[Далее от слов: Посидев с гостями кончая: дети, которых надо было носить, рожать, кормить, воспитывать близко к печатному тексту. T. IV, эпилог, ч. 1, гл. IX, X.]
Наташа жила в таком отсталом веке и была так недоразвита, что ей простится то, что чем больше она вникала, не умом, а всей душой, всем существом своим в занимавший ее предмет, тем более предмет этот разрастался под ее вниманием и1262 тем слабее и ничтожнее казались ей ее силы, так что она все сосредоточивала их на одно и то же и не успевала делать другое, что требовали от нее. Наташа не любила общество вообще, но она тем более дорожила обществом родных — графини Марьи, брата и матери (с которой она теперь была особенно нежна, чувствуя перед ней свои вины).1263 Она дорожила обществом тех людей, к которым она, растрепанная, в халате, могла выдти большими шагами из детской и с радостным лицом показать пеленку с желтым вместо зеленого пятна и выслушать утешения о том, что теперь Лизаньке гораздо лучше, или тех людей, как Nicolas, с которым она, уложив спать детей, могла часок поговорить задумчиво о прошедшем, и тех, как графиня Марья, с которой она могла посмеяться над чудачеством и рассеянностью мужа, зная, что за этим смехом та же, хотя не по силе, но по направлению та же любовь и уважение к ее Пьеру.
Наташа до такой степени опустилась, что ее костюмы, ее прическа, ее невпопад сказанные слова чужим, ее ревность — она ревновала к Соне, к М-Іlе Bourienne — были обычным предметом шуток всех ее близких.1264 Общее мнение было то, что Пьер был под башмаком своей супруги, и действительно это было так. С самых первых дней их супружества Наташа заявила свои требования. Пьер удивился очень этому, совершенно новому для него, воззрению жены, был польщен этим и подчинился. И в этой подвластности Пьер нашел для себя новые силы. Вместо езды по клубам и обедам он сидел дома и работал. Он за эти 7 лет женитьбы перечитал огромное количество книг, приобрел огромное количество новых знаний и избрал своею специальностью социальные науки вообще и в особенности новую, зарождавшуюся тогда науку — политическую экономию.
[Далее от слов: Подвластность Пьера заключалась в том, что он не смел, кончая: Так приезд Пьера было радостное важное событие и таким оно отразилось на всех1265близко к печатному тексту. T. IV, эпилог, ч. 1, гл. XI и XII.] Скрытные [?] подразделения миров в доме Nicolas были следующие: 1) мир слуг, 2) детских: нянек, кормилиц, детей маленьких, 3) мир гувернанток и больших детей, 4) мир Николиньки 15-летнего, Десаля и русского учителя, 5) мир гостей, 6) мир взрослых: Nicolas, графини Марьи, Наташи, Сони, 8) мир старушек: графини, Беловой и др.1266
[Далее от слов: С точки зрения слуг, вернейших судей наших кончая: радостно покоряться ей и сдерживать себя для этого дорогого отжившего существа близко к печатному тексту. T. IV, эпилог, ч. 1, гл. XII.]
Только вследствие таких невыраженных, но сложных мыслей, возбуждаемых в людях беспомощностью и бессмысленностью [?] и старости и детства своих близких, сросшихся с собою, и происходит то странное явление, что человек бывает человеком вполне, как бы он мало ни был развит, только в семье и что мы видим людей, прочитавших все книги и изучивших все науки, рассуждающих о неразрешимом вопросе брака и тому подобных вздорах, показывающих, что люди эти лишены были развивающего влияния семьи и потому,1267 зная все науки, не знают того, что есть человек и какие условия его жизни.
Большие все-таки уважали и любили ее. Только маленькие дети не понимали ее и чуждались ее ласок.
[Далее от слов: Когда Пьер с женою пришли в гостиную кончая: Говоря это, Наташа признавалась искренно в том, что она видит превосходство Мари, но вместо с тем она, говоря это, вызывала Пьера на то, чтобы он поискал, не найдет ли он в ней, в Наташе, тех преимуществ, которые бы хоть немного замещали преимущества Мари и которых она в себе не находила1268близко к печатному тексту. T. IV, эпилог, ч. 1, гл. XIII—XVI.]
