В. Востоков Братец
Накануне юбилея органов безопасности меня пригласили на встречу с молодыми рабочими.
Когда наша беседа подходила к концу, мне передали записку.
— Не могли бы вы рассказать о каком-нибудь случае из личной практики? — прочел я.
В зале стояла тишина. На меня смотрели сотни глаз.
— Если располагаете временем, я могу рассказать вам об одном деле.
Ребята оживились, раздались одобрительные голоса.
— В тот день, как всегда, мне принесли на доклад почту, — начал я. — Наряду с другими документами в папке лежало заявление. Заявление как заявление. Неровный женский почерк. Внизу штамп «Приемная МГБ. Ящик для писем». Таких заявлений поступало много. Но тогда оно было, как помню, в единственном числе. Я был занят каким-то срочным делом и хотел было отложить его в сторону, но мое внимание привлекла упоминаемая в нем фамилия Шкуро. Решил прочесть заявление.
«В советскую контрразведку. Уважаемые товарищи, спешу сообщить вам об одной встрече, которая перевернула всю мою душу. В районе Метростроевской улицы я неожиданно повстречала на днях своего земляка — Карпецкого Валентина Иосифовича. Боже мой, что со мною было. Белогвардеец из армии атамана Шкуро, действовавшей на Кавказе в годы гражданской войны, его руки по локоть в крови защитников Советской России, оказывается, еще жив и ходит по нашей земле, по рассказам его жены, с которой я была немного знакома по Пятигорску, ее муж Карпецкий наводил страх на местных коммунистов и причастен к смерти Анджиевского, руководителя борьбы за установление Советской власти в Пятигорске, активного борца против белогвардейцев и интервентов на Кавказе. Товарищи чекисты, разыщите этого злодея и воздайте ему должное. Его приметы: высокий, статный, седой, ему сейчас лет 60. С уважением…» —
и далее следовала неразборчивая подпись. На конверте значился обратный адрес: Кропоткинская улица, квартира восемь, а вот номер дома и фамилия отправителя отсутствовали.
Заявление, как говорится, позвало в дорогу. Я занялся установлением местожительства автора письма. Пришлось «перелопатить» все дома по Кропоткинской улице, имеющих квартиры восемь, на что ушло немало времени… Анна Алексеевна оказалась милой старушкой, сохранившей цепкую память. На вопрос, что ей известно, кроме написанного в заявлении, ответила:
— Не очень многое. Когда я жила в 1919 году в Пятигорске, занятом белогвардейцами, моя племянница обшивала жену Карпецкого, который к тому времени работал в контрразведке у атамана Шкуро. Он иногда приходил к нам вместе с супругой.
— Вы уверены, что Карпецкий работал в контрразведке атамана Шкуро? — спросил я Анну Алексеевну.
— Да, сынок. Об этом мы опять-таки знали от жены Карпецкого. Она гордилась мужем и усердно помогала ему. А главное — не скрывала этого. Хорошо помню, как рассказывала она, что однажды, случайно встретив на рынке какого-то знакомого ей большевика, не моргнув глазом, тут же выдала его контрразведке. Получила за это какую-то медаль. Я сама ее видела. В общем, это была достойная друг друга пара.
— О ее судьбе вам что-нибудь известно?
— Конечно. С приходом Красной Армии ее расстреляли, а Карпецкий успел удрать с беляками. Правда, когда наши вели бои за Пятигорск, она мне сказала, что ее муж погиб на перевале во время отступления. Теперь-то ясно, что она врала.
— В своем заявлении вы писали, что Карпецкий причастен к смерти Григория Григорьевича Анджиевского. Откуда вам об этом известно?
— Мне рассказывали люди, которые хорошо знали жену Анджиевского. Она им говорила, что, когда они с мужем вышли из театра «Рекорд», что на проспекте Свободы, его схватили английские интервенты, среди которых был и белогвардейский офицер, выделявшийся высоким ростом. Она его хорошо запомнила. Надо полагать, это был Карпецкий.
— Мог быть, мог и не быть.
— Подходит рост и место службы, а там разберитесь. На это вы поставлены.
— Логично. Будем разбираться. Уважаемая Анна Алексеевна, еще один вопрос: кто вам известен из родственников Карпецкого и где они сейчас?
— Насколько я помню, у него были две сестры — Екатерина, ее-то я и знала, и Светлана, она жила от них отдельно, видеть ее не пришлось, обе уроженки, кажется, Тифлиса.
Далее Анна Алексеевна рассказала об обстоятельствах встречи с Карпецким. Когда она узнала Карпецкого, то обратилась к проходящему мимо молодому мужчине с просьбой помочь задержать Карпецкого, но тот, сославшись на занятость, отмахнулся от старушки. Получив отказ, Анна Алексеевна решила проследить, куда он пойдет. Это был один из переулков на Метростроевской улице.
