Остальные вошли в переднюю следом за Михасем, только Лева задержался в сенях. На всякий случай он запер дверь, ведущую на улицу, и, прежде чем войти в комнату, натянул черную маску.
«Этим хохлам что? – думал он. – Завтра они свалят в свой Львив, ищи их, а мне свой фейс засвечивать неохота».
Упав рядом с Олей на диван, Михась осовелым взглядом обвел комнату, затем с ног до головы осмотрел пленницу. Оля с ужасом узнала в пьяном батьке того самого телевизионщика, который ни с того ни с сего предложил ей работу в «Телемагазине».
Посмотрев на Олю, батька наконец что-то смекнул, удовлетворительно хрюкнул и, притянув девушку к себе, пьяно чмокнул в плечо.
– Я думал, она в подполе замерзнет, – по-украински объяснил Богдан. – Мороз сегодня градусов двадцать пять. Она уже сама не своя была. И не ест ничего…
Михась мотнул головой, затем обернулся к Свете, которая благоразумно держалась пока в тени, поманил ее пальцем.
Света вышла на середину комнаты. Михась повернулся к Оле, стащил с нее шубу. Наручники, пристегнутые к ножке дивана, не позволили стащить один рукав. Михась рассвирепел, вскочил, поднял диван вместе с сидящей на нем Олей, снял с ножки кольцо наручников.
– Ну-ка надень!
Михась бросил шубу в лицо проститутке.
Света без внешних эмоций сняла с себя кожаную куртку и надела шубу. Посмотрела на себя в зеркало. Поправила волосы. Все невольно отвлеклись, наблюдая за ней. Света в шубе заметно похорошела, приобрела солидный вид. Она и сама это видела и с удовольствием вертелась перед зеркалом, поправляя волосы то так, то эдак, то расстегивала верхнюю пуговицу, то набрасывала на голову капюшон.
На некоторое время Оля оказалась свободной. В ее сторону никто не смотрел. Она потихоньку приподняла сломанную ручку подлокотника дивана, надела кольцо «браслета» на деревянный столбик и поставила ручку на место. Теперь со стороны казалось, что она надежно прикована к подлокотнику.
Конечно, если кто-то захочет проверить надежность, то сразу поймет… Но она надеялась, что о ней на некоторое время все забудут, и тогда… Пока у нее не было никакого конкретного плана, но на всякий случай лучше быть свободной…
– Гарно! – воскликнул Михась. – От яка дивчина! Кровь с молоком!
Встав с дивана, батька, пошатываясь, подошел к Свете, обнял ее за талию и увлек за собой к двери, ведущей в единственную свободную комнату.
– Пойдем, малышка!
Распахнув дверь, он кивнул Свете на широкую железную кровать с пирамидой подушек, покрытых кисейным покрывалом. Сам вернулся к столу, взял из пакета привезенную из Москвы бутылку водки и коробку апельсинового сока.
– Не спускайте с нее глаз, – кивком указал Михась на Олю, и дверь комнаты за ним закрылась.
Гера чувствовал себя разочарованным.
– Не поперхнись ядовитой слюной, – похлопав его по плечу, пошутил Богдан.
Гера промолчал.
– Какого черта я должен теперь не спать ночью? – возмутился Лева. – Ты ее выпустил, ты и карауль.
– А кто тебя заставляет? Спи себе.
– Хватит вам, давайте лучше поедим, – предложил Гера, устраивая шмон по привезенным батькой пакетам.
– Эй, хлопцы! – донесся до них из-за двери голос Михася. – Я ворота не закрыл! Сбегайте на двор, закройте.
– Черт, – буркнул Богдан. – Я не пойду. Я и так целый день надрываюсь.
Гера и Лева нехотя вышли из комнаты.
Богдан вынимал из сумок одну баночку за другой, внимательно читал надписи на этикетках, обнюхивал, разглядывал на свет содержимое разнокалиберных баночек с непривычными импортными продуктами: мидии в винном соусе, маринованные шампиньоны, плавленые сырки с ветчиной, икорное масло, круассаны…
– От бис, – тихо шептал он, с восхищением разглядывая гору продуктов на столе.
Повернулся к Оле:
– Исты будешь?
Оле показалось, что он ей заговорщицки подмигнул. Может, просто показалось?
Она кивнула: буду.
Вернулись со двора Лева и Гера. Последний принялся открывать консервы, нарезать хлеб.
– …И в машине окна закройте, снегу нанесет, – проорал Михась из комнаты очередное поручение. Богдан с Герой пошли его выполнять.
– Чаю можно? – попросила Оля.
Лева заглянул в электрический самовар, стоящий на столе, тяжело вздохнул, взял пустое ведро и пошел во двор за водой.
Оля осталась одна. Сердце ее учащенно забилось: что теперь?
