против шуток, если они сказаны к месту и не повторяются в сотый раз. Специально для непонятливых: имеется в виду остров Пасхи.
Дошло?
III. Рассказывает Инна Каталкина
Мне тут Виталий сказал, что то, что я напишу, читать никто не будет, он сам об этом позаботится. То есть никто из наших не будет. А по мне, пусть хоть все читают да еще наизусть заучивают, мне-то что. Что сказано, то сказано, что сделано, то сделано, как в песне поется, а из песни слова не выкинешь.
Что писать-то, спрашиваю. А что хочешь, говорит, то и излагай, только по теме. Я, говорит, уже полтетрадки исписал и понял, что совершаю ошибку. Все, говорит, должны написать, чтобы не было одностороннего взгляда. Все и каждый. Вон Леня-Пельмень, говорит, пишет и не жалуется, хоть и язык набок вывалил. Исторический же, говорит, документ, блин, понимать надо! У Лени, говорит, тетрадка, а ты пока пиши на листах, я их потом вклею. Перед самым концом. И клей-карандаш мне показывает.
Ну и напишу, жалко, что ли.
В тот вечер, когда грохнули Бориса Семеновича, моя родная мамочка выписала мне таких чертей, каких никогда еще не бывало. Я только одного не пойму: сама она, что ли, в мои годы никак не развлекалась? А послушать ее, так нет: пай-девочка, прямая спина, ботанка, любимица училок типа Милены, а потом и студентка такая же. По-моему, гонево типичное. Так почему же ее отец бросил, если она со всех сторон такая положительная? Я ей один раз так и сказала, а она – в слезы.
А что такого?
Я ей жить мешаю? Нет. Так почему она мне мешает? Потому что мне еще нет восемнадцати? Это причина, чтобы следить, куда я пошла и что там делала, а потом нотации читать? И чего ей хочется – чтобы я ее нотации слушала и молчала? Оботрется.
Самый крик, конечно, бывает, когда она у меня в сумочке презерватив найдет. Я ей сначала спокойно: да ты что, ма, ну сама прикинь, что, без него лучше, что ли? Хуже только будет. Всем хуже. Нет, не въезжает. Мне что, говорю, там у себя все зацементировать или пояс верности носить? А кому верности-то? Мужа у меня пока нет, а когда будет, пусть на верность особенно не рассчитывает, ни один парень этого не стоит. Тут в ответ и крик, и слезы, а бывало и рукоприкладство, пока я от него мамочку не отучила. Тем же способом. Родителей тоже воспитывать надо.
Я сразу поняла, зачем она придумала эту поездку на отдых, да еще в такое место, где тусуется всякое старичье, а нормальных парней днем с огнем не сыщешь. Понятно, мамочка достала нам путевки не куда-нибудь, а в «Островок», потому что плебеев она сама не любит, да еще старых и болящих. Тут, мол, тебе, доченька, будут все условия для занятий, туг ты спокойненько подготовишься к экзаменам, а вернемся, и ты свои «хвосты» сдашь. Ага, щас! Размечталась. Как я студенткой стала, так и «хвосты» сдадутся, или я вообще уже ничего не понимаю. Мамочкин любовник денег подкинет или просто нажмет где надо, и всех делов.
Ну, приехали. Первые два дня я злилась, да так, что с мамочкой почти не разговаривала. Зима, снег, холод и кругом одно старичье, а из молодых мужиков только те, кому уже ничего нельзя, кроме кефира. Короче, думаю, влипла. Но кто ищет, тот найдет. Витька, например, парень отпадный. До сих пор камуфло носит, спит в нем и даже трахается. У него в Моздоке полжелудка вырезали и еще что-то в животе, пить ему, кроме минералки и молока, ничего нельзя, а все остальное делать можно. Травка у него дерьмо, но сам он ласковый. Аркадий из Юрловки – тоже ничего парень, я его спасла, когда Витька его убить хотел, и с Витькой помирила. Витька ему только гребень на голове попортил и мотоцикл искалечил, но не сильно. Не терплю стерв, которые обожают, когда из-за них парни друг друга рвут по-черному. Ведь не они же нас выбирают, а мы их. Жди и дождешься, если ты не полный урод, а шведских семей я не люблю.