Никлас не на шутку испугался, он подумал: не всё ли равно умереть в пасти зверя или же медленной голодной смертью зимой. А раз так, то троллям, если они прячутся за деревьями и смотрят на него, не видать его страха.
И Никлас, не отрывая острых глаз от чудовища, ещё крепче обхватил руками мешок.
Волк страшно скалил зубы и всё шире разевал пасть, готовый вот-вот проглотить человека. Но внезапно он застыл на месте, словно наткнулся на острый взгляд Никласа, взгляд, подобный направленному на него оружию. И волк, повизгивая, пополз назад, а под конец исчез в зарослях кустарника.
Однако же вскоре послышалось шипение, и на ветвях дерева, прямо над головой, Никлас увидел извивающееся змеиное туловище, а беспощадные сверкающие глаза на плоской голове неотрывно разглядывали его. Никлас содрогнулся от ужаса, но и тут не выпустил мешок из рук; пристально и бесстрашно смотрел он в сверкающие глаза чудовища. И глаза змеи медленно угасали под его взглядом, а потом потухли, и Никлас не увидел больше ни глаз змеи, ни её туловища.
«Слава богу, – подумал Никлас, – теперь-то я знаю, как одолевать чудовищ, если кто-нибудь явится».
Но никто больше не появился. Зато вскоре Никлас услыхал далеко-далеко какой-то человеческий голос. Казалось, кто-то кричит. И вскоре он ясно расслышал, что зовут его и что это голос его соседки.
– Никлас, Никлас! – кричала она. – Иди домой! Твоя жена помирает!
Никлас задрожал так, что чуть не выпустил мешок из рук. Его дорогая жена умирает, и он, быть может, никогда больше её не увидит! Но, если он выпустит мешок из рук и побежит домой, его дети, пожалуй, тоже умрут с голоду. Зато, если он удержит мешок, и его дети, и десятки других людей смогут жить счастливо.
И Никлас держал мешок, хотя сердце в груди разрывалось от горя.
Но тут до него снова донёсся крик:
– Ау, отец! Ау! Ау!
Это старший сын Никласа кричал так, что эхо разносилось в лесу далеко вокруг.
А следом раздался третий голос, голос маленькой дочери Никласа – Гудрун:
– Батюшка, батюшка, где ты? Где ты, милый батюшка?
«Только бы они меня не нашли, – думал он. – Хоть бы месяц закатился, чтобы они меня не увидали».
Но месяцу нужно было ещё долго плыть по небу, прежде чем он снова добрался бы до лесных верхушек. Всё отчётливей и отчётливей слышались голоса, и тут Никлас увидел, как все трое звавших его мелькают между деревьями. Он как можно плотнее прижался к земле. Но у мальчика был соколиный взгляд, и он тотчас обнаружил отца.
– Вот он, вот он! – закричал сын.
И в тот же миг все трое – соседка, сын и дочь – уже стояли возле Никласа, рассказывая ему, как бедная умирающая лежит на смертном одре, тоскуя по мужу.
Но он не отвечал и только неотрывно смотрел на них.
– Только бы нам раздобыть матушке какой-нибудь сытной еды, может, она и оправилась бы, – говорил мальчик. – Если ты дашь мне кафтан, батюшка, я бы мог пойти к лавочнику и продать его.
Как ни хотелось Никласу отдать сыну свой кафтан, он всё равно не мог бы этого сделать, потому что тогда ему пришлось бы выпустить из рук кожаный мешок. И он холодно покачал головой.
– Никласу его кафтан дороже жизни жены! – воскликнула соседка. – Всякому видно, что ему нет дела ни до жены, ни до детей. И не стыдно ему здесь прохлаждаться, когда в лачуге его полным-полно бед. А что это он держит в руках? Сдаётся мне, что это большущий камень!
Мальчик с девочкой тоже наклонились, чтобы взглянуть.
– Да это всего-навсего большая гранитная глыба! – сказал мальчик.
