Равным образом ошибочно думать, что авторитаризм опирается только на грубую силу. Религия, культура, история, национализм – все эти могучие силы влияют на природу современного авторитаризма, и никто до конца не понимает, как именно, вне зависимости от того, участвует в этом интернет или нет. Иногда они подрывают авторитаризм. Чаще, однако, укрепляют. Все, кто верит в силу интернета, как верю в нее я, должны сопротивляться искушению интернетоцентризма, навязывающего представление, будто все эти сложные силы, направляемые техникой, действуют только в одном направлении, заставляя закрытые общества приоткрываться, быть сговорчивее, мягче, доступнее для демократизации. Интернет нужен, но мы пока не знаем, для чего именно. Парадоксально, но это только прибавляет ему значимости: цена неверного обращения с ним огромна. Кое-что можно уяснить, поняв логику интернета. А ее нельзя понять вне ситуации, в которой она проявляется.
Конечно, подобная неопределенность в цифровую эпоху ничуть не упрощает задачу укрепления демократии. Но она может пойти на пользу, если политики и общество избавятся от интеллектуальных помех и предрассудков, которые ведут к мечтам, очень далеким от реальности. Истерика по поводу акций протеста в Иране ясно показала, что Запад нуждается в приемлемой рабочей гипотезе, описывающей влияние интернета на авторитаризм. Вот почему политики, отчаянно пытающиеся хоть что-нибудь понять в технике и демократизации, ошибочно интерпретируют недавние события, например падение коммунистических режимов в Восточной Европе. Какой бы ни была теоретическая значимость исторических параллелей, политикам следует помнить, что одна неверно подобранная историческая аналогия приведет к тому, что построенная на ее основе стратегия окажется неудачной.
И хотя может оказаться, что невозможно сформулировать много общих законов, описывающих взаимоотношения интернета и политических режимов, политики не вправе просто прекратить ломать над этим голову, начать исследования, рассчитанные на десятки лет, и спокойно дожидаться их результатов. Это нецелесообразно. По мере того, как интернет усложняется, расширяется и сфера его применения, а авторитарные режимы обычно очень скоро находят способ извлечь из этого выгоду. Чем дольше мы медлим, тем вероятнее, что некоторые из возможностей, сейчас предоставляемых интернетом, будут упущены.
Это не значит, что прирученный интернет не может стать могущественным инструментом политика. Если такой инструмент уже оказался у вас в руках, безответственно не пользоваться им. Правда, Лэнгдон Уиннер, один из самых проницательных людей, размышлявших о современной технике как политическом факторе, однажды заметил, что “наша техника, хотя ее мощь практически безгранична, – это набор инструментов без рукояток”. Интернет, к сожалению, не исключение. Политикам кажется, будто они крепко держат “рукоятку”, однако это иллюзия: инструмент их не слушается. Они не в состоянии ни использовать мощь интернета, ни предугадать последствия своих поступков. Между тем, совершенные ими ошибки суммируются и, как в случае Ирана, приводят к тяжелым последствиям.
Большинство попыток Запада использовать интернет для борьбы с авторитаризмом можно описать как лечение неверно диагностированной болезни негодными средствами. Политики мало что могут сделать с “лекарством”, которое постоянно изменяется и поэтому не работает так, как они предполагают. Отсутствие “рукоятки” тоже не идет на пользу. Что касается болезни, то положение очень тревожное. Авторитаризм того сорта, с которым пытаются бороться политики, остался в прошлом. Чем быстрее политики поймут, что времена изменились, тем быстрее они возьмутся за выработку интернет-политики, которая соответствует 2010, а не 1989 году.
Что же касается средств, то в хозяйстве пригодятся и инструменты без рукояток. Просто надо учитывать это и найти им применение, пусть и ограниченное. Но нужно убедиться, что такой инструмент не поранит того, кто возьмет его в руки. До тех пор, пока политики не усвоят, что их проблемы с интернетом вызваны его совершенно непредсказуемой динамикой, они никогда не смогут толком воспользоваться громадными возможностями Сети.
Глава 2 С новым 1989 годом!
История киберутопизма небогата событиями, но двадцать первое января 2010 года точно займет место в ее анналах (наряду, вероятно, с рассуждениями Эндрю Салливана о роли “Твиттера” в тегеранских событиях). В тот день госсекретарь Хиллари Клинтон отправилась в вашингтонский Музей истории журналистики и новостей (Newseum), лучший в своем роде в Америке. Там госсекретарь произнесла историческую речь о свободе интернета, в которой отвела Всемирной паутине заметную роль во внешней политике.
