К ним подошла Тамара. Волосы ее растрепались, одежда была в пыли. Нодар и Тамара сказали друг другу несколько фраз на грузинском. Было видно, что оба в подавленном состоянии.
– Теперь мы дадим вам охрану, – сообщил Нодар. – Я поручу моим людям, чтобы…
– Лучше дайте мне оружие, – попросил Дронго, – и я уж как-нибудь обойдусь без охраны. Ну чем мне помогли бы ваши люди, если бы они сели со мной в машину? Взорвались бы вместе со мной. Думаю, меня не хотели предупредить – хотели действительно убить. И очень надежным способом. Вместе с полковником Джибладзе и вашей сотрудницей, чтобы дать понять всем остальным, насколько серьезно эти люди занимаются своим делом.
– Что вы думаете делать? – поинтересовался Нодар.
– Работать. У меня не так много дней, но сегодняшнее покушение, думаю, только подстегнет.
Нодар посмотрел Дронго в глаза, перевел взгляд на сгоревший остов машины, на осунувшееся лицо Тамары, глянул на толпившихся вокруг сотрудников полиции и службы безопасности, на мрачного прокурора города, на его чиновников и, снова вернувшись к Дронго, спросил:
– Вы боитесь чего-нибудь в жизни?
– Да, – незамедлительно ответил тот, – летать самолетами и выглядеть глупым. Смешным не боюсь, а глупым очень. Разве этого мало?
– Тогда конечно, – пробормотал, скрывая улыбку, Нодар. – Продолжайте расследование. С кем еще вы хотите побеседовать?
– Сегодня уже поздно. Насколько я понял, оба генерала, Гургенидзе и Аситашвили, владели английским языком. Но не думаю, что на таком хорошем уровне, чтобы обойтись без переводчика. Кто входил в их делегацию?
– Человек двадцать. Их помощники, военные эксперты, военные атташе. Вы хотите, чтобы мы их всех вызвали?
– Нет. Только помощника Гургенидзе, которого я видел сегодня на похоронах.
– Хорошо, вызовем Чхиквадзе, – согласился Нодар. – Кого еще?
– Официального переводчика. Их должен был сопровождать переводчик. Они ведь подписывали важные документы. С ними обязательно должны были работать переводчики.
– Насколько я знаю, в Вашингтоне были задействованы сотрудники нашего посольства в США и даже привлекались сотрудники дипломатической миссии Грузии при ООН, – ответил Нодар.
– И больше никто?
– Переводчиком была сотрудница Министерства обороны Лилия Мегрилишвили.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Завтра, – решил Нодар.
– Сегодня, – возразил Дронго.
– Уже поздно, – взглянул на часы Гигаури, – мы не сможем ее найти.
– Здание Министерства обороны находится за моей спиной, – напомнил Дронго.
– Вы думаете, что она сидит в своем кабинете и ждет, когда вы ее позовете? – начал злиться Нодар.
– Я уверен, вы сможете ее найти, если захотите, – Дронго поправил галстук и с огорчением заметил на нем прожженную искрой дырку. И рядом еще одну, чуть поменьше. «Придется выбросить», – с раздражением подумал он. Галстук был хороший, шелковый. Он всегда покупал галстуки только в фирменных бутиках, отдавая предпочтение эксклюзивным моделям от Дживанши, Валентино и Кензо. А если учесть, что обычно приобретал с нагрудными платками, то, значит, предстояло выбросить и платок.
– Идите домой, – посоветовал Нодар. – Я найду Мегрилишвили и постараюсь прислать ее к вам. Только никуда больше не ходите. Еду вам привезут.
– Завтра утром я поеду на место преступления, – напомнил Дронго, развязывая галстук. – Пожалуйста, предупредите членов семьи о моем появлении и пришлите за мной машину.
– Завтра утром я буду работать с агентами ФБР, которые уже летят к нам из Вашингтона.
– Надеюсь, американцев в Тбилиси встретят более гостеприимно, чем меня, – сказал Дронго, убирая галстук в карман и расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке.
– Что вы делаете? – удивился не понявший его действий Нодар.
– Галстук весь в дырках от пожара, – пояснил Дронго, – придется выбросить.
– Мы можем купить вам новый галстук, – предложил Нодар.
– Только этого не хватало! – развел руками Дронго. – Представляю, что вы мне купите. Я привык полагаться на свой вкус, мне помощники в этом деле не нужны. До свидания.
– Вас еще захочет допросить прокурор, – остановил его Нодар.
– Я не знаю грузинского, вам придется искать для меня переводчика, – проговорил Дронго, – и вообще будет лучше, если вдруг выяснится, что я стоял в стороне, спиной к взрыву, ничего в тот момент не видел. А несчастный полковник Джибладзе приехал сюда с Тамарой, которая сможет ответить на все вопросы прокурора.