– Господи боже, он совсем ума решился! – вскрикнула соседка. – И хоть бы слово вымолвил! Тролли наверняка околдовали его! Надо спасти Никласа.
И она попыталась было оторвать его руки от кожаного мешка. И тут он так дико взглянул на неё, словно собирался укусить, и соседка вместе с Гудрун испуганно отпрянули назад.
– Придётся привести людей, чтобы освободить его от троллей, хочет он того или нет, – сказала соседка. – Пойдёмте, дети, да побыстрее.
И с этими словами она исчезла в кустах вместе с детьми.
Никлас так испугался, что крупные капли пота градом покатились по его лбу. Неужто теперь, когда он так близок к тому, чтобы овладеть сокровищем, они явятся и выхватят мешок у него из рук?
Спустя некоторое время он услышал шорох в кустах и задрожал от ужаса при мысли о том, что, быть может, кто-то идёт, чтобы вырвать сокровище у него из рук. Но это была всего лишь Гудрун, которая вернулась обратно. При ясном свете месяца её маленькое личико сияло красотой и нежностью. Подойдя к отцу, она обвила руками его шею.
– Не бойся, милый батюшка! – сказала она. – Ты, ясное дело, думаешь, что нашёл клад. Но никто больше не придёт и не отнимет его у тебя. Скоро месяц зайдёт, и тогда трудно будет отыскать дорогу сюда. А я обману людей и уведу в другую сторону. Ты же тем временем лежи здесь, пока солнце не встанет и ты сам не увидишь, что держишь в руках всего лишь камень.
Ни на одну минутку не поверила она в то, что он нашёл клад, но всё равно хотела помочь отцу. И Никлас почувствовал себя таким счастливым оттого, что она беспокоилась о нём. И слёзы выступили у него на глазах, пока он молча лежал на земле, не спуская глаз с Гудрун. А она-то подумала, что отец горюет об умирающей матушке.
– Не печалься о матушке, милый отец, – сказала она. – Я пойду к лавочнику и продам мои длинные волосы, а он даст мне какой-нибудь сытной еды. – И, улыбнувшись ему, Гудрун исчезла в кустах.
И в тот же миг Никлас страшно испугался за неё. Каково там придётся ей одной в дремучем лесу? Удастся ли ей уйти от волка, который караулит в лесной чаще? И в самом деле через несколько минут он услыхал вдруг крик. Ему показалось, будто Гудрун кричит:
– Батюшка, помоги!
В отчаянии выпустил он из одной руки мешок, который тут же стал тяжёлым, как свинец. И тотчас же под землёй послышался глухой смех.
«Тролли смеются надо мной, – подумал он. – Может, это вовсе и не Гудрун кричала, а всего лишь сова».
И он опять обеими руками вцепился в мешок. А крики повторялись снова и снова. И он не мог различить, кто это кричит – Гудрун или сова. Он то вскакивал, готовый бросить мешок, то вдвое крепче охватывал его руками. Пот ручьями стекал по его лицу, но он знал, что должен спасти жизнь стольких людей! И ещё крепче сжимал в руках мешок.
Под конец он освободил одну руку, а его другая рука сразу ощутила вдвойне тяжесть мешка, собрал с камней мох, заткнул им уши, а затем крепко закрыл глаза. Что бы ни случилось, он не хотел больше ничего видеть и слышать. А этой ночью было что видеть и слышать. И как он ни затыкал уши, невозможно было не услыхать такого страшного шума. Казалось, целая кавалькада диких охотников промчалась мимо него. И как Никлас ни жмурил глаза, он видел такие яркие молнии, будто всё небо было объято пожаром.
Но он решил: будь что будет. Он не знал, сколько времени пролежал так, держа клад своими онемевшими пальцами, наконец ему показалось сквозь опущенные веки, что уже брезжит рассвет.
И в ту же минуту до него внезапно донеслось его собственное имя. Его выкрикивали вперемежку с отчаяннейшими проклятиями.