Мы поехали с ней искать этот переулок. Нашли. Примерно определили группу домов, куда мог войти Карпецкий.
Тогда мы попросили Анну Алексеевну вместе с нашим сотрудником подежурить в районе предполагаемого жительства Карпецкого. Однако прошел месяц, а Карпецкий не появлялся. А тут Анна Алексеевна заболела. Проверка Карпецкого по адресному бюро ничего не дала. В нашем распоряжении оставался единственный путь — идти к Карпецкому через его сестер. Но мы не знали их настоящих фамилий, а под фамилией Карпецких они нигде не значились. Пришлось в домоуправлении проверить все дома и квартиры по Метростроевской улице и прилегающим переулкам. Установили, что в этих домах проживают несколько десятков Екатерин и Светлан, из них три человека с отчеством Иосифовна. После тщательного изучения остановились на Екатерине Горбань, подходящей по возрасту и месту рождения. Она проживала у пенсионера Бориса Георгиевича Корнеева в качестве домработницы.
Вскоре достали фотографии Корнеева и его домработницы. Снова я встретился с Анной Алексеевной. Среди шести разных фотокарточек, предъявленных ей, она уверенно показала на Корнеева, которого знала под фамилией Карпецкого, а в домработнице признала сестру его Екатерину Иосифовну.
Изучение жизни Корнеева заняло немало времени. Он вел очень скромный образ жизни, был на редкость осторожен и недоверчив.
Соседи отмечали, что Корнеев на улицу выходил довольно редко, объясняя это плохим здоровьем. О себе никогда не говорил. Писем по почте не получал, дружбы ни с кем не поддерживал, кроме одной знакомой женщины Люси, работавшей в аптеке.
Многое о Карпецком могли бы рассказать архивы. Но они почти не сохранились. Тем не менее кое-что все же удалось наскрести. Карпецкий происходил из крупных лавочников. До первой мировой войны окончил военное училище. В период гражданской войны действительно находился в белой армии атамана Шкуро, но в качество кого, установить не удалось. Сменил фамилию на Корнеева Бориса Георгиевича и в двадцатых годах приехал в Москву. Работал по граверной части на дому, по договорам. Вторично женился. Жена умерла, в пятидесятом году. Вскоре он ушел на пенсию.
Параллельно с изучением Корнеева — Карпецкого мы искали жену Анджиевского. Она могла рассказать кое-что о Карпецком. Но ее не было в живых. Вот тогда-то и родилась идея, так сказать, психологического характера, позволившая немного встряхнуть Карпецкого, а главное, узнать кое-какие детали из его прошлой жизни. Но об этом лучше всего поведает сама Екатерина Горбань, точнее, сделанные мною выписки из ее дневника. Я снял копии с наиболее характерных мест, имеющих непосредственное отношение к данному случаю. Все думал написать об этом, но так и не собрался с духом. С вашего разрешения я их зачитаю.
«…Братец пришел бледный, с трясущимися руками. Спрашиваю, что случилось. Мотает головой, не может говорить. Чувствую, как и у меня по телу заползали мурашки. Не знаю, о чем подумать. Неужели раскрыта тайна, вот уже столько лет так тщательно охраняемая? Не выдерживаю и набрасываюсь коршуном на него. В ответ вижу горькую улыбку на усталом бледном лице. Затем последовал рассказ. Оказывается, случайно встретил на улице одного знакомого армянина по совместной службе в белой армии Шкуро. И так перепугался, что тот его вдруг узнает, — полдня заметал свои следы по городу. Чудак. Впрочем, его можно понять».
«…Десятый день мой братец никуда не выходит после того случая. Боится. Ну и напугал же его армянин. Дышит свежим воздухом через форточку. Усиленно занимается физзарядкой. Утром и вечером принимает ванны из морской соли. На телефонные звонки не отвечает, двери в квартиру сам никому не открывает».
«…Пришла из города, как всегда, нагруженная сумками. Зову братца. Не отвечает. Захожу к нему. Сидит в комнате, глушит водку. „Опять что-то случилось“, — решила я. Спрашиваю, в чем дело, не отвечает. Молчит день. Молчит второй. „Ты в конце концов скажешь, что произошло, или нет?“ — со злостью кричу. В ответ он молча протягивает мне конверт. Обратный адрес не указан. Вынимаю из конверта листок, вырванный из настольного календаря. Заглядываю. Пусто.
— Ну и что? А где письмо? — спрашиваю его.
— Ты его положила на стол.
— Не понимаю…
— Прочти, что на листке написано.
— Что написано…
— Дура, читай ниже, под числом. Поняла? — говорит он, когда я после прочтения текста растерянно уставилась на него.
