В общем, подумала Марселина, она уже увидела все, что необходимо, в новом магазине, но, к ее немалому удивлению, герцог повел ее не к выходу, а к лестнице.
И тут она поняла, о чем напрочь забыла. На первом этаже расположены рабочие помещения. А на втором и третьем — жилые. Об этом она не подумала ни разу за весь день.
— О Боже! — воскликнула она. — Надеюсь, в Кливдон-Хаусе найдется пара лишних матрасов. Стол и стулья тоже были бы полезны, но не обязательны. Нам уже приходилось жить в походных условиях. Боюсь, кое-что придется еще подкупить.
— Давай поднимемся наверх и посмотрим, что необходимо, — предложил герцог. — Возможно, наши беглецы что-нибудь оставили.
Он пошел вперед с лампой в руке.
И не остановился на втором этаже, а сразу направился на третий.
На последней ступеньке лестницы он обернулся.
— Подожди здесь, — сказал он, открыл дверь и скрылся за ней. Спустя минуту в помещении зажегся неяркий газовый свет.
— Заходи, — крикнул герцог. — Взгляни, что тут имеется.
Марселина подошла к двери и заглянула внутрь. Потом медленно переступила порог.
Софа, стол, стулья. Шторы на окнах. Ковер на полу. Все это было явно не из Кливдон-Хауса. Обстановка была вовсе не величественной. Она напоминала апартаменты ее кузины в Париже. Спокойная элегантность. Комфорт. Тепло. Не демонстрационный зал, а уютный, комфортный дом.
— Боже… — сдавленно пробормотала она. Больше ничего она не в силах была выговорить. Не доверяла себе. Что-то сдавило сердце. Стало трудно дышать.
Из очаровательной гостиной Кливдон повел ее в маленькую столовую, а оттуда в детскую, обставленную с такой любовью и пониманием характера Люси, что сердце Марселины пронзило болью. Здесь был маленький столик и стульчики, и даже кукольный чайный сервиз. На стене висели полки для книг, под ними на полу стоял ярко разрисованный ящик для игрушек. Из детской герцог повел Марселину в еще одну комнату больших размеров.
— Я подумал, что ты предпочтешь эту комнату, — сказал он, — но если нет, полагаю, дамы всегда могут поменяться. Но ты художница, и я решил, что будет лучше, если окна твоей комнаты будут выходить не на шумную улицу, а в сад. Ты даже сможешь увидеть Грин-парк, хотя для этого тебе придется встать на стул.
Марселина носила фамилию Нуаро, а значит, в ее душе бушевали страсти. Но она, как и остальные члены семьи, прекрасно контролировала то, что позволяла видеть окружающим.
Но в этот миг что-то в ней сломалось.
— О, Кливдон, что ты наделал! — воскликнула она. Боль в сердце стала невыносимой, к глазам подступили слезы, и впервые за долгие годы Марселина зарыдала.
Глава 13
Слезы никогда не давались ей легко. Узнав, что холера унесла ее родителей, она сожалела об упущенных возможностях и о том, что всегда надеялась от них получить, но никогда не получала. Когда болезнь убила кузину Эмму, которая всегда заботилась о Марселине, Софи и Леони, в очередной раз брошенных мамой и папой, она была глубоко опечалена. Она горевала и о Чарли, которому отдала свое молодое сердце.
Но и тогда Марселина так не рыдала. У нее никогда не было времени на то, чтобы предаваться горю. Каждая утрата означала, что ей необходимо действовать еще энергичнее, чтобы спасти семью.
Не плакала Марселина и тогда, когда холера поразила Люси. Для слез не было времени. Надо было работать — каждую минуту, каждую секунду, чтобы сохранить малышке жизнь. И когда она едва не погибла в огне, ее мать не проронила ни слезинки.
Но теперь…
Это была последняя капля. Марселина сломалась и заплакала.
— Прошу тебя, не надо, — всполошился Кливдон. — Неужели все так плохо? А я-то льстил себе, что обладаю вкусом. Хотя бы каким-нибудь. Выходит, что нет. Ну, с тобой тягаться я и не собирался, но все же… все же… Черт побери! Прекрати рыдать, Нуаро!
Марселина непременно рассмеялась бы, если бы смогла. Но внутри нее прорвалась какая-то плотина. Слезы лились градом. Она оплакивала то, что сама не могла выразить словами.
— Чтоб тебя… — пробормотал герцог. — Знай я, что ты устроишь такую истерику, повез бы тебя прямо домой — я имел в виду, в Кливдон-Хаус.