Она обвела глазами комнату. Разумеется, никакого телефона здесь нет. Что же придумать?
Самое главное, она не знала, где она находится, но, поскольку все вокруг говорили по-украински, она решила, что похитители вывезли ее из России на Украину.
Мысли Оли завертелись вокруг девушки в зеленых лосинах, которую привез с собой главарь бандитов.
Кто она? Видно, что она попала сюда впервые и никого не знает. Она похожа на обыкновенную проститутку. Может быть, она поможет?..
На шкафу Оля заметила железную коробку из-под печенья. Ее бабушка хранила в такой жестянке нитки, иголки, старые значки, обрывки бус и огрызки карандашей. Оля быстро отцепила наручники от подлокотника дивана и дотянулась до коробки. Открыла ее – так и есть! Все вперемешку: шпульки, пуговки, лоскутки, катушки разноцветных ниток. Она порылась и выкопала лежащий на донышке обломок химического карандаша. Быстро закрыла коробку, поставила ее на место, а карандаш спрятала в кармане пиджака.
На зеркале, заткнутая за край рамы, висела поздравительная новогодняя открытка. Оля схватила и ее, сунула в карман и, вернувшись на диван, быстро продела кольцо наручников в деревянный столбик подлокотника.
В дом вернулись Гера и Богдан, на ними – Лева с ведром воды. Поставили самовар, уселись за стол.
– Тебе сколько лет? – обратился к Оле украинец с льняным чубом.
– А тебе-то какое дело? – перебил его гигант с фонарем под глазом. – И вообще, не пора ли ее обратно проводить? Уже согрелась.
– Да ладно тебе! Пусть сначала поест, – вступился за пленницу Богдан.
Оля робко кивнула.
– Да, пожалуйста, – тихим голосом попросила она, – можно мне сначала пообедать?
Она обвела троих бандитов умоляющим взглядом.
– Жри, черт с тобой, – пожал плечами толстяк. – Что мне, жалко? Чего я должен за всех горбатиться? – добавил он, с обидой посмотрев на приятелей. – Ваше дело, а я переживаю… Мне-то что!
Богдан ловко соорудил Оле могучий бутерброд, второй бандит в черной маске подал ей кружку чая.
Глядя на эту идиллию, толстяк с разукрашенным лицом только хмыкал и пожимал плечами.
Оля не столько ела, сколько обдумывала создавшееся положение.
Самый опасный из украинской банды – толстяк с синяками, который пытался ее изнасиловать. Она боялась его больше всех. Тот симпатичный блондин, который подошел к ней на остановке, а потом затащил в машину, судя по всему, настроен довольно дружелюбно. Остальные… с виду нормальные, но поди знай, что у них на уме? Главарь тот, что приехал на машине с девушкой. Только от этого, который почему-то ходит в черной маске, неизвестно что ждать.
Правда, не видно блондина, который следил за ней возле дома.
– Что со мной будет? – спросила она, глядя Богдану в глаза.
Он решил ответить ей по-украински, чтобы поддержать политическую корректность операции. Он долго и с воодушевлением разъяснял девушке суть программы их партии, идейную значимость их борьбы и то, что с ней поступят в соответствии с правилами международного политического терроризма: никакого насилия, только выдвижение политических требований…
– Разумеешь? – время от времени переспрашивал он.
Оля понимала беглую украинскую речь через пень колоду, но послушно кивала.
– Короче, Че Гевара, – насмешливо протянул по-русски человек в маске.
Демонстрируя свое равнодушие к «болтологии» свядомых украинцев, он включил телевизор, придвинул поближе к нему кресло и, таким образом, оказался ко всем спиной.
Натрескавшись вволю, толстяк с детскими щеками сладко потянулся, сказал что-то по-украински и вышел в сени. Оля услышала, как заскрипели под его тяжестью ступеньки винтовой лестницы, ведущей в мансарду.
Гера решил отправиться на боковую.
Богдан остался с пленницей. Он еще некоторое время пытался объяснять ей идеологическую подоплеку ее похищения, но Оля никаких вопросов не задавала, и запас энтузиазма у Богдана скоро иссяк. К тому же он почувствовал необходимость сбегать на улицу.
Как только Оля осталась в передней одна, она вытащила из кармана карандаш, оторвала от открытки маленький кусочек и написала записку:
«Пожалуйста, позвони по этим телефонам в Москву (она записала код Москвы и свой домашний номер телефона, а также номер мобильного матери), в любое время, попроси Валерия Николаевича или Елену Александровну. Скажи, что Олю похитили. Мои родители тебе хорошо заплатят. Умоляю тебя, помоги мне отсюда выбраться. Никто не узнает, что это ты мне помогла».