Я молча рассматриваю штемпель на конверте: „Пятигорск“.
— Кто бы это мог? — допытывался братец. — О моей службе в контрразведке у Шкуро знают двое: армянин Сарапетян и Ахметов. Где армянин живет и чем занимается, я не знаю, и будем надеяться, что это взаимно. Я ушел от него по всем правилам слежки. Значит, исключается. Остается геолог Ахметов Василий Егорович, но он в Красноярске…
— Письмо-то из Пятигорска, — нарушаю наконец я молчание.
— Письмо можно опустить из любого города.
— Может быть, Костя из Одессы? — говорю я.
— Он ничего не знает.
— Тогда остается Ахметов…
— Остается… А может быть… это ты мне подарочек преподнесла.
Я просто онемела от этих слов.
— Ладно, не пускай слюни. Дай бог, чтобы этим кончилось.
— Одни переживания и тревоги. Вместо того чтобы быть твоей сестрой, я вынуждена объявляться домработницей. Надоело. А ты еще со своими идиотскими подозрениями, — говорю ему, утирая слезы, а сама думаю: „Так тебе и надо, старый хмырь“.
— Оставь меня одного, — говорит он мне в ответ.
— Тебя, что ли, буду охранять. Много чести, — и я вышла из комнаты.
Через несколько секунд послышался щелчок ключа. Закрыл дверь на замок. „Интересно, что будет делать“, — сгорая от любопытства, подумала я, пристраиваясь около замочной скважины. На мое счастье, выступ ключа был в стороне от входного отверстия. Вижу краем глаза, как братец отодвинул письменный стол, осторожно вскрыл плитку паркета. Вынул оттуда небольшой сверток, развернул его. „Золото, бриллианты“, — мелькнуло у меня в голове. Вот тебе на. А я-то, дура, не знала о его настоящем богатстве. Всю жизнь прожили вместе. И это называется братец. Во мне все закипело. И только шаги, раздавшиеся рядом с дверью, отрезвили меня. Отпрянула от двери. В следующее мгновение раздался щелчок замка и появился он с чемоданом в руках. Подозрительно взглянув на меня, молча направился к выходу.
— Ты куда собрался на ночь глядя? — спрашиваю.
— Закудахтала. Скоро приду.
Я бросилась к окну. Вижу, он идет по двору. И тут меня осенила мысль. Быстро собираюсь. Бегу за ним. Увидела его только тогда, когда он подходил уже к метро. Довела его до станции Перово. Дальше идти побоялась».
«…Прошло две недели. Все время думаю о нем. И вдруг телефонный звонок.
— Что нового? — слышу голос братца.
— Ничего. Поздоровался бы, — отвечаю ему как можно ласковее.
— Никто обо мне не спрашивал, не интересовался?
— Нет… Алло… Алло, — кричу я в трубку. В ответ раздаются частые гудки.
Через час он приезжает.
— У Люси был, что ли? — допытываюсь я.
— В Перово, у знакомого, — отвечает он вяло. — Значит, все в порядке. Может быть, действительно это была шутка?.. Лучше, пожалуй, бежать, — говорит он.
— Куда?
— За границу.
— Как будто бы это в Серебряный бор, сел и через двадцать минут там.
— А что? Помогут, — отвечает братец, а потом, как бы спохватившись, заметил: — Я пошутил, а ты уже и всерьез. Я приехал за одеялом. Холодно.
— Ужинать будешь?
— Нет времени. Пора.
Захватив одеяло, он уехал. Вернулся он только через неделю».
«…Случайно, узнала от Люси, что по настойчивой просьбе братца она дала ему большую дозу снотворного. Что бы это значило? Правда, спать он стал плохо. Но зачем ему нужна такая доза? Принимаю решение посоветоваться со Светланой. Пригласила ее к себе. Долго судили, рядили. Пришли к выводу, что братец решил отравиться. Мы начали прикидывать, как поделить его имущество.
— А если доза окажется несмертельной? Вдруг проснется в гробу? — задаю я вопрос Светлане.
— Сейчас позвоню Люсе, — говорит Светлана и решительно направляется в прихожую.
Через несколько минут она возвращается.
— Все в порядке.
— Светик, а вдруг струсит?
— Сервант я бы взяла своей невестке. А ты бери пианино. Договорились? — говорит Светлана, не обращая внимания на мой вопрос, и выжидательно смотрит на меня.
Все было хорошо, пока не дошли до больших золотых часов. Зашел спор. Никто не хотел уступать. Пошли оскорбления.
— Ты с ним вместе живешь, небось на троих успела нахапать барахла-то, — упрекает меня Светлана.
— Я нахватала здесь, а ты на работе… Квиты.
Мы чуть не подрались. Светлана, зло хлопнув дверью, ушла. Ну и черт с ней. Воровка. Зачем только однажды выручила ее из беды? Сидеть бы ей в тюрьме…».