Дом. Его дом. Кливдон дал ей дом, когда она лишилась своего. А сегодня, когда она не думала ни о чем, кроме бизнеса, он создал для нее новый дом. Марселина почувствовала себя совершенно несчастной, и плечи затряслись с новой силой.
— Вообще-то я намеревался сделать тебе приятный сюрприз, — сообщил он. — Знаешь, клиенты не должны тебя видеть плачущей. Они перестанут тебя уважать. Тогда у тебя ничего не получится. Ты должна править ими железной рукой, иначе они… — Герцог чертыхнулся и сдался. — Нуаро, что случилось?
Ты. Ты случился. Только ты.
Но шторм уже стихал. Марселина отняла руки от лица и с изумлением обнаружила, что они дрожат. Она отыскала платок, тщательно вытерла лицо и только тогда обратила внимание, что Кливдон стоит в стороне, не двигаясь и сжав кулаки.
Он хотел сделать вполне естественную вещь, подумала она. Подойти к ней, обнять и успокоить. Но не позволил себе этой вольности. Что он для этого сделал? Вызвал в памяти образ леди Клары? Подумал о ней и о своих обязательствах перед ней?
Теперь Марселине захотелось рассмеяться. Ирония была слишком очевидна.
В тот самый момент, когда Кливдон уничтожил последние рубежи ее обороны, он нашел в себе моральные силы остаться в стороне.
— Т-ты не п-понимаешь, — все еще всхлипывая, прошептала она.
— Ты даже сама не знаешь, насколько права, — вздохнул он. — Ни черта не понимаю.
— Никто, — сказала она, и ее голос снова задрожал. — Никто и никогда… — Она громко всхлипнула, прикусила губу и махнула мокрым платочком, показывая на окружающую обстановку. — Никогда в жизни… Никто… Дом. Ты создал для меня дом.
Это была правда. Никто за всю ее жизнь даже не подумал о том, чтобы создать для нее дом. Ее родители никогда не задерживались долго на одном месте. У них были жилища, места, где они прятались или разбивали лагерь, как цыгане. Но никогда не было дома. Даже когда кузина Эмма взяла их к себе, у них появилось место, где они ели, спали и работали. Но в нем ничего не принадлежало Марселине и ее сестрам. Там ничего не делалось специально для них. Маленькие комнаты на верхнем этаже здания на Флит-стрит стали их первым настоящим домом.
А теперь Кливдон создал дом для нее. Он сделал это без всякого шума, пока она была занята неотложными проблемами. Он хотел преподнести ей сюрприз.
— Ох, Кливдон, что же мне делать?
— Жить, — просто сказал он.
Она заглянула в колдовские зеленые глаза, в которых видела дьявольские огоньки и жар желания, смех и ярость. И любовь, конечно. К Люси.
— Кто-то же должен был подумать об этом. — Кливдон пожал плечами. — Ты была так занята. Магазин был — и есть — для тебя самое важное. Без него у тебя нет ничего. Но тебе от меня требовалось лишь одно: чтобы я стоял рядом и надувал щеки, то есть выглядел настоящим герцогом. И мне стало скучно.
Да, теперь он, безусловно, понимал, что для нее значит бизнес. За несколько коротких недель он прошел путь от полного отрицания — нет, пожалуй, от презрения к ее бизнесу — до понимания.
— Мне показалось неправильным отвлекать тебя на обычные домашние дела, — продолжил герцог. — Ведь ты старалась сотворить невозможное. Но это так похоже на тебя — браться за невозможное. Платье Клары. Выслеживание меня в Париже. Кому, скажи на милость, могла прийти в голову такая безумная идея? Если ты спросишь мое мнение, отвечу: у тебя был один шанс на успех из миллиона.
— И будешь прав, — вздохнула Марселина. — Это был безумный план.
— Но он оказался успешным.
— Да. Господь был милостив.
В него вкрался лишь один маленький просчет. Марселина почувствовала, что глаза снова наполняются слезами, и поспешно заморгала. Убедившись, что слезы сдержать удалось, она вымученно улыбнулась.
— Я счастлива, — сообщила она. — Быть счастливее невозможно. У меня есть все, что я хотела. — Она всплеснула руками. — Даже больше. Прекрасный магазин на Сент-Джеймс-стрит. Неограниченный простор для реализации моих планов.
Она покачала головой, отошла, опустилась на стул, сложила на коленях руки и уставилась в пол. Любопытный ковер выбрал Кливдон для ее спальни. Красные маки, сплетенные с черными завитками и листьями на бледно-золотистом фоне… с оттенком розового…
Она покачала головой, отошла, опустилась на стул, сложила на коленях руки и уставилась в пол. Любопытный ковер выбрал Кливдон для ее спальни. Красные маки, сплетенные с черными завитками и листьями на бледно-золотистом фоне… с оттенком розового…
Цвета платья, в котором она была на балу у графини Ширак.
