Он сокрушенно воздел глаза к потолку. Ирина нахмурилась:
– Как ты можешь быть таким циничным? Убита женщина. А ты…
Турецкий тяжко вздохнул:
– Ты, конечно, извини меня, Ирина, старого бессердечного пошляка, но если бы я очень сильно нервничал из-за каждой женщины, труп которой мне довелось обнаружить на протяжении своей жизни, то ты имела бы в лучшем случае инвалида с тремя инфарктами в коляске, а в худшем – ухоженную могилу на каком-нибудь Хованском кладбище. Ты ведь будешь ухаживать за моей могилой?
– Буду, – задумчиво отозвалась Ирина, а потом, опомнившись, бросила в мужа кухонным полотенцем, – ну что ты такое говоришь, дурак!
Турецкий рассмеялся и отправил в рот большой кусок гренка, щедро сдобренного густой деревенской сметаной.
– Значит, ты теперь будешь расследовать это убийство?
Ирина, сама не подозревая, задала убийственный для Турецкого вопрос. Тот разом остановил интенсивное движение челюстей. В висках у Александра Борисовича снова заныло.
– Скорее всего. Хотя очень надеюсь, что на этот раз меня минет чаша сия, – буркнул Турецкий, – или минет? Как правильно?
– Идиот, – укоризненно покачала головой Ирина.
– После того как нам целый год пудрили мозги с этим Клинтоном, постоянно в голову всякие словечки из этой оперы лезут. Короче говоря, я надеюсь, что это дело поручат кому-то другому. Или поручат.
– Почему? – удивилась Ирина. – Ты же обязательно раскроешь это преступление. Ты же у меня гениальный сыщик.
– Да. Мне помощь не нужна, – уныло подтвердил Турецкий, – найду я даже прыщик на теле у слона.
– Вот-вот, – поддакнула Ирина, – почему же ты такой грустный?
– А, по-твоему, я должен скакать от радости, что нашел труп Мартемьяновой?
Турецкий помассировал виски.
– Дай-ка мне лучше что-нибудь от головы.
– Анальгин? Аскофен? Аспирин?
– Лучше все вместе. И побольше. Я через пять минут выезжаю на работу.
Телефон зазвонил почти сразу после того, как Турецкий зашел в свой кабинет.
– Я слушаю.
– Да, дисциплинка у вас, Александр Борисович, хромает, – послышался в трубке голос Константина Меркулова, заместителя генерального прокурора, непосредственного начальника и старинного друга Турецкого, – где ж это видано, чтобы в государственное учреждение, можно сказать, в форпост правопорядка приходили аж в час дня? Непорядок. Или опять всю ночь преступников выслеживал?
– А ты что, Костя, телевизор не слушаешь? Радио не смотришь? Теперь обо мне все можно узнать из новостей, – огрызнулся Турецкий.
– Ну шучу, шучу. Вижу, что ты не в духе. А о твоих достижениях наслышан. Так вот, зайди-ка ко мне побыстрее. Если, конечно, не хочешь, чтобы тебя к более вышестоящему начальству вызвали.
Этого Турецкий, разумеется, не хотел. Поэтому, несмотря на неутихающую головную боль, поплелся в кабинет Меркулова.
– Эге-ге, – завидев его, воскликнул Меркулов, – да ты, Саша, никак заболел?
– Башка разламывается, – усаживаясь в кресло, пробормотал Турецкий, – мочи нет. С утра горсть таблеток выпил. Не помогает.
– Не то пьешь, Саша, не то, – пожал плечами Меркулов, – мне ли тебя учить, как головная боль лечится?
Он хитро кивнул на небольшой сейф, стоящий рядом с его столом.
Турецкий засопел, потом согласно кивнул.
– Вот и ладненько, – обрадовался Меркулов, отпер сейф большим ключом с затейливой бородкой, достал оттуда початую бутылку коньяку, рюмочки и нарезанный тонкими дольками лимончик. Он разлил по рюмкам ароматную жидкость и поднял тост:
– Ну давай, Саша. За все хорошее.
– Это мне не грозит, – проворчал Турецкий, – во всяком случае, сегодня.
Однако коньяк выпил. Меркулов немедленно налил ему еще одну, и Турецкий выпил, на этот раз без тоста.
– Сейчас твою головную боль как рукой снимет. А мы пока давай-ка побалакаем о деле. Вернее, я сначала хочу тебя послушать. Как это получилось, что помощник Мартемьяновой позвонил именно тебе?
– Он не мне звонил. Это все журналисты напридумывали. Вересов звонил Юрке Гордееву. А я рядом был. Мы в машине ехали.
Меркулов погрозил Турецкому пальцем:
– Ты давай-ка, Саша, не увиливай. Рассказывай, как дело было. С самого начала.