Пьер1269 рассказывал про свою петербургскую поездку и рассказом о том высказывал в одно и то же время и то свое участие и значение в деле общества, которым он был доволен, но [о] котором он из скромности не говорил при других, но о котором он не мог не говорить при жене, как не мог сам себе не дать отчета; и вместе с тем он рассказами о своих действиях в Петербурге ответил Наташе на тот вопрос, который он видел в ее глазах: не говорил ли он там, улыбаясь и с удовольствием, с какой-нибудь женщиной. Говоря о том, как он во всё время был увлечен и занят, он этим отвечал ей на этот вопрос — отрицательно.
— Мари — это такая прелесть, — говорила Наташа, вопросительно и робко глядя на мужа. — Как она умеет понимать детей. Она как будто только душу их видит. Вчера, например, Митинька стал капризничать (Наташа рассказала, как Мари хорошо поступила). Я не могу. Я чувствую, что я всё в пеленках. Особенно без тебя. И не могу. Ты знаешь, я думала, какая разница между мной и Мари. Мы раз договорились с ней. Для нее дети — всё. А для меня — муж. Я всех их брошу для тебя, а она нет. Ах, у Лизы два зубка, я тебе и не сказала.
Пьер1270 поцеловал ее руку, отвечая на первый вопрос, чем она лучше Мари. И Наташа поняла, что ответ состоял в следующем: тем, что я люблю тебя больше всего в мире. На другой вопрос, хорошо ли, что Мари вся в детях, а она вся в муже, он отвечал тем, что стал говорить про свой спор с Nicolas и про ту разницу, которая была между ними. (Наташа поняла, что разница характеров ни от кого не зависит и что могут быть различные в мнениях одинаково хорошие люди.)
[Далее от слов: — Для Nicolas, — говорил Пьер, — мысли, рассужденья есть забава кончая: А отец? Я люблю их. И я сделаю, что бы они ни говорили близко к печатному тексту. T. IV, эпилог, ч. 1, гл. XVI.]
* № 308 (рук. № 101. Эпилог, ч. 1, гл. III, IV).1271
1272 Люди, идущие таким образом с огнем и мечом с запада на восток, все люди, т. е. ненавидящие зло, любящие ближних, люди, недавно еще объявившие права человека, более всего этого — все эти люди христиане, но люди эти, миллионы, идут без причины убивать своих ближних.
1273 Какие это люди, что побуждает их? Огромная масса этих людей — солдаты, не понимающие, зачем и что они делают.
Каким образом солдаты, русские и франц[узские], резали друг друга, не изменяя своей человеческой природе?1274 понятно. Солдата1275 отдали в рекруты, школили, приучили его и бросили в то положение, в котором ой должен бить или быть убитым. И солдат, не изменяя своему человеческому достоинству, убивает с спокойной совестью. Зачем и хорошо ли, то знают офицеры и те, которые им приказывают. И этих людей, стоящих на низшей степени власти, самое большое число. Это — основание пирамиды. Офицеры, люди среднего сословия,1276 хотя и отдают себе1277 более отчет в причинах, побуждающих их к деятельности, в неразрешимых трудных вопросах ссылаются на высшие власти, которые знают, зачем всё делается. Этих меньшее число против первых. Итак, уменьшаясь в диаметре числа и возвышаясь в знании целей, идет эта пирамида людской деятельности до своей вершины — представителя высшей власти. Дипломат, объявляющий войны, главнокомандующий, отдающий приказ сражения, стоящие близко к вершине пирамиды, еще имеют оправдание в воле государя, но государь, составляющий бесконечно малую точку, вершину, уже не имеет этого оправдания. Каким образом приготавливаются эти люди, которые для исполнения целей истории должны быть на время исполнения лишены всего человеческого — вот в чем интерес изучения этих личностей.1278
Основной существенный смысл войн начала нынешнего столетия есть движение злодейское с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком движения было движение с запада на восток. Что нужно было для человека, стоящего во главе этого движения?
Отсутствие преданий, связей, суеверий, презрение к людям, любовь к фразе (называемой славой), несомненная смелая лживость, яркие умственные способности, затемненные безумием самообожания,1279 и совершенное отсутствие чувства красоты и правды. И все эти необходимые способности являются в нужном человеке в нужную минуту.
