— А отца Федора сыну Митьке хочу необразованную подбросить! — смеялся отец.
— Папа! Ну, всегда ты так! При чем здесь Митька? Что ты меня сватаешь? Он мне как брат все равно, а ты… Вот обижусь, скажу, чтобы он вообще к нам больше не ходил…
— Ну, ну… Распушила перья! Пошутить нельзя.
— К тебе с серьезным делом, а ты шутишь…
— Ну давай серьезно, — соглашался отец Сергий и садился напротив дочери. — Во-первых, дочка, гимназия уже дала вам неплохое образование. Ты окончила педагогический класс, имеешь право преподавать. Как и твоя мама. Чего же тебе не хватает?
— Но я хочу учиться дальше, папа!
— Ты хочешь уехать от нас с мамой, — обижался отец Сергий. Но в конце концов он сдался, победа осталась за Машей.
В свою благодарственную молитву она сегодня вкладывала весь жар своей души. Впервые ей предстояло уехать из родного дома, попробовать что-то самой!
Рядом с Машей стояла Сонечка Круглова, и мысли ее текли в совершенно ином направлении.
Поставив свечу у иконы Георгия Победоносца, она молилась о Владимире Вознесенском.
Наконец-то она взрослая! Теперь, когда старший Вознесенский приедет в Любим и увидит ее, не станет смотреть как на маленькую. Да, он неподражаем — красив, образован, играет на разных музыкальных инструментах. Но ведь и она, Сонечка, стала прелесть как хороша собой. Все это отмечают. Он обязательно будет очарован и… Много раз Сонечка рисовала себе в мечтах тот день, когда Володя Вознесенский сделает ей предложение. Вот они катаются в лодке вдвоем. Конечно, они никогда прежде не катались вдвоем, но… Но тут так получится, что непременно вдвоем. Они вспоминают детские годы, и вдруг он берет ее за руку…
Эти мечты занимали Сонечку весь последний гимназический класс. С тех самых пор, как в рождественский отпуск Вознесенских они все вместе, большой компанией, предавались зимним забавам и Владимир часто оказывался рядом с ней, Сонечка уверовала, что это не случайно. Конечно же, это не могло быть случайно! На катке он чаще других выбирал в пару именно ее, Сонечку! Сильными властными руками увлекал по звенящему льду прочь от всех, учил различным фигурам и даже один раз грел ее озябшие руки — дышал на пальцы сквозь вязаные рукавицы. От этого рукавички ее стали влажными.
— Согрелись? — спросил он.
И Соня отрицательно повертела головой. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Чтобы он дышал ей в варежки и стоял рядом. И ей казалось, что ничего не может быть острее и прекраснее. Но оказалось, что — может. Когда она покрутила головой, он осторожно стянул с ее пальцев рукавички и обхватил ее холодные ладони своими — горячими. Огонь, взявшийся непонятно откуда, охватил Соню с ног до головы. Ее лицо запылало. Казалось, отпусти он ее — она тотчас упадет в обморок. Это были невероятные ощущения. Она смотрела на него и думала: «Знает ли он, что я чувствую? Чувствовал ли кто-нибудь до меня… что-то подобное?»
Она смотрела на него, а он смотрел на нее. Было уже совсем темно, только отблеск керосиновых фонарей с Вала едва долетал до катка.
Тогда он наклонился и дотронулся губами до ее пальцев.
— Какая вы хорошенькая, Сонечка. Подрастайте скорее. «Я уже выросла!» — хотелось закричать Сонечке, но она не смогла произнести ни звука. Гимназия! Полгода гимназии, и она — взрослая.
Он продолжал держать ее руки в своих.
— Вы уезжаете… скоро.
— Да. Я еду в действующую армию.
— На войну? — ужаснулась Соня. Он кивнул. Эта война, как она некстати! — Я буду молиться за вас, Володя.
Вот и все. И он уехал. Но этот эпизод на катке, это так много! Всю зиму Сонечка ходила к Вознесенским, чтобы, закрывшись у Маши в комнате, читать Володины письма к родным, учить наизусть, а потом, дома, вспоминать приписки: «Кланяйся, Манюня, своим подружкам. Передай особенный привет Сонечке Кругловой».
Это было обещание. Сонечка не сомневалась — обещание счастья.
После окончания молебна выпускницы вышли на улицу, чтобы сделать фотоснимок. Фотограф расставлял собравшихся в три ряда. Средний ряд заняли сплошь преподаватели, среди которых была и Зоя Александровна, классная дама подруг, и отец Сергий, незаметно любующийся подросшей дочкой. Со стороны могло показаться, что всеобщая суета совершенно не занимает одну из гимназисток — с упрямым точеным профилем и волной остриженных по последней моде — на уровне лица — слегка вьющихся волос. Девушка не смотрела в объектив, не старалась «сделать лицо», взгляд ее был устремлен вдаль, за черту березовой аллеи, за синюю полосу реки…
Она, словно пренебрегая важностью момента, заранее погрузилась в свое будущее, но оно было туманно, и разглядеть в нем не удавалось ровным счетом ничего.
