— Нет, не понравилось.
Ей было скучно. Он замолчал, но и без слов было ясно, как он подавлен.
— Она как будто далеко-далеко от меня, — сказал он — Я не могу заставить ее понять.
— Вы о бале?
— О бале? — Одним щелчком пальцев он смахнул со счетов все когда-либо данные им балы. — При чем тут бал, старина?
Ему хотелось, чтобы Дэзи ни больше ни меньше, как пришла к Тому и сказала: «Я тебя не люблю и никогда не любила» А уж после того, как она перечеркнет этой фразой четыре последних года, можно будет перейти к более практическим делам. Так, например, как только она формально получит свободу, они уедут в Луисвилл и отпразднуют свадьбу в ее родном доме, — словно бы пять лет назад.
— А она не понимает, — сказал он. — Раньше она все умела понять. Мы, бывало, часами сидим и…
Он не договорил и принялся шагать взад и вперед по пустынной дорожке, усеянной апельсинными корками, смятыми бумажками и увядшими цветами.
— Вы слишком многого от нее хотите, — рискнул я заметить — Нельзя вернуть прошлое.
— Нельзя вернуть прошлое? — недоверчиво воскликнул он. — Почему нельзя? Можно!
Он тревожно оглянулся по сторонам, как будто прошлое пряталось где-то здесь, в тени его дома, и чтобы его вернуть, достаточно было протянуть руку.
— Я устрою так, что все будет в точности, как было, — сказал он и решительно мотнул головой. — Она сама увидит.
Он пустился в воспоминания, и я почувствовал, как он напряженно ищет в них что-то, может быть, какой-то образ себя самого, целиком растворившийся в любви к Дэзи. Вся его жизнь пошла потом вкривь и вкось, но если бы вернуться к самому началу и медленно, шаг за шагом, снова пройти весь путь, может быть, удалось бы найти утраченное…
… Однажды вечером, пять лет тому назад, — была осень, падали листья, — они бродили по городу вдвоем и вышли на улицу, где деревьев не было и тротуар белел в лунном свете. Они остановились, повернувшись лицом друг к другу. Вечер был прохладный, полный того таинственного беспокойства, которое всегда чувствуется на переломе года. Освещенные окна как будто с тихим гулом выступали из сумрака, на небе среди звезд шла какая-то суета. Краешком глаза Гэтсби увидел, что плиты тротуара вовсе не плиты, а перекладины лестницы, ведущей в тайник над верхушками деревьев, — он может взобраться туда по этой лестнице, если будет взбираться один, и там, приникнув к сосцам самой жизни, глотнуть ее чудотворного молока.
Белое лицо Дэзи придвигалось все ближе, а сердце у него билось все сильней. Он знал: стоит ему поцеловать эту девушку, слить с ее тленным дыханием свои не умещающиеся в словах мечты, — и прощай навсегда божественная свобода полета мысли. И он медлил, еще прислушиваясь к звучанию камертона, задевшего звезду. Потом он поцеловал ее. От прикосновения его губ она расцвела для него как цветок, и воплощение совершилось.
В его рассказе, даже в чудовищной сентиментальности всего этого, мелькало что-то неуловимо знакомое — обрывок ускользающего ритма, отдельные слова, которые я будто уже когда-то слышал. Раз у меня совсем было сложилась сама собой целая фраза, даже губы зашевелились, как у немого в попытке произнести какие-то внятные звуки. Но звуков не получилось, и то, что я уже почти припомнил, осталось забытым навсегда.
ГЛАВА VII
В то самое время, когда общее любопытство, вызванное личностью Гэтсби, достигло предела, в доме его однажды в субботний вечер не засияли огни, — и на том кончилась его карьера Тримальхиона, так же загадочно, как и началась. Я заметил, хоть и не сразу, что машины, бодро сворачивающие в подъездную аллею, минуту спустя разочарованно выезжают обратно. Уж не заболел ли он, подумал я, и пошел узнать. Незнакомый лакей с разбойничьей физиономией подозрительно уставился на меня с порога.
— Что, мистер Гэтсби болен?
— Нет. — Подумав, он неохотно добавил: — Сэр.
— Его нигде не видно, и я забеспокоился. Передайте, что заходил мистер Каррауэй.
— Кто? — грубо переспросил он.
— Каррауэй.
— Каррауэй. Ладно, передам.
И дверь захлопнулась у меня перед носом.
От моей финки я узнал, что неделю назад Гэтсби рассчитал всех своих слуг и завел новых, которые в поселок не ходят и взяток у торговцев не берут, а заказывают провизию по телефону, причем в умеренных количествах. По свидетельству рассыльного из бакалейной лавки, кухня в доме стала похожа на свинарник и в поселке успело сложиться твердое мнение, что новые слуги вообще не слуги.
На следующий день Гэтсби позвонил мне по телефону.