«…Братец ушел к Люсе. Воспользовавшись, ищу драгоценности. Все перерыла. Излазила пол на коленях. Старый тайник пуст. Драгоценностей нет. Неужели запрятал в Перово? От злости даже разревелась».
«…Сегодня почти всю ночь не спала. Уж очень разволновалась. Неожиданно приехал Вася Ахметов. Это моя давнишняя симпатия. Вспомнилось былое, и сердце сжалось в груди. Какой он был когда-то молодец, а сейчас… впрочем, и я-то далеко не первой свежести. Мой-то сыч, не дав ему опомниться, сразу потащил его к себе. Это его вина, что мы не вместе. Любопытно было узнать, о чем у них будет разговор. Прижимаю ухо к стене. Великое дело иметь тонкую перегородку.
— Я, кажется, не вовремя приехал, Валя? Но ведь ты сам вызвал меня, — слышу я, как робко говорит Ахметов.
— Не Валя, а Борис. Пора бы привыкнуть. Сколько раз можно говорить.
— Извини… Что случилось? Зачем я тебе?
— Понадобился… Ты лучше объясни, кто тебя надоумил шутить надо мной…
— Не понимаю, о чем ты?
— Сейчас поймешь… Вот, смотри, твоя работа?
— Ты же знаешь, никакого отношения к смерти Анджиевского я не имел. При чем тут Анджиевский? — говорит после некоторой паузы Ахметов.
— Листок зачем мне подослал?
— Я?! Да… ты… шутишь!
— Мне не до шуток. Это ты решил поразвлечься… Я тебе покажу, какой ты геолог…
— Да ты с ума, видно, спятил, Ва… Борис. Что с тобой происходит… обратись к врачу… С ума сошел, такое подумать… — бормотал Ахметов.
— Врешь… притворяешься… Сознайся, твоя работа, твой почерк, меня не проведешь. Слышишь, „Бештау“? Я слишком хорошо тебя знаю.
— Борис, мне не о чем больше с тобой говорить. Я все сказал. Ты оскорбил меня своим нелепым подозрением, и я ухожу… Ухо-жу.
— Нет, постой… Ты сейчас мне нужен больше, чем тогда, помнишь? — говорит братец. В комнате становится тихо. — Скажи, кто бы мог такую шутку со мной сморозить? Чего молчишь… — первым нарушает молчание брат.
— Ума не приложу… Кто-то свой… — отвечает Ахметов.
— Если свой, то кто и с какой целью? Потешиться? Лишний раз плюнуть в душу старику? А может, вовсе и не свой…
— Что имеешь в виду?
— Будто не знаешь… Забыл черные кожанки…
— С ума сошел… столько времени прошло, все быльем поросло, откуда им знать.
— Думай, „Бештау“, думай, что будем делать?
— У меня есть имя… штабс-капитан.
— И кличка тоже… Ладно, не будем ссориться. Фотографию привез?
— Привез. Зачем она тебе?
— Давай уничтожим, спокойнее обоим будет.
— Давно хотел это сделать… На, бери.
— Верю тебе. Понимаешь… ночами не сплю… Что делать? Подскажи, Василий. Больше мне не с кем посоветоваться.
— Меняй квартиру, — говорит Ахметов.
Они перешли на шепот. Сколько ни старалась, сколько ни напрягала слух, ничего не было слышно».
«…Братец исчез. Мы со Светланой не находим себе места. Не знаем, радоваться или нет. Вещи вроде были на месте. А это главное. Я рассказала ей о разговоре брата с Ахметовым. Начали на всякий случай названивать по больницам, вдруг нечаянно попал или сам кинулся под машину. Мог же он в конце концов стать настоящим мужчиной. В милицию не звонили. Боялись… И вдруг ночной звонок по телефону. Это брат. Он меня вызывает к метро. Я, конечно, пошла.
— Где шатался? — спрашиваю его.
— В Одессе. Искал Костю… черт бы его подрал…
— Мы тут со Светой думали, не случилось ли что с тобой.
— Вы только этого и ждете.
— Скажешь тоже. Нам какая радость. Живи на здоровье, — говорю я как можно мягче. А что я ему еще могла сказать».
«…Братец развил бурную деятельность по обмену квартиры. Сколько ни уговаривала его отказаться от этой затеи, все бесполезно. И вот однажды утром к нам пришел солидный мужчина в больших роговых очках.
— Кто там? — крикнул брат из своей комнаты.
— Пришли к тебе насчет обмена, — ответила я ему.
Братец нехотя вышел из своего убежища.
— Мне сказали, что вы хотите обменять квартиру, — обратился мужчина.
— Кто вам сказал? — спрашивает братец.