– Повесить его, сжечь, посадить на кол! – кричали голоса.
Казалось, сотни ног ринулись прямо к нему.
«Теперь-то уж они меня нашли. Они думают, что это из-за меня жена умерла с голоду, и хотят, чтобы я поплатился за это. Настал мой последний час», – подумал Никлас. И когда он почувствовал, что люди совсем рядом, он открыл глаза.
К нему подходили все парни их округи с дубинками в руках. Вот они уже совсем близко. Вот замахиваются дубинками, чтобы размозжить ему голову, – но ни единого слова не вымолвил Никлас. Он только ждал, не выпуская мешка из рук.
Вдруг косой луч солнца прорезал лес. Он озарил лица парней, озарил он и кожаный мешок. И мешок в руках у Никласа сразу стал таким лёгким, что Никлас потерял равновесие и упал на спину.
Но всё-таки поднялся и удивлённо оглянулся вокруг. Куда девались все эти парни с угрожающе поднятыми кольями? И тени их не мелькнули перед глазами.
Неужто он недавно видел всё в таком страшном ложном свете?
Но он не стал задаваться вопросом, видел ли он всех их на самом деле или нет. Кожаный мешок-то уж во всяком случае был у него в руках. Гордый, словно король, взвалил он мешок на спину и зашагал домой. Но, когда он отворял двери в горницу, сердце затрепетало у него в груди; он подумал, что увидит жену мёртвой в кровати. А Гудрун?.. Может, все уже сидят и оплакивают её?
Но то, что он увидел, заставило его застыть в изумлении на пороге. Ведь у очага стояла его жена и варила молочный суп к завтраку. За ручной прялкой сидела Гудрун и пряла. А её длинные волосы сверкали, словно золото, в лучах солнца.
И тогда он понял: всё, что он видел в лесу, – только призрачные видения, с помощью которых тролли хотели заставить его выпустить сокровище из рук. Но это им не удалось.
И тогда он понял: всё, что он видел в лесу, – только призрачные видения, с помощью которых тролли хотели заставить его выпустить сокровище из рук. Но это им не удалось.
И, бросив свою ношу на пол, он рассказал жене и детям, какое счастье и богатство заключено в этом кожаном мешке.
И они, не переставая удивляться, заплакали от радости.
Внезапно Гудрун заметила, какой необычный вид у отца: его голову словно обсыпало снегом.
– А что, батюшка, разве нынче шёл снег? – спросила девочка и потянулась к отцу, желая стряхнуть белые снежинки с его волос.
Но это был не снег. Просто волосы Никласа поседели за эту ночь, потому что никому не удаётся бесследно победить в битве с троллями.
Яльмар Бергман
До чего ж люди трусливы!
Анне-Лисе было уже целых семь лет, но её и близко не подпускали к отцовскому и материнскому садику. Видишь ли, неподалёку жил большой медведь, которого все боялись, даже мама, хотя она вообще-то была не из трусливых.
Есть на свете медведи добрые: едят только ягоды, орехи и мёд. Но этот медведь был не такой. Он задирал и коров, и овец, и коз, а мог задрать и человека, если тот, на свою беду, вдруг повстречается с ним. Может, он не всегда был такой жестокий, может, это люди сделали медведя злым, травя его копьями и ружьями, рогатинами и волчьими ямами. Кто его знает! Но правда лишь то, что из-за этого медведя Анна-Лиса вынуждена была как паинька сидеть дома. И потому, знай же, она была жутко зла на Мишку.
– А какое оно с виду, это страшилище? – спросила она маму.
– У медведя длинные острые зубы и косматая шерсть, а хвост и на хвост не похож – какой-то маленький огрызок вместо хвоста. У него четыре лапы, но иногда он ходит только на двух. Пасть у него красная, а сам он чёрный, каким бывает углежог, пока не смоет с себя сажу.
– Ух ты! – удивилась Анна-Лиса.