Асе исполнилось шестнадцать, она была на год старше своего века и казалась старше своих подруг уже потому, что реже смеялась и в общем разговоре вдруг замолкала и задумывалась. Она умела делать все, что должна уметь хозяйка большого уютного дома, но, увы, должна была признать, что дома у нее нет. Особенно остро она это чувствовала сейчас, когда все вокруг говорили о взрослой жизни, о предстоящем замужестве, о предстоящих переменах.
В отличие от своих подруг Ася не витала в облаках. Ее занимали конкретные вопросы, ответить на которые необходимо было в ближайшие дни. Пока она была гимназисткой и жила в доме Сычевых под опекой фрау Марты, многие вопросы для нее решались сами собой. Она работала по дому, старалась выполнить любое поручение хозяйки. У Аси были свои обязанности, и она знала, что отрабатывает свой хлеб. Теперь же Сычевы уезжают. Известие о том, что Богдана Аполлоновича переводят в Ярославль, застало Асю врасплох. Жизнь ее покачнулась. Что ее ждет?
Фрау Марта не ходила вокруг да около. Она пригласила Асю к себе в гостиную и в свойственной ей суховатой манере заявила:
— Августа, ты должна выйти замуж.
Не дождавшись от девушки никакого ответа, хозяйка продолжала:
— Ты достаточно взрослая для такого шага и, на мой взгляд, уже готова стать хозяйкой и женой.
Ася продолжала молчать. В памяти мгновенно всплыли детские воспоминания, свадьба Анны, ее безучастные глаза, обморок во время обеда.
Теперь Анна раз в год, на Пасху, приезжала в Любим вместе с мужем и маленьким сыном, который как две капли воды походил на своего дядю, подростка Петера.
— Августа, ты меня слышишь?
— Да, фрау Марта.
— Поскольку у тебя нет родителей, я считаю своим долгом лично заняться устройством твоей жизни. Задачу подобрать тебе мужа я возьму на себя. От тебя требуется лишь благоразумие, в наличии которого я не сомневаюсь. Надеюсь, ты меня понимаешь, дитя?
Ася молчала. Рой мыслей поднялся в голове. Она еще не забыла, как быстро подобрали мужа Анне, как та, обычно своевольная и упрямая, была сломлена. Если Сычевы поступили так со своей дочерью, то уж с ней, Асей, церемониться не станут. Ясно как день.
— Ступай, — не дождавшись ни слова, разрешила хозяйка. Ася стояла рядом с ней возле большого зеркала в гостиной и краем глаза видела свой силуэт на фоне окна. Силуэт был прямым, спина ровной, а голова чуть повернута в сторону. Безупречная осанка. Но внешняя Ася разнилась с Асей внутренней. Огромный мир, живший собственной жизнью внутри ее, рушился. Фрау Марта даже не подозревала о том, какие бури бушуют в груди ее воспитанницы.
— Я… я прошу вас… — наконец выговорила Ася, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я прошу вас, фрау Марта, разрешить мне работать.
— Работать? Что значит — работать? Я тебя не понимаю.
— Я не хотела бы торопиться с замужеством. Я могла бы… устроиться работать и…
Фрау Марта помолчала.
— Дитя, я понимаю тебя. Ты, как и все девицы твоего возраста, веришь сказкам о любви и прочим глупостям. Ты ждешь принца?
— Я только…
— Послушай меня. Поверь моему опыту. То, что молодые девицы называют любовью, — сущий вздор! Он не имеет ничего общего с семейной жизнью. Гораздо важнее подобрать подходящую партию. Чтобы твой избранник соответствовал тебе по статусу и сумел обеспечить твою жизнь. Я дала обещание твоему отцу. Ступай. Мы вернемся к этому разговору позднее.
Самое ужасное, что фрау Марта говорила правильные вещи. Ася и сама рассуждала точно так же, когда дело не касалось ее лично. Сейчас же ее фактически лишали выбора. Это обстоятельство все меняло.
К тому же Эмили удалось узнать о планах фрау Марты, и она прибежала к Асе в каморку. Закрыв за собой дверь, Эмили громким шепотом сообщила:
— Я знаю, кто хочет тебя сватать! Это приказчик Карыгиных, Антип Юдаев!
Ася почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Согласишься?
Антип Юдаев был вдовец — его жена умерла во время последней холеры. Сам Антип — невысокий крепкий дядька, в глазах гимназисток — старик. На ярмарке и в городском парке Юдаев любил кружиться возле молоденьких барышень, нашептывать им сальности. Это все знали. Однажды, на Пасху, он подошел к Асе и Эмили, когда они выходили из церкви. Неожиданно растопырил руки, будто собирался сгрести их в охапку, и, расплывшись в улыбке, предложил:
— Похристосуемся, девушки?