Турецкий засопел и почти нехотя начал:
– Очень просто. Как ты знаешь, сначала у Мартемьяновой похитили дочку. После этого ты отдал распоряжение возбудить дело и поручить расследование мне.
Меркулов кивнул.
– Почему же ты не допросил саму Мартемьянову?
– «Почему, почему», – недовольно передразнил его Турецкий, – тебе что, все причины перечислить, по которым политик не хочет, чтобы его имя мелькало в газетах в связи с такой историей? В конце концов, это ее личное дело. Захотела сохранить в тайне – и сохранила. Теперь-то это уже безразлично. А вообще, была опасность, что за ней имеется слежка.
– Да, – задумчиво подтвердил Меркулов, – а почему она обратилась именно к Юре Гордееву?
– Он бывший сокурсник Игоря Вересова. А тот знал, что Гордеев работал в прокуратуре и, соответственно, имеет к ней касательство.
– То есть они надеялись на его контакт с нами?
Турецкий кивнул. Меркулов нахмурил лоб и хлопнул ладонью по полировке стола.
– А меня почему не ввел во все подробности дела? Эх, Саша, объявить бы тебе выговор с занесением, чтобы ты не только очередного классного чина не получил, а вон… – Меркулов помедлил, придумывая подходящее наказание для Турецкого, – чтобы ты вместе с Гордеевым в юрконсультации потолок коптил!
– Да, – поддакнул Турецкий, интенсивно массируя виски, – и жил на одну зарплату. И век свободы не видал. И падлой стал.
– И каковы результаты следствия по факту похищения человека, то есть по статье сто двадцать шестой? – спросил Меркулов.
– Ну да. Ну нашли мы машину, на которой увезли дочь. Ну еще тут три трупа на одной квартире обнаружились… Но не нами, не нами, – торопливо добавил он, увидев, как Меркулов в ужасе хватается за голову, – этим делом Мосгорпрокуратура занимается…
– Ну а девочку вы нашли?
– Нет еще, – спокойно сказал Турецкий, разливая коньяк по рюмкам.
Меркулов вбросил в глотку коньяк и отправил вслед за ним дольку лимона.
– Ну хорошо. Давай рассказывай, что там еще удалось установить.
– Короче говоря, очень мало. Юра обнаружил на улице какую-то девицу, которую вроде бы пытались продать в проститутки, но которая благополучно застрелила троих мужиков на хазе. После этого она исчезла из квартиры, где ее прятал Юра…
– Тоже мне, донкихоты нашлись… – проворчал Меркулов. – Почему девушку не задержали? Это же сокрытие виновника тяжкого преступления.
– Ну ты же понимаешь, что при желании ее действия можно квалифицировать как необходимую оборону. Статья тридцать седьмая Уголовного кодекса.
– Мило. Это Гордеев придумал? Я вижу, он совсем в адвокатскую шкуру влез. Девушка из самообороны застрелила троих мужиков! Это ж надо такое придумать!
– Да ладно тебе, Костя, – отмахнулся Турецкий. – Итак, она исчезла, а в квартире Гордеева кто-то устроил обыск. Но ничего не нашел, потому как ничего там не было. Понимаешь, похитители требовали какие-то документы, а Мартемьянова уверяла, что не знает, какие именно.
– Чушь собачья, – прокомментировал Меркулов.
– Вот именно. Однако это говорила сама Мартемьянова. Мы поначалу подумали, что девица пыталась показать, что это ее похитители устроили обыск с целью найти документы Мартемьяновой. Ну, типа, раз он ее адвокат, значит, и документы у него.
– Ширма, – отреагировал Меркулов.
– Конечно, – отозвался Турецкий.
– Наверняка они там еще какие-нибудь улики оставили. Верно?
– Разумеется, – хохотнул Турецкий, – карточку с эмблемой некоей организации под названием «УНФ».
– Это что?
– Украинский народный фронт, я полагаю. К тому же звонящие Мартемьяновой бандиты говорили с ярко выраженным украинским акцентом.
– И что дальше?
– Дальше мы узнали, что история, которую рассказала девушка, – чистая правда. Мы даже ездили на квартиру – все соответствует. Три трупа, о которых я говорил.
– Угу, – почесал в затылке Меркулов, – это, как я полагаю, все?
– Почти. Вчера мы с Гордеевым решили пойти напролом и выяснить наконец у Мартемьяновой, что она там темнит насчет документов. Но не успели: примерно за час до нашего приезда кто-то позвонил ей на квартиру и голосом Гордеева вызвал на встречу.
– Лихо.
Турецкий кивнул.
– Да. И вот по дороге на мобильник Юры Гордеева позвонил Вересов, который только-только очнулся от обморока. Дальше ты знаешь.