— Уезжать собираетесь? — спросил я.
— Нет, а почему?
— Говорят, вы отпустили всю прислугу.
— Мне нужна такая, которая не станет сплетничать, старина. Дэзи теперь часто приезжает — по вечерам.
Итак, весь караван-сарай развалился, как карточный домик, от ее неодобрительного взгляда.
— Эти люди — знакомые Вулфшима, он просил их куда-нибудь пристроить, вот я их и взял. Они все из одной семьи, братья и сестры. Когда-то содержали небольшой отель.
— Понятно.
Выяснилось, что звонит он по поручению Дэзи — она хочет, чтобы я на следующий день приехал к ней завтракать. Мисс Бейкер тоже будет. Полчаса спустя позвонила сама Дэзи и так явно обрадовалась моему согласию, что я почувствовал: это неспроста. И все же мне не верилось: неужели они собираются устроить сцену — и притом довольно тяжелую сцену, если все будет так, как Гэтсби рисовал мне той ночью в саду.
День выдался — настоящее пекло, один из последних дней лета и, наверное, самый жаркий. Когда мой поезд вынырнул из туннеля на солнечный свет, лишь горячие гудки «Нэшнл биcкуит компани» прорезывали раскаленную тишину полдня. Соломенные вагонные сиденья только что не дымились; моя соседка долго и терпеливо потела в своей белой блузке, но наконец, опустив влажную от рук газету, со стоном отчаяния откинулась назад, в духоту. При этом ее сумочка шлепнулась на пол.
— Ах ты господи! — вскрикнула она.
Я с трудом наклонился, подобрал сумочку и протянул ее владелице, держа за самый краешек и как можно дальше от себя, в знак того, что не намерен на нее покушаться; но все кругом, в том числе и владелица сумочки все равно заподозрили во мне вора.
— Жарко! — повторял контролер при виде каждого знакомого лица. — Ну и денек!.. Жарко!.. Жарко!.. Жарко!.. Вам не жарко? А вам жарко? А вам…
На моем сезонном билете осталось от его пальца темное пятно. В такой зной станешь ли разбирать, чьи пылающие губы целуешь, под чьей головкой мокнет карман пижамы на левой стороне груди, над сердцем?
… Когда мы с Гэтсби дожидались у двери бьюкененовского дома, легкий ветер донес из холла трель телефонного звонка.
— Подать труп хозяина? — зарычал в трубку лакей. — Сожалею, сударыня, но это никак невозможно. В такую жару к нему не прикоснешься.
На самом деле он говорил вот что:
— Да… да… Сейчас узнаю.
Он положил трубку и поспешил к нам навстречу, чтобы взять наши канотье. Лицо его слегка лоснилось.
— Миссис Бьюкенен ожидает вас в гостиной, — сказал он, указывая дорогу, что, кстати, вовсе не требовалось. В такую жару каждое лишнее движение было посягательством на общий запас жизненных сил.
В гостиной благодаря полотняным тентам над окнами было полутемно и прохладно. Дэзи и Джордан лежали на исполинской тахте, точно два серебряных идола, придерживая свои белые платья, чтобы их не вздувало ветерком от жужжащих вентиляторов.
— Невозможно шевельнуться! — воскликнули они в один голос.
Пальцы Джордан в белой пудре поверх загара на секунду задержались в моей руке.
— А где же мистер Томас Бьюкенен, прославленный спортсмен? — спросил я.
И тотчас же у телефона в холле хрипловато и глухо зазвучал голос Тома.
Стоя на темно-алом ковре посреди гостиной, Гэтсби, как завороженный, озирался по сторонам. Дэзи посмотрела на него и засмеялась своим мелодичным, волнующим смехом; крохотное облачко пудры взлетело с ее груди.
— Есть слух, что Том сейчас разговаривает со своей дамой, — шепнула мне Джордан.
Мы все примолкли. Голос в холле стал громче, в нем послышалось раздражение.
— Ах вот что, ну тогда я вообще не стану продавать вам эту машину… У меня вообще нет никаких обязательств перед вами… Это вообще безобразие — звонить и надоедать в час, когда люди сидят за столом…
— А трубку прикрыл рукой, — сказала Дэзи с презрительной усмешкой.
— Напрасно ты думаешь, — возразил я. — Он действительно собирается продать машину. Я случайно знаю об этой сделке.
Дверь распахнулась, Том на миг загородил весь проем своей массивной фигурой, затем стремительно шагнул в комнату.
— Мистер Гэтсби! — С хорошо скрытой неприязнью он протянул широкую, плоскую руку. — Рад вас видеть, сэр… Ник…
— Приготовь нам выпить чего-нибудь холодненького, — громко попросила Дэзи.
Как только он вышел из комнаты, она встала, подошла к Гэтсби и, притянув его к себе, поцеловала в губы.