И тут Марселина все поняла. Дом, который он создал для нее, был скорее всего его прощальным подарком.
Ирония судьбы. Потрясающая ирония.
Она преследовала его, настигла и получила все, что хотела.
И сама же все испортила.
Чем не шутка?
Она влюбилась.
А герцог попрощался с ней, как принято прощаться с любовницей у людей его класса — сделал ей экстравагантный подарок.
У них нет будущего.
Учитывая, кто он такой, она могла стать только его любовницей. А этого не будет никогда. И вовсе не из-за моральных принципов. Они для нее ничего не значили. А по соображениям бизнеса, который давал средства существования ее семье. Этот бизнес она любила — он стал великой страстью ее жизни.
Она должна оставить чувства при себе и страдать в одиночестве. Но ведь самая главная проблема — нет, не проблема — несчастье, катастрофа — заключалась в том, что Марселина полюбила этого мужчину.
И она быстро составила план. Она сразу увидела его мысленным взором — как и все другие свои планы. Она знала, что и как сделает. Это было единственным правильным решением.
Марселина подошла к кровати и указала на нее пальцем.
— Я хочу, чтобы ты сел сюда.
— Не глупи, — поморщился Кливдон.
Она развязала ленты шляпки.
— Нуаро, вероятно, ты не поняла, почему я так спешил убрать вас из своего дома, — сказал он. — Лично мне наплевать на все сплетни и пересуды, когда они касаются лично меня. Но ты же знаешь, что эти разговоры задевают кое-кого еще.
— Ты мужчина, — сказала Марселина, — а мужчине прощают то, что никогда не простят женщине.
— Я обещал себе, что не сделаю ничего, за что меня надо прощать.
— Ты будешь не первым мужчиной, нарушившим обещание.
Держа шляпку за ленты, она взглянула в глаза мужчине. Она ничего не скрывала. Ее сердце было в глазах, и ее не волновало, что он это видит.
Она полюбила, и будет любить его всего один раз открыто, ни от кого не скрываясь. Это будет ее последний подарок ему. И себе.
Кливдон подошел к кровати и сел.
Марселина позволила лентам выскользнуть из пальцев. Шляпка мягко упала на ковер, который герцог выбрал для ее спальни.
Он проследил за полетом шляпки.
— Я благодарна тебе за все, что ты сделал, — сказала она. — Я благодарю тебя от всего своего холодного черного сердца. Кое-что я, конечно, смогу вернуть, но значительно больше я не смогу возместить никогда. Я хочу, чтобы ты понял, насколько я тебе благодарна, потому что после сегодняшней ночи ты никогда не должен сюда приходить. Ты никогда не должен появляться в моем магазине. Когда твоя супруга или любовница придет в торговый дом Нуаро, ты должен остаться дома. Ты не будешь заговаривать со мной на улице или в других общественных местах. После этой ночи ты станешь мужчиной, роль которого я всегда предназначала тебе — кошелек которого я буду активно опустошать. Ты понимаешь?
Его глаза потемнели, и Марселина увидела в них огонь — злость и разочарование, и кто знает, что еще? Она приподнялась.
— Но этой ночью, — сказала она, — я люблю тебя.
Что-то сверкнуло в глазах Кливдона. Он нахмурился, и на мгновение его красивое лицо исказила судорога. Все очень быстро прошло, но было невозможно не распознать выражение горечи и сожаления. И Марселина поняла, что ее решение было правильным.
Она начала раздеваться. На ней было то же платье, что и в ночь пожара. Хотя горничные Кливдона вычистили его и отгладили, оно все равно больше не отвечало ее обычным требованиям. Но, поговорив с сестрами, она пришла к выводу, что сначала необходимо решить самые срочные задачи бизнеса, а уж потом заниматься пополнением своего гардероба.
Платье застегивалось на спине, но с этим трудностей никаких не было. Марселина одевалась и раздевалась сама еще с тех пор, как была маленькой девочкой. Она расстегнула рукава, а потом крючки на лифе платья. Под ним оказалась вышитая муслиновая шемизетка, которая завязывалась на талии. Она отвязала ее, сняла и позволила упасть на ковер.
Дыхание Кливдона участилось.
Потом она высвободила руки из рукавов, стянула платье через голову и бросила его на ковер.