Момент нельзя было выбрать удачнее. Всего неделей раньше компания “Гугл” объявила о своем уходе с китайского рынка, намекнув, что тут не обошлось без правительства КНР. По Вашингтону прокатилась волна возбуждения. Приверженность Америки делу свободы интернета обеспечивает работой целые вашингтонские семьи. “Обычные подозреваемые” (политологи, лоббисты, советники) с нетерпением принялись ждать первых залпов “войны за свободу интернета”, обещавшей им щедрое финансирование. Все в Вашингтоне с восторгом восприняли идею этого похода во имя всемирной справедливости, который позволил бы аналитическим центрам поставить на поток публикацию глубокомысленных научных трудов, военным подрядчикам – разработать несколько передовых технологий для преодоления цензурных барьеров, а неправительственным организациям – провести ряд рискованных тренингов в экзотических местах планеты. Вот почему вашингтонцы чаще, чем жители любого другого города мира (в том числе Тегерана и Пекина), печатают в поисковой строке “Гугла” слова “свобода интернета”. Кампания в защиту свободы Сети – типично вашингтонский феномен.
Это была уникальная встреча. Нечасто вашингтонская “мафия” (застегнутые на все пуговицы аналитики и эксперты) с “блэкберри” сталкивается с поклонниками айфонов – неряшливыми, не признающими дресс-кодов предпринимателями из Кремниевой долины. Мало что могло свести вместе Ларри Даймонда, старшего научного сотрудника консервативного Гуверовского института, бывшего старшего советника Временной администрации коалиционных сил в Ираке, с Крисом Мессиной по прозвищу Фэктори Джо, двадцатидевятилетним пропагандистом “веб 2.0” и “защитником открытой Сети” (это официальное название его должности в “Гугле”). Это была общая вечеринка нон-конформистов и карьеристов.
В своей речи Клинтон ничего нового не сообщила. Ее целью было объявить “свободу интернета” новым приоритетом американской внешней политики. Судя по шуму, который выступление Клинтон вызвало в СМИ, цель была достигнута, даже если детали и остались неизвестны. Выводы, сделанные госсекретарем, звучали крайне бодро (“свобода информации обеспечивает мир и безопасность, которые составляют основу глобального прогресса”), так же, как и предложенные рецепты: “Нам следует вложить эти орудия в руки людей по всему миру, которые воспользуются ими для распространения демократии и прав человека”. Обилие модных словечек (“дефицит на нынешнем рынке инноваций”, “использование силы коммуникационных технологий”, “долгосрочные дивиденды, приносимые скромными инвестициями в инновации”), вероятно, стоит отнести на счет желания понравиться пришельцам из Кремниевой долины.
Оставим в стороне чрезмерный оптимизм и профессиональное пустословие. Творческий подход Клинтон к новейшей истории – вот что действительно заслуживает внимания. Хиллари Клинтон провела параллель между препятствиями, стоящими на пути распространения свободы интернета, и опытом поддержки диссидентов во времена холодной войны. Рассказывая о недавнем визите в Германию на торжества, посвященные двадцатой годовщине падения Берлинской стены, Клинтон упомянула “самоотверженных мужчин и женщин”, “боровшихся против угнетения, распространяя самиздат”, который “помог пробить бетон и разорвать колючую проволоку ‘железного занавеса’”. (Музей истории журналистики и новостей – очень подходящее место для того, чтобы дать волю ностальгии по временам холодной войны: там находится крупнейшая за пределами Германии коллекция обломков Берлинской стены.)
Нечто похожее, по словам Хиллари Клинтон, происходит и сейчас: “Одновременно с распространением сетей по миру вместо осязаемых стен вырастают виртуальные”. И по мере того, как “во многих странах опускается новый, информационный занавес, вирусные видеоролики и записи в блогах становятся самиздатом наших дней”. Несмотря на то, что Клинтон не обозначила почти никаких политических задач, о них было нетрудно догадаться: виртуальные “стены” надлежит пробить, информационные занавесы – поднять, распространение цифрового самиздата – поддержать, а блогеров – назначить диссидентами.
Нечто похожее, по словам Хиллари Клинтон, происходит и сейчас: “Одновременно с распространением сетей по миру вместо осязаемых стен вырастают виртуальные”. И по мере того, как “во многих странах опускается новый, информационный занавес, вирусные видеоролики и записи в блогах становятся самиздатом наших дней”. Несмотря на то, что Клинтон не обозначила почти никаких политических задач, о них было нетрудно догадаться: виртуальные “стены” надлежит пробить, информационные занавесы – поднять, распространение цифрового самиздата – поддержать, а блогеров – назначить диссидентами.