Лева демонстративно не поворачивался к пленнице. Его раздражали любовные стоны Михася и неизвестной девки, доносящиеся из соседней комнаты, да еще вперемешку с молитвами, которые бубнила в своей комнате за перегородкой баба Галя.
«Что ему тут, бесплатная гостиница?» – кипел от злости Лева. – «Устроили притон. Вот пойду тоже и завалюсь спать, как этот жиртрест. Пускай Богдан чувиху караулит всю ночь. Я не двужильный. Если сбежит, то с него шкуру спущу».
Он не уходил только потому, что боялся: если Оля сбежит, не дай бог, то он рискует больше остальных.
«Этим-то что! А мне еще тут жить…»
Неожиданно он встал и направился к Оле.
Девушка едва успела спрятать записку в кулак.
Лева остановился напротив, проверил, прикована ли она к дивану, но не догадался приподнять сломанный подлокотник. При его приближении Оля сжалась от страха. Затем Лева без слов стащил с девушки зимние сапоги и забросил под печь.
«Без шубы и без сапог по снегу не побежит», – решил он.
Теперь можно было спокойно ложиться спать.
В это время со скрипом отворилась дверь комнаты, и в переднюю вышла Света, босая, в накинутой поверх голого тела рубашке Михася. Она прошла к столу, взяла нож и принялась нарезать хлеб.
– Что, проголодались? – осклабился Лева.
Девица смерила его взглядом:
– Отвали.
Обидевшись до глубины души, Лева выскочил в сени, сильно грохнув дверями.
У Оли застучало в висках. Она покосилась в сторону открытой двери комнаты. Там было темно, она увидела лишь белеющее постельное белье на кровати и разбросанные по полу подушки.
«Может быть, он уснул», – подумала она про главаря.
Светка двигалась по комнате, не обращая на Олю никакого внимания.
«Господи, сейчас или никогда!»
– Девушка! – шепотом окликнула ее Оля.
Та оглянулась, посмотрела:
– Проблемы?
Оля жестом попросила ее подойти. Приложила палец к губам. Тихо зашептала:
– Прочитайте! – сунула ей в руку записку.
Сняла с лацкана пиджака брошку – подарок отца на день рождения, буква «О» с завитушкой, – сунула девушке:
– Это золото.
В переднюю с веселым рычанием влетел окоченевший Богдан, подскочил к самовару и приложил к нему покрасневшие от мороза руки.
– О, це мороз, брр! – бодро прокричал он.
Оля сделала вид, что ничего не случилось.
Девушка, сохраняя внешнее спокойствие, незаметно сунула записку в карман рубашки, собрала на тарелку бутерброды и удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
У Оли отлегло от сердца. Она даже повеселела. Завтра девушка позвонит в Москву ее родителям. Оля в этом отчего-то не сомневалась. Она до сих пор никогда не встречала настоящую проститутку, но традиция классической русской литературы воспитала в ней мнение, что наши проститутки – существа сердобольные, отзывчивые и честные.
«Нужно будет обязательно, когда все это кончится, пригласить ее к нам в гости, – мечтала Оля. – Нужно ей помочь, устроить на работу, или, если захочет, пусть поступает в институт. Наверное, она бедная, из неблагополучной семьи, вот и пришлось…»
– Богдан!
Дверь комнаты распахнулась, и в переднюю влетел голый до пояса Михась. Одной ногой он никак не мог попасть в штанину джинсов.
– Беда!
Михась подскочил к Оле, пнул ее кулаком в грудь:
– У, сука!
Повернувшись к Богдану, он швырнул ему в лицо смятую Олину записку, страшным голосом заорал на него, заматюкался.
У Оли душа в пятки ушла.
«Господи, что же я наделала?»
По лестнице загрохотали тяжелые ботинки, в переднюю вбежали заспанные Лева и Гера.
– Это ты так нам отплатила за то, что мы с тобой по-хорошему? – подступившись к Оле, орал на нее Михась. – Сейчас ты узнаешь, что такое по-плохому.
Он вытащил из заднего кармана джинсов пистолет и приставил дуло к Олиному лбу. Другой рукой больно схватил Олю за волосы.
Она зажмурилась, втянула голову в плечи.
– Открой глаза, стерва, смотри на меня. Глаза открой, я сказал, пока тебе мозги не вышиб!
Он с силой потряс ее голову. Из глаз Оли брызнули слезы. Она широко открыла глаза. В дверях комнаты стояла, положив рука на руку, девица в мужской рубашке и спокойно, даже с издевкой, наблюдала за Олей.
Богдан и Лева виновато уставились в пол. Гера в душе ликовал: «Вот-вот! Так я и знал!»