Эмили с Асей переглянулись — пьяный, что ли? И Ася сухо ответила:
— По-моему, мы с вами не родня.
— Не родня, так породнимся, — с непонятной ухмылкой ответил Юдаев и достал из кармана два крашеных яичка. Протянул одно Эмили, другое Асе.
Девушки засмеялись и убежали прочь и через минуту уже думать забыли об этом странном дядьке, что заглядывается на молоденьких.
А теперь вот пришлось вспомнить.
Ася молчала, потрясенная. Неужели это может быть правдой?
— Я бы нипочем не согласилась! — горячо проговорила Эмили, сверкая глазами.
С тяжелым сердцем выдержала Ася выпускные торжества. На общей фотографии она и осталась такой — печальной и отрешенной.
— Пойдемте на берег! — шумела Сонечка. — Зоя Александровна, пойдемте с нами!
Выпускницы окружили классную даму, двинулись по аллее к берегу, там расселись на траве. Внизу несла свои воды река, вверху по голубому полотну неба ползли стада облаков.
— Поговорите с нами, Зоя Александровна! — просила Сонечка. Она была сегодня особенно оживленной. Радость так и била из нее, улыбка не сходила с лица.
— О чем же поговорить с вами, девочки? Наверное, мы уже обо всем переговорили за эти годы.
— О любви! — предложил кто-то.
— О любви? Учительница задумалась.
— Что же о ней скажешь? Она у каждого своя.
— А есть она, любовь? — вдруг спросила Ася, до сих пор молчавшая.
Зоя Александровна взглянула на нее.
— Ну, я думаю, этой болезнью должен переболеть каждый человек хоть однажды.
— Болезнь?
Сонечка удивленно, если не сказать обиженно, уставилась на учительницу.
— Если это болезнь, тогда почему… тогда зачем о ней столько разговоров, столько шума?
— И стихи, и песни, и книги? — подхватили девочки.
— Потому что это самая неизученная болезнь, — улыбнулась учительница. — И если бы от нее придумали лекарство, то жизнь стала бы… пресной.
— Вот как? — не унималась Сонечка. — Выходит, переболел — и все? И уже не заболеешь?
— Может, и не заболеешь, а может, будешь болеть всю жизнь, — совершенно серьезно продолжала учительница.
— Но ведь можно… и не заболеть? — спросила Маша. — Если вот не влюбляешься?
— Это просто ты пока еще не выросла! — оборвала ее Соня. — Так не бывает.
— Нет, бывает! — не сдавалась Маша. — Ведь бывает, Зоя Александровна? Можно же и не влюбляться, можно вообще замуж не выходить, а посвятить себя… какому-нибудь делу. Вот как вы, Зоя Александровна?
— Не бывает, — поднимаясь с травы, возразила учительница. — И вы, Мари, обязательно заболеете любовью. И вспомните меня. И я от души желаю вам всем любви. На всю жизнь.
— Спойте, Зоя Александровна! — попросила Ася.
— Лучше ты, Асенька, — возразила учительница. — Ты прекрасно себе аккомпанируешь на гитаре.
— Нет, спойте нам напоследок, — возразила Ася. — Пусть это будет как благословение.
Девочки передали семиструнную гитару с бантом, на которой многие из класса к выпуску научились неплохо играть, подражая любимой учительнице.
Учительница пела романс на стихи Юлии Жадовской, известной поэтессы, родившейся недалеко от Любима и поэтому своей. Жадовская родилась без одной руки. Она росла без матери, к тому же отец, богатый помещик, не позволил ей соединить свою судьбу с человеком ниже по сословию. Все девушки знали о полной драматизма судьбе поэтессы, но теперь всем казалось, что учительница поет о своем, и когда она умолкла, все некоторое время молчали, грезя о той страстной и единственной любви, которая бывает раз в жизни и оставляет столь глубокий след.
Когда учительница ушла, спор разгорелся с новой силой.
— Значит, у Зои Александровны был роман! — заключила Сонечка, и все согласились. Это открытие еще больше разагрело интерес к волнующей теме. Ася поднялась и пошла вдоль берега. Ее догнала Маша Вознесенская, подруги побрели вместе, обнявшись, как прежде бродили по коридорам гимназии.
— Идем к нам, — пригласила Маша. — Мама звала тебя. У нас сегодня пироги.
— По случаю твоего выпуска?
— По случаю нашего выпуска, — поправила подруга. — Ты же знаешь, что у нас ты не чужая.