Поскольку речь шла о Вашингтоне, то произнесение Хиллари Клинтон выражения “новый информационный занавес” тем же тоном, что и “Берлинская стена”, было равнозначно объявлению 3D-сиквела холодной войны. Она угадала тайное желание множества политиков, которым до зарезу нужен был понятный враг. Такой враг, что отличался бы от бородачей из пещер Вазиристана, которым мало дела до рассуждений о балансе сил и которые буквально оккупировали текущую повестку дня.
Особенно происходящее порадовало соратников Рональда Рейгана. Победившие в аналоговой холодной войне, они чувствовали в себе силы выиграть и цифровую. Однако не слово “интернет” сделало свободу интернета настолько привлекательной для этой группы. Задача по уничтожению киберстен буквально стала спасительным кругом для стареющих солдат холодной войны, быстро теряющих связь с миром, который озабочен, например, изменением климата и недостаточным регулированием финансовых рынков. Не то чтобы остальные проблемы современности не важны: они недостаточно важны в сравнении с борьбой против коммунизма. Для многих членов стремительно вымирающего лобби эпохи холодной войны битва за свободу интернета – это последний шанс на то, чтобы вернуть себе интеллектуальное лидерство. В конце концов, кого призовет публика, как не их, неутомимых и самокритичных государственных мужей, которые когда-то уже помогли избавить мир ото всех этих стен и занавесов?
Гнездо для “ястреба”
Всего несколько месяцев спустя одна из таких вашингтонских групп провела яркую конференцию, посвященную обсуждению того, как политика времен холодной войны (особенно поддержка Западом советских диссидентов) может быть извлечена из чулана истории и применена в современных условиях. Мероприятие, на котором председательствовал Джордж У. Буш (к тому времени почти сошедший с политической сцены), собрало ряд воинственных неоконсерваторов. Они решили объявить собственную войну за свободу интернета (возможно, из отвращения к вялой внешней политике администрации Барака Обамы).
Было, конечно, нечто сюрреалистическое в том, что в этом клубе председательствует Буш: будучи президентом, он довольно пренебрежительно отзывался об “интернетах”. С другой стороны (для Буша по крайней мере), мероприятие почти не имело отношения к Сети как таковой. Целью скорее был перенос повестки распространения свободы в мире (freedom agenda) на цифровые просторы. Сочтя интернет своим союзником, Буш, который всегда гордился собственной репутацией лучшего друга диссидентов (находясь на посту президента, он встретился более чем с сотней из них), согласился провести встречу “глобальных кибердиссидентов” в Техасе. Конференция с участием нескольких политических блогеров из таких стран как Сирия, Куба, Колумбия и Иран стала одним из первых заметных публичных мероприятий, организованных только что созданным Институтом им. Джорджа У. Буша. Помпезность мероприятия (темы дискуссий были сформулированы, например, так: “Истории о свободе с передовой” и “Глобальные уроки электронной свободы”) свидетельствует о том, что даже два десятилетия спустя после падения Берлинской стены ветераны холодной войны по-прежнему сильны в манихейской риторике.
Однако конференция в Техасе не стала просто собранием безработных неоконсерваторов. Там присутствовали и уважаемые эксперты по интернету, например, Итан Цукерман и Хэл Робертс из Беркмановского центра по изучению интернета и общества (Гарвард). В Техас отправился даже высокопоставленный чиновник Госдепа, то есть человек Обамы. “Эта конференция привлекает внимание к деятельности нового поколения диссидентов, вселяя надежду, что оно станет маяком для остальных”, – заявил Джеймс Глассман, бывший высокопоставленный сотрудник администрации Буша, ныне президент Института им. Джорджа У. Буша. По словам Глассмана, целью конференции было “определить тенденции эффективной киберсвязи, которая распространяет свободу и способствует продвижению прав человека”. Отмечу, что Джеймс Глассман значит для киберутопизма то же, что Генри Торо – для доктрины гражданского неповиновения. Он выступил соавтором книги “Доу 36 000”, в которой говорилось, что индекс Доу-Джонса находится на пути к новым высотам. Книга увидела свет в 2000 году, за несколько месяцев до того, как лопнул пузырь доткомов.