Груда одежды у ее ног стала весьма внушительной. А Марселина стояла перед ним в сорочке, нижних юбках, корсете, чулках и туфлях.
Несколько секунд она оставалась неподвижной, позволяя Кливдону впитать то, что он видит. Она не знала, что он чувствует, за исключением того, что мужчины обычно ощущают в подобных ситуациях, но надеялась, что он, как и она, старается навечно запечатлеть в памяти этот момент. Момент расставания.
Она опустилась на колени.
— Марселина, — прошептал герцог. Он впервые назвал ее по имени, и звук его голоса показался ей нежнейшей лаской.
О, она будет это помнить.
— Ты создал для меня дом, — сказала она. — Позволь мне в нашу последнюю ночь вместе делать то, что хочу я. Предоставь все мне. Хорошо?
Она стянула с него один сапог, потом другой и аккуратно поставила рядом с грудой своей одежды.
Женщина встала. Она подошла вплотную и сверху вниз посмотрела на его черные волосы, блестящие в свете лампы словно шелк. Мужчина тоже смотрел на нее — глаза горят, рот чуть приоткрыт, дыхание громкое и частое.
Марселина наклонилась и расстегнула сюртук. Она сняла его легко и бережно, как это делает его лакей, и аккуратно положила на стул. Потом она сняла с Кливдона жилет, и ее рука лишь на мгновение задержалась, любовно погладив великолепную шелковую ткань. Вслед за этим настала очередь шейного платка.
Голова Кливдона была на одном уровне с ее грудью, и она чувствовала его горячее дыхание на коже поверх кружев сорочки. Он шумно втянул в себя воздух.
— Твой запах, — пробормотал он. — Да поможет мне Бог!
Рука Марселины замерла, коснувшись тонкого муслина. Она вспомнила, как в первый вечер их знакомства взяла его бриллиантовую булавку и вместо нее заколола свою — жемчужную. Вздохнув, она развязала платок и положила его поверх сюртука.
Она расстегнула пуговицы на его рубашке и положила прохладную ладонь на шею мужчины, затем ее рука скользнула ниже и замерла на груди. Одновременно она наклонилась к нему и прижалась щекой к его щеке, наслаждаясь его неповторимым запахом, теплым и кружащим голову, как коньяк.
После этого Марселина отошла, наклонилась и сняла свои туфельки. Она завела руки назад и развязала шнурок корсета, затем быстро расшнуровала его, так что он съехал на бедра, обнажив одну грудь. Мужчина судорожно вздохнул. Марселина сняла корсет и отбросила его в сторону, развязала нижние юбки и позволила им соскользнуть вниз, после чего приподняла сорочку, развязала панталоны и тоже позволила им упасть на пол. После этого она просто шагнула из упавшей одежды.
Теперь она осталась только в сорочке и чулках. Она дала ему несколько секунд, чтобы посмотреть на нее, а себе, чтобы насладиться его взглядом, жаром в глазах, волнением.
— Ты убиваешь меня, — прохрипел Кливдон. — Убиваешь.
— Зато ты умрешь красиво, — улыбнулась Марселина.
Она поставила ногу на край кровати, совсем рядом с его бедром, и подняла подол сорочки, обнажив колено. Герцог издал сдавленный звук.
Она развязала подвязку, бросила ее на ковер и начала скатывать чулок — очень медленно — с колена, икры, лодыжки, и спустя несколько мучительно долгих мгновений сняла его. Кливдон, казалось, на какое-то время перестал дышать. Марселина отбросила чулок, но нога ее осталась прижатой к его бедру. Она позволила ему насладиться зрелищем, а себе — его взглядом и выражением его красивого лица.
Потом она убрала ногу с края кровати и таким же образом избавилась от второго чулка. К этому моменту сорочка уже опустилась почти до талии и висела на сгибах локтей.
Марселина опустила руки, и ее тело чуть изогнулось. Сорочка соскользнула на пол и осталась у ее ног горкой тонкого муслина.
Больше на ней не было одежды.
Дыхание герцога стало частым и хриплым, как у долго бежавшей собаки.
— Иди ко мне, — прохрипел он.
Марселина подошла ближе. Герцог застонал и потянулся к ней. Его губы сразу нашли затвердевший сосок и принялись его сосать. Марселина негромко рассмеялась, взъерошила его шевелюру, обеими руками прижала его голову к себе и поцеловала в макушку. Плоть ныла от желания, а сердце — от любви.
Она позволила себе отдаться во власть восхитительных ощущений, но когда Кливдон хотел уложить ее на кровать, она отстранилась.
— Еще не все, — сказала она.
— Надеюсь, что нет, — простонал герцог.