Человек1280 без имени, даже не француз, вдруг самыми ничтожными случайностями выдвигается на видное место в то смутное время жизни французского народа. Бесчисленные случайности, которые описывают даже его хвалители, выдвигают его (имеющего ни больше, ни меньше достоинств, чем 1000 таких людей во Франции) во главу армии и первые успехи его основаны на1281 войнах с войсками, не дерущимися и сдающимися при первой возможности. Война в Египте — бессмысленная жестокость и не могущая представлять какой-нибудь заслуги, благодаря смелости лжи, с к[оторой] человек этот описывает ее, приобретает ему еще большую славу.
В Париж он попадает в минуту разложения Директории. Его вталкивают в заседание директоров. Он, испуганный, хочет бежать. Но директоры бегут прежде его. И он консул, император. Какая-то судьба сводит его со всеми коронованными лицами Европы, с папой, и опыт личного знания этих людей только увеличивает его презрение к ним. Из милости он прощает того папу, перед которым ползали императоры, из милости принимает в свое ложе дочь императора и, чем больше возвышается его власть, тем упорнее всё, что только есть подлого, жмется вокруг него и заслоняет от него созерцание настоящего мира. Как бы примериваясь и приготавливаясь к предстоящему движению, та сила, которая волновала Францию, теперь, получив направление, стремится к востоку и возвращается нарастая и окрепчая. И вместе с силой приготавливается человек, который станет во главе этого движения. Всё совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и вложить в него бессмысленное стремление на восток, на Москву, наказать того человека, которого он узнал в Тильзите и к которому получил то же презрение.
И в одно и то же время готовы силы и готов человек.
Страшное нашествие стремится на восток, достигает конечной цели — Москвы.1282
Поднимается новая, неведомая никому сила — народ, и нашествие гибнет.
Казалось бы, роль человека, стоявшего на вершине нашествия, кончена; но он еще нужен, и провидение бережет его и ореол, окружающий его и скрывающий его ничтожество и бедность.
Новое лицо, бездействовавшее во время действия сил народа, является на вершине другой пирамиды — движения с востока на запад.
И всё, что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения, всё это соединяет в себе Александр — всё это подготовлено в нем, по бесчисленным случайностям, всей его прошедшей жизнью. Нужно участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное личными интересами, нужно преобладание высоты нравственной, нужна кроткая, уступчивая и привлекательная личность, нужно личное оскорбление против Наполеона, — и всё это есть в Александре, всё это подготовлено и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом,
С Александром на вершине1283 совершается противудвижение с Востока на Запад с замечательной симметрией линии движения: те же попытки движения с Востока на Запад, каким предшествовало движение с Запада на Восток, то же приставание серединных народов к движению, то же колебание в середине пути и та же быстрота приближения к цели. То же отсутствие главы, как скоро движение достигает цели. Париж, крайняя цель, достигнута. Наполеон отрекается от престола, и ему и всем кажется, что роль его кончена. Но1284 человека, которого 5 лет тому назад и год после считали разбойником, вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение, с гвардией и миллионами французов, которые платят ему за что-то, как будто готовят его на ту роль, которую еще должен сыграть этот человек в истории народов.
Движение народов начинает укладываться в свои берега. Александр, стоя на вершине власти, как будто руководит этим1285 укладыванием. Но как движение с Запада на Восток и с Востока на Запад имело предшествующие движения, так точно оно должно было иметь и последующие движения.
Устройство разрушенного внешнего порядка требовало еще нового отплеска войн. И вдруг среди усложняющихся затруднений совершается неслыханное, необъяснимое событие.1286 Совершается вдруг бессмысленное событие. Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию, ожидая, что первый сторож возьмет его; но никто не берет его, и невидимая рука <Распорядителя> приводит его на трон и приказывает играть <ему> в необходимом отплеске противудвижения короткую и последнюю роль.
Роль сыграна, и1287 как будто1288 актеру, которому до сих пор не велено было раздеваться, чтобы выступить в данный момент после известной реплики, как будто теперь актеру этому велено окончательно раздеться и смыть сурьму и румяны. Он больше не понадобится.1289 И проходят несколько лет в том, что этот актер-император пишет свои записки и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им. Распорядитель, окончив драму, раздев актера, показал нам его:
— Смотрите, чему вы верили. Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а я водил вами, — но люди не поняли этого.1290
Другое, еще более поучительное зрелище представляет другой человек, при падении Наполеона ставший на вершину власти.
Александр, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к добру и к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, человек этот, став на вершину возможной власти, вдруг с отвращением отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только: Я человек тоже, как и вы, оставьте меня жить, как человека, думать о своей душе и о боге.