– Ладно, так и скажем, – согласился Нодар.
– У него были дети? – неожиданно спросил Дронго.
– Что? – не понял Гигаури.
– У него были дети? – мрачно повторил свой вопрос Дронго.
– Были, – понял наконец, о ком его спрашивают, Нодар. – Двое сыновей. Студенты. Один – в медицинском, другой – в юридическом. Почему вас это заинтересовало?
– Завтра съезжу к его жене и детям, – заявил Дронго, – хочу выразить им соболезнование. Он погиб из-за меня.
– Вы с ума сошли?! – окончательно растерялся Нодар. – Чтобы весь город знал о вашем приезде?!
– Это мой долг.
– Мы вас не пустим, – начал Нодар, но, увидев упрямое выражение на лице Дронго, остановился. А помолчав, произнес: – Можете съездить к ним перед самым отъездом.
– Хорошо, так и сделаю, – согласился Дронго. – До свидания. Теперь я могу уйти?
– Только в сопровождении моих сотрудников, – напомнил Нодар. – Тамаре придется остаться здесь, для дачи показаний. Иначе наш прокурор решит, что мы над ним издеваемся.
Дронго посмотрел на Тамару. Она кивнула ему на прощание и пошла к прокурору, рассуждающему о причинах случившегося. Телевизионные операторы сразу двух телекомпаний готовились к съемкам.
– Уезжайте быстрее, – приказал Нодар, и двое его сотрудников буквально втолкнули Дронго в тесную «ДЭУ Нексию».
Машина сразу тронулась с места. Дронго обернулся и увидел, как пристально смотрят ей вслед Нодар и Тамара, стоящие недалеко друг от друга. Попетляв по узким улочкам, они наконец подъехали к дому Мераба. Там уже находился еще один сотрудник службы безопасности, которому приказали дежурить тут до утра. Молодому человеку было лет двадцать пять, и он, не скрывая своего восхищения, смотрел на прибывшего гостя. Мераб сообщил, что ужин будет готов через полчаса, и только тогда Дронго вспомнил, что даже не обедал. Поднявшись наверх, он вымыл лицо, затем прошел в свою комнату и уселся за стол.
Необходимо было проанализировать все обстоятельства прошедшего дня.
Итак, мог ли кто-то знать заранее об их появлении в Министерстве внутренних дел? Нет, не мог. Никому не было точно известно, где именно они будут. Решение о поездке в МВД принял сам Дронго. Тамара вызвала автомобиль. За ними приехал мрачный водитель, который не произнес ни слова, пока они ехали. Водителя послал Нодар, и тот не мог знать, зачем и к кому они едут. Что было дальше? В бюро пропусков МВД, конечно, могли обратить внимание на приехавшего, не исключено. Но его никто не видел. А потом Джибладзе сам отвез их на своей машине на кладбище.
Вот там их видело очень много народа. Однако Джибладзе стоял чуть в стороне, а они с Тамарой держались рядом. Неужели тогда на него обратили внимание? Не получается. На похоронах все ждали приезда президента и ведущих министров. Там была такая толпа, что нужно было специально пробиваться к Дронго, чтобы его разглядеть. Хотя, конечно, мог кто-то его узнать из стоявших поблизости. Нет, опять не получается. Еще до окончания похорон они пробились сквозь толпу, вышли к автомобилю Джибладзе и поехали прямо к генералу Аситашвили.
Дронго закрыл глаза. Они потратили много времени, чтобы получить разрешение на вход в Министерство обороны. Там пришлось предъявлять свой настоящий паспорт, и его могли вычислить. Нет, все равно не так быстро. В бюро пропусков не мог сидеть организатор взрыва машины полковника Джибладзе. Там мог оказаться лишь обычный осведомитель либо человек, который передал информацию по цепочке. В любом случае известие о появлении Дронго должно было дойти до того, кто принимает решение, и вернуться обратно. Неужели для этого понадобилось так мало времени? Сколько они были в кабинете Аситашвили? Минут сорок? Или чуть больше?
Кто еще мог знать о появлении Дронго в Тбилиси? Помощник генерала, тот, с прилизанными волосами, которого Аситашвили выгнал из своего кабинета? Возможно, но на роль организатора он никак не годится. Скорее обычный исполнитель и трусливый лизоблюд. Хотя из таких-то типов как раз и рекрутируются прекрасные осведомители. Кто еще? Ведь они успели положить взрывное устройство в машину Джибладзе за то время, пока она стояла рядом с Министерством обороны. Неужели там нет обычных камер наблюдения? Нужно будет проверить. Хотя машина находилась не на служебной стоянке, камеры могут не просматривать соседнюю улицу.