— Я люблю тебя, ты же знаешь, — прошептала она.
— Ты, кажется, забыла, что здесь еще кто-то есть, — сказала Джордан.
Дэзи недоверчиво оглянулась.
— А ты целуй Ника.
— Фу, бесстыдница!
— Ну и пусть! — выкрикнула Дэзи и, вскочив на кирпичную приступку перед камином, застучала по ней каблуками. Но сразу вспомнила про жару и с виноватым видом вернулась на свое место на тахте. Не успела она сесть, как в гостиную вошла накрахмаленная нянька, ведя за руку маленькую девочку.
— У, ты моя радость, — заворковала Дэзи, широко раскрывая объятия. — Иди скорей к мамочке, мамочка так тебя любит.
Девочка, почувствовав, что нянька отпустила ее руку, перебежала через всю комнату и застенчиво укрылась в складках материнского платья.
— У, ты мое сокровище! Мама не запачкала пудрой твои желтенькие волосики? Ну-ка, стань ровненько и поздоровайся с гостями.
Мы с Гэтсби по очереди нагнулись и пожали неохотно протянутую ручку. И все время, пока девочка была в комнате, Гэтсби не сводил с нее изумленного взгляда. Кажется, он только сейчас поверил в ее существование.
— Я еще не завтракала, а уже в платьице, — сказала малышка, сразу же повернувшись к Дэзи.
— Это потому, что мама хотела показать тебя во всей красе. — Она прижалась лицом к единственной складочке, перерезавшей круглую шейку. — Ты же мое чудо! Самое настоящее маленькое чудо!
— Да, — невозмутимо согласилась малышка. — А у тети Джордан тоже белое платьице.
— Тебе нравятся мамины друзья? — Дэзи повернула девочку лицом к Гэтсби.
— Посмотри, они красивые?
— А папа где?
— Она совершенно не похожа на отца, — сказала нам Дэзи. — Она вся в меня. Мои волосы, мой овал лица.
Она откинулась на валик тахты. Нянька подошла в протянула руку.
— Пойдем, Пэмми.
— До свидания, моя радость.
С сожалением оглянувшись назад, хорошо вымуштрованное дитя взялось за протянутую руку и было уведено в ту самую минуту, когда в гостиной опять появился Том, а за ним — четыре высоких бокала, в которых позвякивал лед.
Гэтсби взял бокал.
— Выглядит освежающе, — с натугой выговорил он.
Мы стали пить долгими жадными глотками.
— Я где-то читал, что солнце с каждым годом становится горячее, — сообщил Том весело. — И вроде бы Земля скоро, упадет на Солнце — или нет, погодите, — как раз наоборот! — Солнце с каждым годом остывает.
— Давайте выйдем, — минуту спустя предложил он Гэтсби. — Я хочу показать вам сад и все угодья.
Я вышел на веранду вместе с ними. Зеленая вода пролива от жары казалась стоячей; одинокий маленький парус полз по ней к прохладе открытого моря. Гэтсби с минуту следил за ним глазами, потом махнул рукой, указывая на другую сторону бухты:
— Мой дом там, как раз напротив.
— Да, верно.
Мы смотрели вдаль, поверх розовых кустов, разогретого газона и выжженной зноем травы на берегу. Белое крыло парусника медленно двигалось к небу, отчеркнутому синей прохладной чертой. Где-то там, в иззубренном берегами океане, было множество благодатных островов.
— Вот это спорт, — тряхнув головой, сказал Том. — Я бы не отказался сегодня поплавать на этой штуке час-другой.
Завтракали в столовой, тоже затененной от солнца, запивая холодным пивом искусственное веселье.
— А куда нам девать себя вечером? — воскликнула Дэзи. — И завтра, и послезавтра, и в ближайшие тридцать лет?
— Пожалуйста, не впадай в меланхолию, — сказала Джордан. — С первым осенним холодком жизнь начнется сначала.
— Да, но сейчас так жарко, — настаивала Дэзи чуть не со слезами. — И все как в тумане. Знаете что, давайте пойдем в город!
Ее голос боролся с жарой, сопротивляясь ей, пытаясь обуздать ее нелепость.
— Случается, что в конюшне устраивают гараж, — говорил Том, обращаясь к Гэтсби. — Но я первый устроил в гараже конюшню.
— Кто хочет ехать в город? — не унималась Дэзи. Гэтсби потянулся к ней взглядом. — Ах! — воскликнула она. — Вам словно бы совсем прохладно.
Их взгляды встретились и остановились, не отпуская друг друга. Они были одни во вселенной. Потом Дэзи заставила себя отвести глаза.
— Вам всегда прохладно, — сказала она.
Она говорила ему о своей любви, и Том вдруг понял. Он замер, ошеломленный. Рот его приоткрылся, он посмотрел на Гэтсби, потом снова на Дэзи, как будто только сейчас узнал в ней какую-то очень давнюю знакомую.