Впопыхах Лева забыл натянуть черную маску. Оля встретилась с ним взглядом. В ее глазах мелькнуло удивление и разочарование: как! тот самый блондин с собакой, что следил за ней возле дома, – он и есть бандит в маске?
– Ты что думаешь, мы в пионерском лагере? В войнушку играем? – Михась постучал по лбу Оли холодным вороненым дулом. – Шутки шутим? Так вот, чтобы ты запомнила, дура, что это не шутки.
Он размахнулся и ударил ее в лицо рукояткой пистолета. Левая щека сразу же онемела, словно сделали укол анестезии. Из разбитой губы пошла кровь.
– Это я еще вполсилы, для ума… А вы, – повернулся Михась к Богдану и Гере, – замкните ее обратно в погреб… Слышишь? Специально говорю по-москальски, чтобы ты все зразумела. Не кормить ее, давайте тильки воду и хлиб, щоб не подохла. Тут не санаторий. Раз не может с нами по-человечески, то и мы с ней не будем. Усе!
Михась махнул рукой.
– Чекайте, еще!
Он вывел Свету на середину комнаты и произнес по-украински речь, смысл которой Оля поняла. Он приводил в пример гражданскую самосознательность «простой украинской девушки».
Затем, порывшись в бумажнике, Михась вытащил стодолларовую купюру и демонстративно подарил ее Свете.
Гера подошел к Оле, расстегнул наручники и, придерживая ее за шиворот, препроводил в сени. Там ее заставили спуститься в погреб.
– Я же замерзну! – крикнула она, как только дотронулась босыми ногами до ледяного цементного пола. – Эй! У меня же ни сапог, ни шубы!
Кто-то сверху сбросил ей на голову тяжелый овечий тулуп. Затем последовали наручники:
– Прикуешь себя сама и за обе руки, слышишь? Через час проверю, если не надела наручники, врежу так, что звездочки посыплются.
Она узнала по голосу блондина, который все время прятал свою рожу под маской.
Затем люк опустился. На этот раз свет в подполе включать не стали.
18
– Мне кажется, я знаю, что это за документы, – сказал Игорь Вересов.
Турецкий вдруг почувствовал, что взгляд Вересова стал каким-то другим. Более проницательным, что ли.
– И что вы думаете по этому поводу? – с достаточной долей небрежности сказал Турецкий, хотя ему хотелось вытрясти из него все как можно скорее.
– Вы, наверное, знаете, Александр Борисович, что Елена Александровна занималась в Государственной думе вопросами связей Украины и России. Причем, насколько я знаю, она начала курировать именно этот вопрос совершенно случайно – вначале она вошла в комиссию по связям со странами СНГ, и ей поручили вести украинское направление. Постепенно она втянулась, ну и… Появились связи, наладились контакты. Много раз она бывала в Киеве, в Донецке, в Харькове. Соответственно, к Мартемьяновой стали поступать документы, которые, скажем так, более подробно обрисовывали ситуацию в той или иной области, или того или иного человека, или организацию. Вы меня понимаете?
– Вполне, – отреагировал Турецкий, – значит, раньше она никогда не была связана с этой тематикой?
– Нет, – ответил Вересов, – это произошло абсолютно случайно. Но, как очень тщательный и ответственный человек, она полностью влилась в работу. Можно сказать, постоянно только и занималась этим вопросом. Причем, Мартемьянову интересовали буквально все сферы, в которых Украина и Россия были хоть как-то связаны. Вы понимаете, что таких сфер, несмотря на долгие годы, прошедшие после развода, осталось порядочно. Она собирала материалы, которых со временем накопилось очень много.
– Я полагаю, крайне много, – заметил Турецкий.
Игорь Вересов кивнул:
– Да. Причем, в отличие от многих и многих своих коллег, Елена Александровна не жалела сил и работала засучив рукава. Она настолько углублялась в некоторые вопросы, что нам даже приходилось иногда в неофициальном порядке гасить нарождающиеся скандалы.
– Например.
– Например с премьер-министром Лазаренко. Документы, которые попали к Елене Александровне, явно изобличали его по всем выдвинутым обвинениям. А как вы знаете, все никак не могут решить, виноват Лазаренко или нет. Конечно, его сторонникам, мягко говоря, не нравилось, что у публичного политика в России есть эти документы. Ведь депутат, в отличие, скажем, от ФСБ или прокуратуры, человек свободный. Захочет – в прессу отдаст, захочет – выйдет на площадь и будет листовки разбрасывать. Или по радио выступит…
– Или по телевидению, – в тон ему продолжил Турецкий.
Вересов покачал головой:
– Нет, Александр Борисович, здесь гораздо проблематичнее. Телевидение у нас контролируется. Олигархи там всякие или само государство в лице разных структур, которые действительно имеют реальную власть. Хотя бы в пределах Садового кольца. Вы меня понимаете?