Меркулов кивнул. Потом побарабанил пальцами по столу. И наконец выдал:
– Ну хорошо. Прощаю твои промахи по этому делу, но с одним условием. Если до этого я еще думал избавить тебя от мартемьяновского дела, то теперь, Александр Борисович, можете не сомневаться – оно достанется вам. Присоедините к делу о похищении дочери.
Турецкий быстро напечатал все необходимые постановления и задумался.
«Ну что ж, раз судьба распорядилась так, – думал он, – чтобы это гиблое дело досталось именно мне, то нужно, во всяком случае, сделать все, чтобы хоть на миллиметр продвинуться в расследовании. Чтобы, когда через пару-тройку месяцев генеральный прокурор перед очередным отчетом у президента потребует сведения о том, как идет расследование по этому заведомо нераскрываемому делу, было что ему показать». В том, что дело об убийстве Елены Александровны Мартемьяновой раскрыть не удастся, Турецкий практически не сомневался. Если разобраться, ни одно из громких убийств, которые произошли в России за последнее время, раскрыто не было. Перечислять их не имеет смысла – каждый, от мала до велика, и так знает эти фамилии назубок. Политики, журналисты, бизнесмены… Вот еще один депутат убит. И конечно, заказчика не найти днем с огнем, киллер наверняка уже на каких-нибудь Больших Подветренных островах прохлаждается или в речке Истре, к примеру, лежит с камнем на шее…
Хотя нет. Здесь все же есть за что зацепиться. Похищение дочери – раз. Украинское происхождение бандитов, по крайней мере одного из них, – два. Происшествие, нет, происшествия, во множественном числе, с Юрой Гордеевым, которые, безусловно, имеют непосредственное отношение к убийству, – три. Кроме того, странный обыск на квартире Гордеева наводил на мысль, что кто-то специально пытался таким нехитрым способом навести тень на этих самых унээфовцев. Ну и, конечно, Игорь Вересов. Единственный свидетель. А может, и не просто свидетель…
Александр Борисович Турецкий доверял логике. Но не меньше, а может быть и больше, в своих действиях он руководствовался интуицией, которая за многие годы работы следователем была отточена до такой степени, что больше напоминала высокоточный датчик. И этот датчик часто указывал Турецкому правильное направление.
Итак, помощник… С него и начнем.
Несмотря на сильный мороз, у подъезда Генеральной прокуратуры жались десятка полтора журналистов. Хуже всего приходилось телевизионщикам – эти должны были заботиться не только о сохранении своего тепла, но и тепла кинокамер. Иначе в самый ответственный момент их может заклинить. А значит, не будет репортажа.
Самый ответственный момент наступил, когда из подъезда вышел Турецкий. Журналисты, неизвестно каким образом идентифицировав его, плотным кольцом окружили Александра Борисовича. Посыпались вопросы:
– Каковы первые результаты следствия?
– Мартемьянова была убита по политическим мотивам?
– Правда ли, что она состояла в любовной связи со своим помощником, что у нее огромные счета в швейцарских банках?
– Известно ли вам что-нибудь о коммерческой деятельности Мартемьяновой?
– Как вы прокомментируете утреннее заявление Вольфа Кириновского о том, что убийство Мартемьяновой – это первая ласточка грядущего тотального террора?
– Есть ли среди версий следствия «чеченский след»?
Турецкого так и подмывало сказать, что, по его мнению, Мартемьянову убили инопланетяне с альфа Центавра. Какой жуткий бред! Самое главное, что уже завтра газеты будут пестреть самыми невероятными оценками произошедшего. А по телевидению с умным видом будут выступать различные «эксперты-политологи», которым до элементарной логики далеко, как до Луны.
Турецкий, ни слова не говоря, продрался сквозь кольцо репортеров и направился к своей машине. Журналисты похватали свои манатки и устремились к автомобилям, припаркованным тут же, несмотря на ясное указание дорожного знака – «Парковка только для машин Генпрокуратуры».
«Кажется, я становлюсь не менее знаменитым, чем принцесса Диана, – подумал Турецкий, наблюдая в зеркало дальнего вида за вереницей машин, устремившихся за ним, – надеюсь, что меня не постигнет ее участь. Да и мой «жигуль» вряд ли разгонится до двухсот километров в час…»
Впрочем, через некоторое время Александру Борисовичу удалось оторваться от журналистских машин при помощи старого, проверенного временем приема: на одном из перекрестков он проскочил на красный свет, оставив свой кортеж дожидаться зеленого сигнала. В случае чего спасет корочка Генпрокуратуры: гаишникам можно объяснить нарушение производственной необходимостью. Все-таки они свои люди, поймут. А вот журналистов у нас не любят. И они прекрасно об этом знают.