Она видела, каким приходит из лесу, где жгут в яме уголь, её отец: чёрный, страшный и совершенно неузнаваемый. Но стоило отцу, бывало, умыться, и он снова становился красивым и родным – лучшим другом мамы и Анны-Лисы.
И потому она спросила:
– Почему же тогда этот Мишка не моется?
– Да представь себе, он моется. Но это не помогает, от этого он красивее не становится. И всё из-за того, что он злой.
«Ой, ой, – подумала Анна-Лиса, – хоть бы мне никогда не повстречаться с Мишкой». И она стала расспрашивать маму, есть ли в лесу добрые звери.
– Ясное дело, есть, – ответила мама.
И стала рассказывать дочке о всех крошечных насекомых в лесу и о червяках, которых нельзя обижать, если хочешь быть добрым.
– Правда? – спросила Анна-Лиса. – Тогда я не стану их обижать.
Мама рассказала ей и о птицах, которые так прекрасно поют, и о весёлой белочке, которая радостно машет своим пушистым хвостиком. Но если дёрнуть белочку за хвостик, она тотчас очень сильно опечалится.
– Правда? – повторила Анна-Лиса. – Тогда я не стану дёргать её за хвостик.
Мама рассказала ей и о Миккеле-Лисе, который так нагло и высокомерно держится с зайцем, а людей боится. И о зайце, таком шустром, проворном и таком вкусном, когда он попадает в котёл.
– Мумс, мумс, как вкусно, – сказала Анна-Лиса и облизнулась. Она была самой настоящей маленькой лакомкой.
Однажды маме надо было пойти в город – купить башмачки для Анны-Лисы. Прежде чем отправиться в путь, она приготовила три бутерброда.
– Бутерброды утолят твой голод, – сказала мама. – А если ты не наешься досыта, можешь пойти в сад и сорвать красивое яблоко, которое висит на самой нижней ветке.
«Не наемся я досыта тремя бутербродами, – подумала Анна-Лиса. – Мне ведь разрешили выйти в сад и сорвать красивое яблоко». Она прокралась на крыльцо и огляделась по сторонам. Но Мишку-Медведя она так и не увидела. «Никого здесь нет», – подумала Анна-Лиса и побежала к яблоневому дереву. Ах, до чего же красивое было яблоко на самой нижней ветке! Крепкое, как маленькая репка, с одной стороны – красное, с другой – золотистое, такое сочное и сладкое, что у девочки слюнки потекли.
Но только она с аппетитом откусила самый первый кусок, как увидела незнакомую малявку, которая, извиваясь, выползла из земли. Анна-Лиса ничуть не испугалась. Да нет же, вовсе нет, у неё только чуточку побледнело личико. И она спросила:
– А ты кто такой?
– О, я всего лишь бедный маленький червяк, – ответила малявка. – И вылез я, чтобы раздобыть себе еду и кров.
– Бедняжка, – пожалела его Анна-Лиса. – Хочешь попробовать моё яблоко?
– Спасибо за угощение, – ответил червяк.
Анна-Лиса протянула ему яблоко, но не успела она опомниться, как червяк проворно забрался туда, чем изрядно испортил ей настроение.
– Спасибо тебе, Анна-Лиса, – поблагодарил устроившийся в яблоке червяк. – Теперь у меня до конца моих дней есть кров и еда. Поставь мой домик осторожно на землю и иди потом лугом, вот ты и придёшь к ореховому дереву. Передай ему от меня привет, и тебе, верно, разрешат наесться досыта орехов!
Да, делать нечего! У Анны-Лисы от голода свело её маленький животик. А червяк испортил яблоко. Ей надо было пройти лугом к орешнику. И вот она уже там.
– Доброе ореховое дерево, – сказала Анна-Лиса и вежливо поклонилась, – я должна передать тебе огромный привет от червяка и спросить, могу ли я полакомиться твоими орехами.