Маша немножко лукавила. В доме затевалось настоящее торжество, но причины было две. Кроме Маши, в семье имелся еще один выпускник. Алексей окончил военное училище и вчера явился домой в чине подпоручика. Новая офицерская форма очень шла ему. И Маша, и мать, и глава семьи — все любовались молодым офицером. Только этот факт Маша почему-то решила утаить от подруги. До поры.
— Я приду, — пообещала Ася. — Только переоденусь. Ладно?
— Смотри же! Мама сказала, что без тебя стол накрывать не начнет. Нужно, чтобы ты все украсила по-своему. У нас так никто не умеет.
— Обязательно приду.
Не успела выйти из аллеи, как из-под земли появился Юдаев — гладкий, напомаженный, с цепочкой в нагрудном кармане. Улыбался, обнажая прокуренные желтые зубы.
— Не желаете ли прогуляться, барышня?
Ася отступила на шаг и оглянулась — подруги были далеко.
— Не желаю я с вами прогуляться!
— А напрасно вы мною так пренебрегаете, Августиночка! — прищурился приказчик и как ни в чем не бывало пошел с ней рядом. От него воняло луком. И даже одеколон не смог перебить этого запаха. Вероятно, зайдя в трактир, Юдаев не удержался и отведал селедки. — Я, между прочим, не голытьба какая-то. Капиталец скопил-с. Теперь вот от Карыгина ушел, получше местечко сыскалось. Как куколку вас содержать бы мог, ежели бы вы…
— Глупости какие! И не мечтайте об этом! — пробормотала Ася, прибавляя шагу, и почти бегом побежала по деревянной лесенке прочь с Вала.
— Ну поглядим, чья возьмет… — донеслось до нее сверху.
Она, не оглядываясь, быстро шла в сторону набережной, у беседки остановилась перевести дух. Сердце колотилось. Противно, грустно, страшно! Детство кончилось… В этой самой беседке возникали мечты, навеянные очарованием детства. И вот эти мечты готовы рассыпаться, как замок из песка!
Как часто они с подругами сиживали здесь, делясь самым сокровенным…
Сны рассказывали, записки от мальчиков читали, стихи, что присылал ей Лелька… Все кончилось!
Грусть горьким медом разливалась в душе.
Она вошла в беседку и постояла у колонны, глядя на воду.
Осторожный кашель позади нее заставил оглянуться. У беседки стоял незнакомый парень в сатиновой рубахе. Он прятал руки за спиной и выжидательно смотрел на нее.
— Что вам нужно? — строго спросила она.
— Вы — Августина? — Да.
— Тогда это вам.
Парень протянул ей букет желто-белых цветов. С минуту Ася переводила взгляд с парня на цветы и обратно.
— От кого? — так же строго спросила она.
Парень усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу.
— Говорить не велено. Примите цветы.
— Что значит — не велено? Говорите, иначе не возьму.
Парень вошел в беседку, положил цветы на столик, оглянулся и заявил:
— Поцелуете, тогда скажу!
— Что?!
Парень захохотал, перепрыгнул через перила беседки и двинулся вразвалочку в сторону торговой площади.
Асины щеки пылали.
Она смотрела на цветы, на набережную… Видел ли кто-нибудь, как ей передали букет? Кто это? Конечно же, Юдаев!
Она приложила холодные пальцы к пылающим щекам. Неужели фрау Марта всерьез вознамерилась отдать ее за этого неприятного человека?
Ася поспешно вышла из беседки и почти бегом двинулась к дому. Букет остался лежать на столе.
Дома ее ждали дела. Фрау Марта велела вымыть окна в гостиной и натереть до блеска зеркала. Она уже почти справилась с работой, когда вернулась от портнихи Эмили.
— Идем ко мне в комнату! Я тебе кое-что покажу!
— Я уже опаздываю, меня Маша ждет.
— Ну одну минуту, умоляю тебя! Эмили затащила ее в свою комнату.
— Платье готово, а я не могу понять, идет ли мне. Эмили разложила на обеих кроватях свои наряды. Ася села на стул.
— Ася, я так волнуюсь! Теперь приедет Вознесенский, и все решится. Мне идет зеленое? Взгляни.
— Что решится?
— Как — что? Только не делай вид, что ты не понимаешь!
Ася, погруженная в переживания последних дней, совершенно забыла о чувствах Эмили. Та весь учебный год только и твердила, что об Алешке Вознесенском. Ася была ее ушами и свидетелем романа. Собственно, то, что Эмили называла романом, происходило исключительно у Аси на глазах и в ее присутствии. Она слышала каждое слово, сказанное Вознесенским, и потом еще многократно была вынуждена выслушивать пересказ разговора из уст Эмили.
— Я уже взрослая, — рассуждала Эмили. — Я не собираюсь париться в гимназии еще целый год, чтобы, как ты, закончить дополнительный, педагогический, класс. С меня хватит.