Ага, машина, вспомнил Дронго. Мы должны были ехать на кладбище в служебном автомобиле полиции, но полковник сказал, что нет дежурных машин. В МВД не было дежурных транспортных средств? Или ему не захотели предоставить машину? Джибладзе предложил отправиться на его «Жигулях». Все так и было. Значит, может быть три варианта. Или четыре. Первый – его подставили сотрудники Министерства национальной безопасности. Это опасный вариант. Значит, о Дронго знали с самого начала и следили за ним. А Нодар не в курсе, что в его ведомстве свои играют на стороне чужих. В таком случае они попытаются уже завтра повторить покушение. Если не сегодня ночью. И дежурящий у дверей молодой человек не сможет остановить обычного киллера, не говоря уже о группе профессионалов.
Это первый вариант. Рассмотрим второй – покушение организовали работники Министерства обороны. Генерал Аситашвили или кто-то из его сотрудников не заинтересован в расследовании гибели генерала Гургенидзе. Вот и взорвали машину, чтобы убрать заодно и полковника Джибладзе и Тамару. Но эта версия Дронго не понравилась. Выходило, что организаторы взрыва среди военных. А они, подумал он, могли пойти на такой шаг, только отчаянно рискуя и прекрасно понимая, каких получат врагов в случае успешного расследования. Но кому могло понадобиться, чтобы одновременно погибли представитель МВД и Министерства безопасности?
Ладно, перейдем к третьему варианту, самому неприятному. Допустим, взрыв организовали сотрудники МВД. Эти люди убрали Гургенидзе и попытались уничтожить Дронго в автомобиле Джибладзе, поскольку абсолютно не заинтересованы в объективном расследовании. Что ж, тогда тем более нужно выяснить, кому и зачем понадобилась смерть генерала Гургенидзе.
И, наконец, есть последний вариант. Четвертый. Взрыв организовали внешние силы. Но их так много, что размышлять об этом – все равно что гадать на кофейной гуще. Над четвертым вариантом придется поработать более детально и для этого прежде всего встретиться с людьми, которые могли знать о последних днях и часах генерала Гургенидзе.
Внизу послышались чьи-то голоса.
«Надеюсь, это пришли не меня убивать, – несколько меланхолично подумал Дронго. – Обидно, что у меня нет даже перочинного ножичка».
Глава 8
Он прислушался к голосам. Кто-то посторонний разговаривал с Мерабом, но уловил и голос дежурившего в доме сотрудника. Дронго решил спуститься вниз.
На первом этаже, помимо Мераба и охранника, стояли двое мужчин. Один из них старался всучить сверток с продуктами хозяину дома, чем, видимо, вызвал его недовольство. Было понятно, что Мераб что-то выговаривает гостю на грузинском. Должно быть, несмотря на очевидные продовольственные трудности, объяснял, что может обойтись собственными силами.
Заметив спускающегося Дронго, мужчина шагнул к нему и коротко поздоровался.
– Мы привезли вам посылку от Нодара, – сообщил он, протягивая ему небольшую картонную коробку.
Дронго кивнул, взяв ее, но решил открыть у себя в комнате.
– С нами приехала госпожа Мегрилишвили, – продолжил сотрудник Министерства безопасности. – Если разрешите, мы пригласим ее в дом.
– Конечно, – согласился Дронго. – Надеюсь, хозяин позволит нам устроиться в соседней комнате.
– Сидите где хотите, – отозвался Мераб. – Я скоро ужин приготовлю. Через несколько минут.
Вернувшись к себе наверх, Дронго осторожно открыл коробку. В ней лежал завернутый в промасленную бумагу пистолет Макарова. Хорошо смазанный и с одной запасной обоймой. Дронго подумал, что теперь будет чувствовать себя гораздо увереннее. Оставив коробку в незапертой тумбочке, он спустился в гостиную, где теперь рядом с одним из сотрудников Нодара стояла молодая женщина, одетая в военную офицерскую форму. У нее была короткая мальчишеская стрижка, мелкие черты лица, карие глаза, узкие губы. Увидев вошедшего Дронго, она замерла, словно ожидая приказа старшего по званию.
– Здравствуйте, – кивнул ей Дронго, – очень рад вас видеть, госпожа Мегрилишвили.
– Спасибо, – чуть улыбнулась она, – вы, очевидно, тот самый эксперт, о котором мне говорили? Я была в гостях, но меня нашли и попросили срочно приехать. Я слышала о взрыве у здания нашего министерства, но не думала, что меня позовут из-за этого. – По-русски женщина говорила почти без акцента.
