– А почему он сам из Парижа не приедет? – не отступала Алиса. – Значит, вы больше хотите его увидеть, чем он вас. Так, может, ну его к черту? Зачем вам в вашем возрасте подвергать себя остраксизму? …Ну, ладно, давайте делайте из меня интеллигентного человека…
Энен засмеялась:
– Сделать из тебя интеллигентного человека? Невозможно. Во-первых, у тебя хамская природа. А во-вторых…
– Что во-вторых?.. Почему из меня не сделать интеллигентного человека во-вторых? Мне и не надо, но все-таки почему?
– Интеллигентный человек знает культурный код. Невозможно стать человеком из культурной среды, из хорошей семьи… При всей моей любви к Ромочке, он культурный код не знает…
Интеллигентный человек знает культурный код? Стать человеком «из хорошей семьи», понять культурный код невозможно? А как же мамино любимое утверждение «у нас интеллигентная семья», как же наши собрания Чехова и Жюля Верна?
– Что же я тогда получу за папины деньги?! – возмутилась Алиса.
– Узнаешь, что «подвергать остраКИзму» означает гонение, отвержение, но не в том контексте, в котором ты употребила это слово… что «петь дифирамбы» означает восхвалять, а не издеваться… Прочитаешь книги, мы их обсудим, ты научишься видеть мир – сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен…
– Вы были замужем? Сколько раз? – спросила Алиса, отмахнувшись от «мир прекрасен…»
– Один раз или два, но не больше трех. Я расскажу тебе о своих мужьях и поклонниках, если ты прекратишь жевать. Я недавно приняла курс ноотропила, так что я смогу вспомнить всех… Нет, всех, конечно, не вспомню… – радостно сказала Энен и сказочным голосом начала: – Мой первый муж был художник…
Энен рассказывала о своих мужьях и поклонниках, как рассказывают сюжет романа: первый муж был художник, то был брак «из интереса к живописи», второй муж – писатель, «известный, когда-нибудь скажу кто», третий – композитор, «влиятельный, богатый», то был брак «для устройства жизни», четвертый муж – поэт, то был брак «по безумной любви». Алиса слушала, как дети слушают сказку, и только иногда спрашивала: «Но ведь вы тогда были замужем?» Энен благонравно отвечала: «Да, и очень любила мужа» и переходила к рассказу об очередном романе…
Все, кого я знал до Энен, были просто люди со своими соседями, родственниками и знакомыми, а Энен несколько раз повторила, что принадлежит к определенному кругу: литературному, театральному. Рассказ Энен в тот вечер что-то во мне тронул: те немногие ленинградские писатели, поэты, режиссеры, чьи имена были мне смутно знакомы по книжным обложках и титрам фильмов, были ее друзьями, незнакомые имена, которые она называла, казались еще прекрасней, – и эти люди тоже были ее друзьями. Это не был интерес к знаменитостям: «деятели культуры» всегда кажутся простому человеку небожителями, как Пугачева маме, но у меня не было к ним ни малейшего интереса, они казались мне не людьми, а знаками, а тут вдруг – люди, живые, пишут книги, снимают кино! – это было, как будто на свете и правда есть другая жизнь, как будто напротив меня на зеленом диване расположилась сама культура.
– Я потомственный искусствовед, из семьи петербургских искусствоведов, – сказала Энен. – Я знала всех, кто был кем-то, и все, кто был кем-то, знали меня. Но…
«Но» означало, что сейчас Энен была бесконечно одинока (конечно, я понял это позже): последний муж давно умер, родных у нее не было. Ее жизнь по-прежнему состояла из бесконечных кружений, приглашений в гости, на открытие выставки, на премьеру, и если бы Энен вдруг не явилась на премьеру или на презентацию, многие спросили бы: «А где же Нелли?» Но, если бы этим многим сказали: «Нелли больна, нужно ее навестить», то каждый подумал бы: «Навестить – это не я, я не отношусь к ее близким», каждый подумал бы, что это сделает кто-то другой, более близкий, но более близких не было, кто-то умер, кто-то уехал, кто-то совсем постарел и осел в семейном кругу, и без того непрочные в смысле «навестить» связи обломились, отсохли. У моих родителей не было круга, был лишь скучнейший дядя Сеня, – был и остался, в этом преимущество простых связей, они остаются. А Энен была для всех необязательная.
Скотине наскучили бегемотики, он потянул меня – давай играть, и мы с ним немного погоняли по коридору в инвалидном кресле, затем уселись на велосипеды у окна и принялись крутить педали (Скотина был слабенький, неспортивный, я приучал его к велотренажеру хитростью – давай наперегонки или давай кто дольше). Я крутил педали, не слишком откровенно поддаваясь Скотине, чтобы не отбить у него волю к победе, смотрел на своего коня, а за моей спиной звучал голос Энен.