Дэвид Кейс, директор проекта “Кибердиссиденты” (Cy berdissidents.org), был одним из ключевых ораторов на мероприятии Буша. Он стал своего рода “мостиком” в мир старых советских диссидентов. Кейс работал с Натаном Щаранским, видным советским диссидентом, чей образ мыслей оказал большое влияние на представления администрации Буша о борьбе за свободу во всем мире. (Манифест Щаранского “В защиту демократии” – одна из немногих книг, прочитанных Бушем во время пребывания в должности президента, – по его словам, заметно на него повлияла: “Если хотите вкратце узнать, что я думаю о внешней политике, прочитайте книгу Натана Щаранского… Прочитайте. Отличная книга”.) По словам Кейеса, миссия “Кибердиссидентов” состоит в том, чтобы “сделать знаменитыми ближневосточных интернет-активистов, борющихся за демократию, и заставить Запад их полюбить”, то есть приблизить их по уровню популярности к Щаранскому (кстати, последний – один из советников этого проекта).
Но не следует торопиться с выводами. “Киберконсерваторы”, съехавшиеся в Техас, – не мечтательные утописты, думающие, будто интернет волшебным образом очистит мир от диктаторов. Напротив, они охотно соглашаются (гораздо охотнее, чем либералы из администрации Обамы), что авторитарные правительства в интернете не менее активны. “Демократии твитами не добиться”, – пишет Джеффри Гедмин, президент “Радио Свободная Европа/Радио Свобода”[5], также посетивший это мероприятие. Гедмин, ставленник Буша, – очень заметная фигура среди консерваторов (он занимает, кроме прочего, руководящую должность в Американском институте предпринимательства). То, что киберконсерваторы уверовали в способность блогеров свергать правительства, – не признак киберутопизма, а скорее элемент видения неоконсерваторами природы авторитаризма и роли диссидентов (онлайновых и обычных) в его трансформации. Оттенки утопизма, само собой, хорошо различимы в их подходе, но это утопический взгляд не на технологию. Это утопический взгляд на политику вообще.
Иракский опыт несколько остудил пыл неоконсерваторов, но их убежденность в том, что все общества стремятся к демократии и (если, конечно, все препятствия будут устранены) будут развиваться именно в этом направлении, сильна как никогда. Киберконсерваторы не сразу осознали огромный потенциал интернета для достижения намеченной ими цели. Менее чем за двадцать лет Сеть устранила больше препятствий, чем вся политика неоконсерваторов, но, поскольку авторитарные правительства не сидели сложа руки и активно осваивали киберпространство, теперь их нужно остановить. С точки зрения большинства присутствовавших на мероприятии Буша, борьба за свободу интернета быстро стала существеннейшей задачей нового века, которая поможет завершить проект, начатый Рональдом Рейганом в 80-е годы и старательно продолженный Бушем в первое десятилетие нового века. Кажется, что в загадочной свободе интернета неоконсерватизм, который, как многие считали, пришел в упадок, обрел новый смысл существования – а с ним и возрождение идеологии.
Мало кто демонстрирует сложные интеллектуальные связи истории холодной войны и неоконсерватизма с дивным новым миром свободы интернета лучше, чем Марк Палмер. Палмер, соучредитель Национального фонда поддержки демократии (крупнейшая в мире организация, содействующая распространению демократии и финансируемая Конгрессом США), служил послом в Венгрии в последние годы коммунистического режима, поэтому прекрасно осведомлен о борьбе восточноевропейских диссидентов. Столь же хорошо Палмеру известно о том, как Запад им помогал, поскольку значительная доля этой помощи проходила через американское посольство. В настоящее время Палмер, член сверхвоинственного Комитета по существующей опасности, стал главным защитником свободы интернета, в основном в интересах Фалуньгун – преследуемой китайскими властями духовной группы, одного из главных закулисных игроков в быстро растущей индустрии защиты свободы интернета. В 1999 году, когда у этой группы возник конфликт с китайским правительством, несколько веб-сайтов Фалуньгун были заблокированы. Для преодоления многочисленных китайских файерволов последователи Фалуньгун создали впечатляющий набор технологий, позволяющих китайцам получить доступ к заблокированным сайтам. Палмер выступал со страстными призывами (в том числе в Конгрессе) к правительству США увеличить ассигнования кампании Фалуньгун, в том числе с целью распространения таких технологий в других угнетенных странах. Госдеп США отверг по меньшей мере одно такое требование, однако в мае 2010 года, под давлением многочисленных сторонников Фалуньгун, в том числе консервативных организаций вроде Хадсоновского института, и передовиц в “Нью-Йорк таймс”, “Вашингтон пост” и “Уолл-стрит джорнал”, он уступил. Группе выделили 1,5 миллиона долларов.