— Вы похожи на джентльмена с рекламной картинки, — продолжала Дэзи невинным тоном. — Знаете, бывают такие рекламные картинки…
— Ладно, — срыву перебил ее Том. — В город так в город, не возражаю. Собирайтесь все — мы едем в город.
Он встал, еще бросая грозные взгляды то на жену, то на Гэтсби. Никто не пошевелился.
— Ну что же вы? — Он еле сдерживался. — В чем дело? Ехать так ехать.
Рукой, дрожавшей от усилий, которые он над собой делал, он опрокинул в рот остатки пива из стакана. Голос Дэзи поднял нас всех из-за стола и вывел на пышущую жаром аллею.
— А почему так сразу? — запротестовала она. — Что за спешка? Почему нельзя спокойно выкурить сигарету?
— Все курили за завтраком.
— Не порть людям удовольствие, — упрашивала она. — В такую жару немыслимо торопиться.
Он не ответил.
— Ну, как хочешь, — сказала она. — Идем, Джордан.
Дамы пошли наверх, привести себя в порядок, а мы все трое стояли, переминаясь с ноги на ногу на горячей гальке. Гэтсби кашлянул, собираясь что-то сказать, потом передумал, но Том уже успел повернуться и выжидательно смотрел ему в лицо.
— Ваша конюшня близко? — с деланной непринужденностью спросил Гэтсби.
— С четверть мили отсюда по шоссе.
— А-а!
Пауза.
— Дурацкая, в общем, затея, ехать в город, — взорвался Том. — Только женщине может прийти в голову такое…
— Прихватим с собой чего-нибудь выпить? — крикнула Дэзи сверху, из окна.
— Я возьму виски, — ответил Том и пошел в комнаты.
Гэтсби сумрачно повернулся ко мне:
— Не могу я разговаривать в этом доме, старина.
— У Дэзи нескромный голос, — заметил я. — В нем звенит… — Я запнулся.
— В нем звенят деньги, — неожиданно сказал он. Ну конечно же. Как я не понял раньше. Деньги звенели в этом голосе — вот что так пленяло в его бесконечных переливах, звон металла, победная песнь кимвал… Во дворце высоком, беломраморном, королевна, дева золотая…
Том вышел из дома, на ходу завертывая в полотенце большую бутылку. За ним шли Дэзи и Джордан в маленьких парчовых шапочках, с легкими накидками на руке.
— Мы можем ехать все в моей машине, — предложил Гэтсби. Он пощупал горячую кожу сиденья. — Надо было мне отвести ее в тень.
— У вас переключение скоростей обычное? — спросил Том.
— Да.
— Тогда знаете что, берите вы мой «фордик», а я поведу вашу машину.
Гэтсби это предложение не понравилось.
— Боюсь, бензину у меня маловато.
— Хватит, чего там, — развязно воскликнул Том. — Он взглянул на бензомер. — А не хватит, можно по дороге заехать в аптеку. Теперь в аптеках чего только не достанешь.
За этим словно бы безобидным замечанием последовала пауза. Дэзи посмотрела на Тома, сдвинув брови, а у Гэтсби прошла по лицу неуловимая тень, на миг придав ему непривычное и в то же время чем-то странно знакомое выражение — знакомое словно бы понаслышке.
— Садись, Дэзи, — сказал Том, подталкивая жену к машине Гэтсби. — Прокачу тебя в этом цирковом фургоне.
Он отворил дверцу, но Дэзи вывернулась из-под его руки.
— Ты бери Ника и Джордан. А мы поедем следом на «фордике».
Она подошла к Гэтсби и положила руку на его локоть. Джордан, Том и я уселись на переднем сиденье машины Гэтсби, Том тронул один рычаг, другой — и мы понеслись, разрезая горячий воздух, оставив их далеко позади.
— Видали? — спросил Том.
— Что именно?
Он пристально посмотрел на меня, — должно быть, сообразил, что мы с Джордан давно уже знаем.
— Вы, наверно, меня круглым дураком считаете, — сказал он. — Пусть так, а все-таки у меня иногда появляется — ну второе зрение, что ли, и оно мне подсказывает как поступить. Может, вы и не верите в такие вещи, но наука…
Он запнулся. Непосредственная действительность напомнила о себе, не дав ему свалиться в бездну отвлеченных умствований.
— Я навел кое-какие справки об этом субъекте, — заговорил он снова. — Можно было копнуть и глубже, если б знать…
— Уж не ходил ли ты к гадалке? — ехидно спросила Джордан.
— Что? — Он вытаращил глаза, озадаченный нашим дружным смехом — К гадалке?
— Да, насчет Гэтсби.
— Насчет Гэтсби? Нет, зачем. Я же сказал: я навел кое-какие справки о его прошлом.