– Не знаю, возможно ли сделать из тебя приличного человека…
– Мне ни к чему быть приличным человеком.
– Да перестань жевать, а то я тебя прибью! Тебе нужно отказаться от своего императива…
– Я не могу перестать есть!
– Я не о еде говорю, дикое ты существо. …Начнем с древних греков.
До меня доносилось: «…Знаешь, что сказал Хайдеггер Ханне Арендт? Он сказал: «Вы должны научиться не приходить в ужас, когда вам говорят об Аристотеле. Аристотель и древние греки не устарели». …Они стали любовниками, но об этом потом, сначала древние греки… Греки воспринимали мир как вопрос, на который страстно хочется найти ответ, они были одержимы страстью к постижению мира… От союза Геи и Урана появились титаны… Кронос решил отомстить отцу за то, что тот заточил его братьев титанов в Тартаре… Кронос стал царем всех богов…» Мелькали слова «метафизический», «амбивалентный», я не знал их значения, но они меня завораживали, так же, как слова «несколько», «отчасти, «отнюдь» – я никогда не слышал, чтобы так говорили живые люди… Я смотрел в окно: мой конь – неподкованный, конь напротив него, у Аничкова дворца, тоже неподкованный, а два других, смотрящих в сторону Московского вокзала, подкованы… Когда мне приходилось объяснять, где я живу, я говорил: «Наш дом соседний с гастрономом, напротив бензоколонка», а здесь, у нас: наш дом – Аничков дворец – дворец Белосельских-Белозерских – Дом Лопатина, бывший Литературный дом. Мне повезло жить здесь, а теперь повезло Алисе и Скотине.
… – Алиса?.. Не чавкай. О господи, за тебя никаких денег не нужно…
– Я ем и слушаю. Кронос отомстил отцу за то, что он заточил его братьев в сортире… Ладно, это шутка. Мне очень скучно.
– Древние греки – скучно?! …Скучно… Ну, скажи, что тебе не скучно, что тебе мило?..
Алиса не знала точно, что ей мило, но точно знала, что не мило:
– древние греки,
– быть более или менее приличным человеком,
– читать книги,
– тем более обсуждать книги
и слушать лекции о литературе и живописи.
…Скотина, как всегда, засыпал мучительно долго, просыпался, как только я отнимал у него руку, я злился, – ведь в это время Энен рассказывала Алисе про древних греков.
Когда я вернулся на красный диван, Энен диктовала Алисе список книг, которые нужно прочитать:
– «Илиада», «Одиссея», Софокл, Эсхил, «Диалоги» Платона, «Жизнеописание» Плутарха, «Этика» Аристотеля, Овидий – «Метаморфозы»… Ну и, конечно, Гораций.
– Маловато как-то, – с тихим бешенством сказала Алиса.
– Не расстраивайся, это для начала… Ну, а теперь, друзья мои, сменим духовную пищу на яичницу с ветчиной. И давайте выпьем. В этом доме найдется вино?..
Обычно репетитор не предлагает подросткам выпить. Не называет свою ученицу хамкой, не говорит: «Я любила мужчин. Интересных мужчин. Я любила, чтобы было интересно». Не жарит яичницу на плитке на письменном столе. Но Энен не хотелось быть нанятым полурепетитором-полунянькой, она привыкла беседовать и выпивать за разговорами в дружеской компании – и не стесняться в выражениях, и вспоминать любовников, – ей хотелось, чтобы мы заинтересовались ею, вот она и приступила к созданию дружеского кружка. Больше всего на свете она любила дружить.
Мы пили вино. Энен рассказывала о поэтах, с которыми была знакома, по ходу отмечая: «Его как поэта я не очень ценю» или «Он доверял мне свои новые стихи», «Он второстепенный поэт». Из тех, кого она называла, нам с Алисой была известна Ахматова (школьный ряд Пушкин – Есенин – Маяковский – Ахматова), все они казались одинаково далеки, из прошлого века, без различий. Энен обещала когда-нибудь показать свою фотографию с Ахматовой, для нас это было точно то же, если бы она показала свою фотографию с Пушкиным. Я смотрел на нее зачарованно – вот она, сама русская культура, сидит на зеленом диване и ест яичницу с ветчиной.
Энен сказала мне:
– Я принесу тебе «Занимательную Грецию» Гаспарова… У меня прекрасная библиотека. Придешь ко мне в гости и увидишь, у меня есть все.
Где-то я слышал: никого не интересует идея, интересует человек, одержимый идеей. Меня не особенно интересовали древние греки, меня интересовала Энен, которой были интересны древние греки. Я кивнул.
– Я тоже хочу, – сказала Алиса.
– Что, посмотреть мою библиотеку?