– Не только из-за этого, – отозвался Дронго. – Давайте перейдем в соседнюю комнату и поговорим. На сколько я могу задержать мою гостью? – обратился он к сопровождающему ее сотруднику Министерства безопасности.
– Мне приказали привести ее к вам и ждать, пока вы не закончите разговора, – доложил офицер.
– Значит, меня можно оставить здесь хоть до утра, – невесело усмехнулась женщина. – Трудно быть военным переводчиком в наше сложное время.
Они прошли в соседнюю комнату, где стоял большой темный рояль, немного пожелтевший от времени. Сели на низкий диван у стены.
– Как мне к вам обращаться? – поинтересовался Дронго. – По фамилии слишком официально, а по имени – фамильярно.
– Конечно, по имени, – улыбнулась она, – меня все зовут Лилией.
– Меня обычно называют Дронго, – произнес он привычную фразу.
– Знаю, – откликнулась она. – Мне сообщили, что меня ждет эксперт с таким странным именем.
– И, очевидно, сказали, что я провожу расследование неожиданной смерти генерала Гургенидзе, с которым вы недавно вернулись из поездки в Вашингтон?
– Да, сообщили. Вообще-то мне сказали, что вы американский эксперт. Но я слышала про Дронго достаточно много, если вы тот самый известный Дронго.
– Тот самый, – проворчал он и предложил: – Давайте перейдем на английский. Возможно, нас здесь слушают. Вы должны знать английский достаточно хорошо, если были официальным переводчиком грузинской делегации.
– Надеюсь, что знаю, – ответила она, тут же переходя на английский. – Мои родители работали в Канаде, в торгпредстве еще в советское время. Я училась там в местной школе. Потом мы переехали в Австралию. Для меня английский такой же родной, как русский и грузинский.
– Я обратил внимание на ваш русский. Вы говорите без характерного грузинского акцента. И ваш английский тоже абсолютно безупречен. Как родной язык.
– У меня должны быть четыре родных языка, – призналась молодая женщина. – По отцу я грузинка, а по матери – еврейка. Мы вернулись в Тбилиси после неожиданной смерти моей мамы в 94-м году. Она погибла в Мельбурне. Мне тогда было семнадцать. Я не могла оставить отца одного, а он хотел вернуться в Грузию. Отец получил инвалидность и считал, что будет лучше, если мы переедем в Тбилиси.
– Он получил инвалидность, а ваша мать погибла, – повторил Дронго, – что случилось с ними в Австралии? Извините, если я задал бестактный вопрос.
– Попали в автомобильную катастрофу, – нахмурилась Лилия, – в них врезался грузовик. Мать погибла сразу, а отец стал инвалидом. Его отправили в Москву, на пенсию. У нас в Москве есть квартира, но отец решил, что будет лучше, если мы переедем в Грузию. Мы сдаем свою квартиру в Москве и на эти деньги живем вот уже около семи лет. Я закончила институт иностранных языков и пошла работать военным переводчиком.
– Ваш отец жив?
– Да. Я живу с ним.
– Он не считает, что ошибся, вернувшись в Грузию? Поменяв жизнь в спокойной Москве на достаточно сложную в Тбилиси?
– Нет, – убежденно ответила Лилия. – Надо знать моего отца. Он гордится тем, что его дочь служит в армии. Папа оформил грузинское гражданство для нас обоих, чтобы я могла служить в нашей армии.
Дронго подумал, что завидует таким людям, сумевшим найти себя в сложных условиях существования новых независимых государств. Как же надо верить в перспективу развития своей страны, чтобы быть таким оптимистом! И вдруг спохватился: «Получается, что я пессимист? Потому что я не верю в нормальное существование отдельных частей распавшегося государства, которое раньше называлось Советским Союзом. И слишком долго, слишком больно переживаю его распад. Хотя, наверное, все правильно. Кто-то мне говорил, что в римских провинциях острее чувствовали распад некогда великой империи, чем в самом Риме. Последние двести лет императорами там были выходцы из провинций. В отличие от римлян, превратившихся в циников и эгоистов, потерявших веру в богов и собственные идеалы, провинциалы продолжали жить идеей великой империи. Может, и я такой же провинциал, переживший распад моей империи?
Но ведь отец Лилии Мегрилишвили тоже пережил этот распад. И даже работал в благополучной Австралии во время всеобщего развала. Но после случившейся трагедии решил вернуться в Грузию. А что должно произойти со мной, чтобы я вернулся в Баку? Или я по-прежнему буду искать преступников по всему миру и ностальгировать по прежней стране, которой нет уже столько лет? Может, мне пора уже завершать мои «сольные» выступления?»