Через полчаса Турецкий подъезжал к Центральной клинической больнице, куда был отвезен раненый Игорь Вересов. Кстати, он всего лишь помощник депутата. Льготами и депутатскими привилегиями не пользуется. Почему его без всяких разговоров отвезли сюда, в святая святых нашей политической элиты? В это, если так можно выразиться., «лежбище», куда политики то и дело отправляются, если им грозят какие-нибудь неприятности или им хочется просто на некоторое время скрыться из поля зрения? Почему Игорь Вересов попал именно сюда, а не в общенародный Склиф, к примеру? Этот вопрос нужно провентилировать…
Преодолев массу постов, досмотров и кордонов, Турецкий пробрался-таки в отделение, где лежал Вересов. Однако к нему никого не пускали. Вот тут не помогло даже удостоверение Генпрокуратуры. В конце концов Александр Борисович не выдержал и совершенно бесцеремонно ворвался в кабинет начальника отделения. Маленький, сухонький, аккуратный старичок, небось видавший в этих стенах не только Политбюро ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР в полном составе, но и непосредственно Генеральных секретарей и Председателей этих почтенных учреждений, сидел за небольшим письменным столом и очень приветливо улыбался. Кстати говоря, как заметил Турецкий, здесь все были на редкость любезны и вежливы. Однако отказывать умели как нигде…
– Здравствуйте, доктор, – Турецкий пожал его узкую, почти девичью ладонь. – Моя фамилия Турецкий. Александр Борисович. Я следователь Генпрокуратуры.
– Кмит, – произнес он.
– Извините? – вырвалось у Турецкого, который тут же осекся и почти прикусил себе язык.
– Роланд Анатольевич Кмит, – раздельно и по слогам произнес заведующий старческим, дребезжащим голосом, – хирург-реаниматолог.
– Очень приятно. Хочу задать вам несколько вопросов. Конечно, если разрешите…
– Пожалуйста, – кивнул старичок.
– Как состояние Игоря Вересова?
– Сейчас стабильное. Ранение неопасное, жизненно важные органы не задеты, артерии тоже. Пуля прошла сквозь мягкие ткани навылет. В основном больной пострадал от потери крови. Но думаю, это не страшно. Воспалительные процессы остановлены, в настоящий момент проведена интенсивная терапия. Вот и все.
– Значит, он в сознании и может отвечать на вопросы?
– В принципе конечно.
– Тогда почему к нему не пускают посетителей?
Старичок пошамкал губами и пожал узенькими плечами.
– Вы знаете, гражданин…
– Турецкий.
– Простите. Однако я отвечаю только лишь за медицинскую часть. Понимаете ли, специфика нашего учреждения предполагает разделение функций…
– Однако, – перебил его Турецкий, – именно вы определяете, способен больной отвечать на вопросы или нет. Особенно если это вопросы следователя по делу об убийстве известного в стране лица.
Старичок вздохнул:
– Поймите, гражданин Турецкий. Я не могу решать эти вопросы. Больному запрещены посещения.
– Но он в сознании.
– Да. Но ничего не могу сделать.
– Палата охраняется?
– Нет. У нас хорошая охрана снаружи, как вы уже, наверное, успели заметить, – улыбнулся врач.
– Да уж, заметил. Но тогда, может быть, вы проводите меня к начальнику режима или кому-то, кто занимается вопросами допуска к больным.
Доктор посмотрел на Турецкого с хитрым прищуром. Расчет следователя был прост и немудрен: в разговоре с начальником режима голос завотделением может сыграть решающую роль.
– Извольте. – Кмит вышел из-за стола и пошел к выходу из кабинета.
Турецкий последовал за ним.
Они пересекли почти всю больницу, миновали множество извилистых коридоров и лестничных пролетов, прежде чем оказались перед обитой темно-коричневым дерматином дверью без всякой таблички. Видимо, предполагалось, что тому, кто знает, чей это кабинет, табличка не нужна, а тому, кто не знает, и не нужно знать.
Кмит постучался и, не дожидаясь приглашения, вошел. Турецкий вошел за ним.
За столом сидел рослый офицер в форме майора ФСБ.
– Здравствуйте, Роланд Анатольевич, – приветствовал он Кмита, – чем могу?
– Вот вопросик у нас к вам, – встрял в разговор Турецкий, – я следователь Генеральной прокуратуры Турецкий. Я веду дело об убийстве Мартемьяновой, по которому, как может быть вам известно, Игорь Вересов проходит свидетелем и пострадавшим.
Майор нахмурился:
– Доступ к больному Вересову запрещен. Вы же сами понимаете, господин Турецкий. Но вы же понимаете – порядок. Кроме того, человека вчера чуть не убили…