Прошло 7 лет. Актер раздет и гадок. Вот он, видите.
Другой деятель — Александр, все чистое, честное, благородное — отворачивается. Видит, что власть делается из ничего (глядя на Наполеона). И видит, что власть есть противное1291 свободе. Он ненавидит ее. Но нет, в Наполеоне видим героя, чтобы скрыть свой стыд, что покорялись ему, жалели, что он не м[ог] сделать всего, что хочет.1292 В Александре видели1293 благод[етеля], когда он был слепым орудием, и злодея, когда он стал человеком.
* № 309 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. I).1294
1295 С 1812 и по 1815 год происходят в Европе1296 поразительные события.
Историки рассказывают нам про них. Нам рассказывают, как в 1813 году император Александр влиянием своей личности, с помощью советов Штейна и других, соединяет Европу для ополчения против нарушителя ее спокойствия и ведет это ополчение против собравшего новые силы Наполеона, побеждает его, вступает в Париж, заставляет Наполеона отречься от престола, ссылает его на остров Эльбу и дает мир Франции и Европе. С другой стороны, про этот период истории нам рассказывают про силу духа, величие, гениальность императора Наполеона, про самопожертвование, с которым он для блага отечества, проливая слезы перед старой гвардией, отрекается от престола и едет в изгнание. Потом нам рассказывают, как искусные государственные люди и дипломаты (в особенности Талейран, успевший сесть прежде других на известное кресло, тем увеличив границы Франции), как государственные люди, разговаривая в Вене, этим самым делают счастливыми и несчастливыми народы. Потом рассказывают нам про волшебную гениальность того же Наполеона, с одним батальоном приезжающим во Францию и овладевающим властью только посредством своих разговоров и манер, и опять ополчение народов, и гениальность Веллингтона, и ошибк[и] Блюхера, и великодушие, твердость духа императора Александра. Потом описывают нам доверчивость великого человека, поручившего себя великодушию Англии, и злоупотребление этой доверчивости и, наконец, величие изгнанника, разлученного с милыми сердцу и с1297 любимой им Францией, умирающего1298 на скале медленной смертью и передающего1299 свои великие деяния потомству. Потом описывают нам опять разговоры государственных людей на конгрессах, где от того, что и как скажет какой-нибудь очень хитрый дипломат — зависят судьбы милионов. И наконец, описывают нам самого императора Александра, великодушного виновника умиротворения Европы,1300 вдруг после полного торжества либеральных начал, которым он служил с начала царствования, поворотившим на противоположную сторону строгости, презрения к людям и деспотизма.1301
Как ни привычно это описание для человека мыслящего, углубившись в смысл явлений, на каждом шагу в этом описании представляются странные неразрешимые вопросы и относящиеся к самой сущности дела.
1302 Для чего Наполеон пошел в Россию?
Для чего Александр, когда Россия была освобождена, пошел во Францию? Почему Наполеон, прежде побеждавший, не побеждал более? Почему император1303 австр[ийский], тесть Наполеона, воевавший против Александра, теперь соединился с ним? Для чего, прийдя в Париж в 14-м году,1304 не взяли Наполеона и не признали его генералом Бонапарте, каким признавали его 5 лет тому назад и полтора года после, а императором послали его на Эльбу? Почему Александр, имевший и власть и народное честолюбие, ничего не выговорил для России на конгрессе, а больше всех выговорил, сев на известный стул, Талейран, представитель побежденных? Другие были бы границы Франции, ежели NN не сказал таких и таких-то слов? Наконец, самое непостижимое:1305 каким образом Наполеон, ненавидимый, свергнутый разоренным им народом, приходит один во Францию, так что каждый сторож может взять его, и Ней, отрекшийся от него год тому назад, скачущие против него передаются ему, и он приходит в Париж не только царствовать, но также воевать? Если это сделали ошибки Бурбонов, то почему Бурбоны делали такие ошибки, а потом уже их не делали? Почему Наполеон отдался не императору Александру, а англичанам? Почему англичане не спасли его, те, которые хотели этого? Почему с этого времени всё те же попытки Наполеона поддержать свое величие делаются тщетными? Почему записки его жизни — образец лжи и ничтожества? Почему император Александр вдруг именно тогда, когда огромная власть в его руках, перестает употреблять ее на пользу человечества?