– Пожалуйста, – прошелестело дерево и чуть опустило ветви, чтобы Анна-Лиса смогла дотянуться до орехов. Анна-Лиса приподняла подол своего передника и наполнила его доверху большими, красивыми, коричневыми орехами. Поблагодарив ореховое дерево за доброту, она только было собралась повернуть домой со своей добычей, как вдруг что-то зашипело в орешнике: ритч, ратч, чьитт, чьитт, чьитт. И на ветке совсем рядом с ней очутился какой-то коричневый мохнатый зверёк, злобно помахивающий своим пышным хвостиком.
Анна-Лиса вовсе не испугалась, да нет же, нет, у неё только слёзы выступили на глазах. У зверька были длинные, острые зубки, так что это вполне мог бы быть медведь. И потому голос Анны-Лисы задрожал, когда она спросила:
– А-а-а ты-ы кто такой?
– Я – белочка, хозяйка всему орешнику. И я вылезла из дупла, чтобы собрать орехи. А ты кто такая?
– А я Анна-Лиса, а мои хозяева – мама с папой. И я тоже вышла из дому за орехами.
– Я тебе покажу, как собирать мои орехи, – прошипела белка и больно куснула Анну-Лису за руку.
– Ой-ой-ой! – Анна-Лиса опустила подол передника, и орехи, словно горох из стручка, посыпались на землю.
– Убирайся прочь отсюда! – закричала белка.
Анна-Лиса заплакала и убежала. Она бежала, бежала, сама не зная куда – лишь бы подальше от орехового дерева. Когда же она остановилась и вытерла слёзы, то увидела, что вся земля под ногами была красной от крупной спелой брусники.
«Какое замечательное место!» – подумала Анна-Лиса.
Она уже наполнила доверху передник ягодами и уже собралась было вернуться домой, как вдруг услыхала, что кто-то барабанит по земле! Да так чудно! И совсем рядом увидала она зверя, который был во много раз крупнее белки. Он стоял на задних лапках, у него были длинные острые зубы и короткий хвост. «Если это не медведь, то, по крайней мере, очень на него похож», – подумала Анна-Лиса. И, стуча зубами, спросила:
– Т-ты к-к-кто та-а-к-кой?
– Я – заяц, – ответил зверь и стал шевелить своими длинными ушами, приветствуя девочку. – А ты думала, я кто?
– Я думала, ты – медведь, – сказала Анна-Лиса.
Заяц так и покатился со смеху! И он хохотал, хохотал, пока у него не лопнула губа. Глядя на него, рассмеялась и Анна-Лиса. Но тут она выпустила из рук подол передника, и красные ягоды дождём посыпались на землю. Миг – и заяц уже тут как тут, взял да и слопал все ягоды.
– Что же я стану есть? – расстроилась Анна-Лиса. – Ведь я голодная.
– А у тебя что, дома есть нечего? – спросил заяц.
– У меня есть три бутерброда, но я хотела бы и чего-нибудь вкусненького на закуску, – ответила Анна-Лиса, этакая лакомка.
– А я знаю средство, как тебе помочь, – сказал заяц. – Если ты пройдёшь чуть дальше в лесную чащу, ты встретишь маму-козу. Это она варит вкуснейший сыр. Он такой сладкий, такой хороший.
– Мумс, мумс, как вкусно! – причмокнула Анна-Лиса. – Сыр – самая моя любимая еда.
И, пожав лапку доброму зайцу, она попросила простить её за то, что приняла его за злющего медведя.
– Слишком большая честь для меня, – прошепелявил заяц своей раздвоенной губой. – Но помни, будь очень вежлива с мамой-козой. Видишь ли, она немного обидчива.
Анна-Лиса пообещала быть вежливой. А заяц, пошевелив ушами, длинными прыжками кинулся прочь через брусничник. Анна-Лиса же всё дальше и дальше уходила в лесную чащу. Её животик сводило от голода, ведь червяк испортил её яблоко, белка не дала орехов, а заяц слопал ягоды.