– Я тоже хочу. Чтобы меня любили. Что вы делали, чтобы вас любили? Многим молодым и красивым вообще не светит замужество, а вы умудрились выйти замуж четыре раза. Может, вы… это… нимфоманка?
– Нет, я не нимфоманка, – Энен ласково улыбнулась. – Мой близкий друг называл меня «роковая баба»…
– Что нужно для того, чтобы стать роковой бабой? – настаивала Алиса. – Не думайте, я не для себя, я же понимаю, что я… я здесь ни при чем. Но раз уж вы тут, я хочу понять: что нужно, чтобы тебя любили?
– Чтобы тебя любили? Нужно знать древних греков. …Так, Алиса, к следующему разу напишешь эссе «Зачем лично мне нужна эллинистическая философия». Письменно – это написать на листочке. Не умеешь?.. Платон заставил мальчика-раба самостоятельно доказать теорему Пифагора, и он доказал. Значит, и ты справишься. Ничего сложного, всего-то киники, эпикурейцы, стоики, скептики. Не сделаешь – скажу Ромочке, что ты сегодня съела полхолодильника.
Алиса посмотрела на нее с отвращением.
– Давай я принесу тебе диету: капуста и…
– Нет.
– Очень вкусно: капустный салат, тертая морковь и… Есть еще одна диета…
– Нет.
– Но если…
– Нет.
– А давай вместе похудеем?.. У тебя неплохое лицо, если бы ты похудела, можно было бы сказать, что у тебя головка Ватто… Если ты похудеешь, я дам тебе надеть мое полосатое платье, то, в котором я была прошлый раз, – соблазняла Энен.
Алиса полосатым платьем не соблазнилась, сказала обиженно:
– Почему у меня голова из вато?
– …Ты ведь хочешь иметь поклонников, хочешь романы? – сладко улыбнулась Энен. – Существуют две причины мужского интереса: ум и красота, ум – главный. Умение поддержать беседу дает шанс, что мужчина отдаст предпочтение тебе. В хорошем обществе ценятся познания в искусстве, культурный код, а ты… ты ляпнешь что-нибудь вроде «остракСизма», и всё – ты произвела впечатление глупого насекомого, умные и талантливые мужчины не станут с тобой общаться. …Тебе шестнадцать, а с тобой уже все случилось – вот ты лежишь передо мной, глупое насекомое с хамской природой. Но ведь у тебя на три месяца есть я. Ты упускаешь возможности, Алиса!
– Вы обзываетесь… – заметила Алиса. – По-вашему, я хамка и насекомое…
Энен то обзывалась, то заманивала, играла то в отстраненно строгого учителя, то в дружеский круг, будто она своя, дружок. Я играл сразу во все предложенные Энен игры – был преданным учеником, поклонником; Алиса играла в тупицу, злилась, – и сдалась Энен, очаровалась ею. Увлечься кем-то – это ведь смирить гордыню, выкинуть белый флаг.
– Целую вас обоих, до новых встреч, – улыбнулась Энен и ушла мгновенно, словно растаяла в воздухе, а улыбка, конечно, осталась.
Алиса попросила меня вынести на помойку очищенные яблоки («чтобы папа подумал, что я весь вечер ела одни яблоки… а ветчину в холодильнике он не будет проверять, и сыр тоже»). Обветренные яблоки вкусно и сильно пахли яблоками, я спускался с мешком очищенных яблок по лестнице и думал, можно ли не считать эти совершенно нетронутые яблоки огрызками (тем более никто никогда не узнает, что я их съел), предвкушал, как всю дорогу к метро буду жевать яблоки. Выйдя из подъезда, повернул во двор, вдохнул еще раз сладкий запах и положил яблоки рядом с помойным баком, может, птицы склюют.
Я был счастлив от предчувствия, что в мою жизнь вот-вот войдет что-то новое, замечательное. Я не связывал это счастливое чувство напрямую с Энен, это могло быть что угодно – прекрасное далеко, любовь… скорее любовь. Ничего определенного не было, но что-то было у меня внутри.
Энен сказала: Платон считал, что душа человека по истечении срока выбирает новое тело и в сопровождении своего гения судьбы отправляется к новой жизни. Это показалось мне немного неприятным – иметь чью-то поношенную душу. Чья-то душа выбрала меня, как пустой трамвай: села у окна, гений судьбы уселся рядом, сказал «поехали!». С другой стороны, в этом была интрига: неизвестно, чья душа тебя выберет. Я подумал, почти всерьез: есть вероятность, что меня выбрала душа интеллигента. …Ну, а если всерьез – я хочу стать интеллигентом! Я думал, нужно быть как Роман – драконом, победителем жизни, но увидел Энен и понял: вот этим я хочу быть.
Во мне твердо сидело внушенное дома и в школе «у нас все равны», и в моей мысленной формуле миллионер Роман был равен моим родителям, дяде Сене с тетей Шурой, но оказалось, есть неравные люди, – мы и настоящие интеллигенты (я уже понимал, что мамино горделивое «мы интеллигентная семья» не про то). Энен была человеком из высших сфер жизни. В общем, как ни пытался Роман соблазнить меня своим миром, не он, а Энен оказалась привратником сказочного королевства.
Я решил: буду делить свой день на две части – утро посвящать школе, а все остальное время становиться интеллигентом: читать, писать, учить стихи, смотреть в окно, думать, запасаться чужими и своими мыслями. Во время работы буду слушать Энен и учиться говорить, как она. Я буду стараться соблюдать все правила. И от принятого решения я вдруг почувствовал странную устойчивость, как будто прежде во мне не хватало важной части, как колеса у велосипеда или головы у пластмассового солдатика, а теперь в меня вставили недостающую часть, и я стал целый я… Но как перенять ее манеру одеваться, не носить же мне бусы?!
…И я вдруг представил, как приду к Энен посмотреть ее библиотеку, и ее дом загорится, и я буду спасать ее книги! – и сердце зашлось от восторга и тревоги.
Вдруг по реке пронесся кто-то
Алисино домашнее задание состояло из одной строчки: «Мне нафиг не нужны древние греки».
– Я все решила, – Алиса произнесла это совершенно как Роман. – Я хочу взять у вас культурный код.
– Ты хочешь учиться? Прелестно!.. – обрадовалась Энен. Сегодня она была в белых расклешенных джинсах и трех шарфах, продетых один в другой, и опять много бус разных оттенков, даже я понимал, что это элегантно и красиво, а Алиса не могла отвести от нее глаз. – Что смотришь? Одежда дает возможность выразить себя – кто ты, кем хочешь стать. Могу научить тебя одеваться, это как будто делаешь из себя картину. Хочешь? Это весело…
– Я хочу взять у вас культурный код. Вы должны дать мне культурный код.
Энен открыла сумочку, сделала вид, что достает из сумочки что-то и отдает Алисе:
– На, возьми.
Алиса не улыбнулась.
– Я не хочу учиться. Мне ничего не нужно знать. Я хочу уметь говорить. Говорить обо всем, как будто я все знаю. Чтобы люди думали, что я из хорошей семьи, что у меня хорошее образование, что я все читала. Вы сказали «ты упускаешь возможности…», вот я и решила – ну, нет! Я хочу иметь все возможности. И мне надо быстро – за три месяца. Три месяца и – раз! Понимаете?
– Понимаю, как не понять: раз! Тебе нужен имидж культурности. Ты хочешь производить впечатление интеллигентного человека. Не читать Гёте, Толстого, Бродского, а уметь говорить о них, вернее, упоминать. Выучить пару многозначительных фраз обо всем, как попугай, как Элиза Дулиттл, чтобы не опозориться в хорошем обществе. Но ведь я могу дать тебе что-то настоящее…
– Ой, ну не начинайте! Как будто у кого-то есть время, чтобы по-настоящему стать интеллигентным человеком! А у меня как раз три месяца, чтобы стать как бы интеллигентным человеком. …Смотрите, что мне надо: например, люди говорят про «Войну и мир». Я, естественно, не читала, – зачем мне читать «Войну и мир»? Так вот, я хочу знать одну фразу, такую, чтобы я ее сказала, и все заткнулись и подумали: «О-о-о!» Есть такая фраза?.. Точно есть! Не может не быть! Ну, кто там главный герой, Наташа Ростова?
– Для меня главный герой «Войны и мира» – Долохов, – ответила Энен.
– Почему Долохов?
– Это личное… – Энен потупилась. О своих мужчинах она говорила без стеснения, а о Долохове застеснялась, как будто ее связывали с ними интимные секреты.
– Ну вот, вот! – торжествующе закричала Алиса. – Смотрите еще раз – заходит разговор о «Войне и мире», и я говорю: «Для меня главный герой «Войны и мира» – Долохов». А если спросят, почему Долохов, я скажу: «Это личное» – и вот так замолчу. И все подумают, что я умная и особенная! …Ну что, круто?.. Договорились?
– Круто. Не договорились. Я не буду вести курс «Как стать интеллигентным человеком за три месяца». Вернее, «Как притворяться интеллигентным человеком». А если ты не можешь принять участие в беседе, не читала, не знаешь – просто молчи. Молчи, за умную сойдешь.
Энен необидным тоном сказала необидные слова (она ведь уже и насекомым ее называла, и хамкой), но Алиса отреагировала странно – нырнула под плед, всхлипнула и замерла. После нескольких попыток добыть Алису из-под пледа оттуда донеслось бормотание: