Ягодин. Это верно, Пашок...
Рябцов. Знаю... Чего же? Я пойду.
Левшин. Зря никуда идти не надо,- надо понять... Ты молодой, а это каторга...
Рябцов. Ничего. Я убегу...
Ягодин. Может, и не каторга!.. Для каторги тебе, Пашок, года не вышли...
Левшин. Будем говорить - каторга! В этом деле страшнее - лучше. Ежели человек и каторги не боится, значит, решил твердо!
Рябцов. Я решил.
Ягодин. Погоди. Подумай...
Рябцов. Чего же думать? Убили, так кто-нибудь должен терпеть за это...
Левшин. Верно! Должен. А ежели одному не пойти - многих потревожат. Потревожат лучших, которые дороже тебя, Пашок, для товарищеского дела.
Рябцов. Да ведь я ничего не говорю. Хоть молодой, а я понимаю - нам надо цепью... крепче друг за друга...
Левшин (вздохнув). Верно.
Ягодин (улыбаясь). Соединимся, окружим, тиснем - и готово.
Рябцов. Ладно. Чего же? Я один, мне и следует. Только противно, что за такую кровь...
Левшин. За товарищей, а не за кровь.
Рябцов. Нет, я про то, что человек он был ненавистный... Злой очень...
Левшин. Злого и убить. Добрый сам помрет, он людям не помеха.
Рябцов. Ну, всё?
Ягодин. Всё, Пашок! Так, значит, завтра утром скажешь?
Рябцов. Да чего же до завтра-то? Я говорю - я иду.
Левшин. Нет, ты лучше завтра скажи! Ночь, как мать, она добрая советчица...
Рябцов. Ну, ладно... Я пойду теперь.
Левшин. С богом!
Ягодин. Иди, брат, иди твердо...
(Рябцов уходит не спеша. Ягодин вертит палку в руках, рассматривая ее. Левшин смотрит в небо.)
Левшин (тихо). Хороший народ расти начал, Тимофей!
Ягодин. По погоде и... урожай!
Левшин. Этак-то пойдет, выправимся мы.
Ягодин (грустно). Жалко парня-то...
Левшин (тихо). Как не жалко! И мне жалко. Вот, иди-ка в тюрьму, да еще по нехорошему делу. Одно ему утешение - за товарищей пропал.
Ягодин. Да...
Левшин. Ты... Молчи уж!.. Эх, напрасно Андрей курок спустил! Что сделаешь убийством? Ничего не сделаешь! Одного пса убить - хозяину другого купить... вот и вся сказка!..
Ягодин (грустно). Сколько нашего брата погибает...
Левшин. Идем, караульный, хозяйское добро сторожить! (Идут.) О, господи!..
Ягодин. Чего ты?
Левшин. Тяжело! Скорее бы распутать жизнь-то!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Большая комната в доме Бардиных. В задней стене четыре окна и дверь, выходящие на террасу; за стеклами видны солдаты, жандармы, группа рабочих, среди них Левшин, Греков. Комната имеет нежилой вид: мебели мало, она стара, разнообразна, на стенах отклеились обои. Управой стены поставлен большой стол. Конь сердито двигает стульями, расставляя их вокруг стола. Аграфена метет пол. В левой стене большая двухстворчатая дверь, в правой тоже.
Аграфена. На меня сердиться не за что...
Конь. Я не сержусь. Мне наплевать на всех... я, слава богу, умру скоро... У меня уж сердце останавливается.
Аграфена. Все умрем... хвастаться нечем...
Конь. Будет уж... омерзело все! В шестьдесят пять лет - пакости, как орехи... зубов у меня нет заниматься ими... Нахватали народу... мочат его на дожде...
(Из левой двери выходят ротмистр Бобоедов и Николай.)
Бобоедов (весело). Вот и зал заседания, чудесно! Так, значит, вы при исполнении служебных обязанностей?
Николай. Да, да! Конь, позовите вахмистра!
Бобоедов. И мы подаем это блюдо так: в центре этот... как его?
Николай. Синцов.
Бобоедов. Синцов... трогательно! А вокруг него - пролетарии всех стран?.. Так! Это радует душу... А милый человек здешний хозяин... очень! У нас о нем думали хуже. Свояченицу его я знаю - она играла в Воронеже... превосходная актриса, должен сказать. (Квач входит с террасы.) Ну что, Квач?
Квач. Всех обыскали, ваше благородие!
Бобоедов. Да. Ну и что же?
Квач. Да ничего не оказалось... спрятали! Докладам: становой очень торопится, ваше благородие, и невнимателен к занятиям.
Бобоедов. Ну, конечно, полиция всегда так! У арестованных нашли что-нибудь?
Квач. У Левшина за образами оказалось.
Бобоедов. Принеси все в мою комнату.
Квач. Слушаю! Молодой жандарм, ваше благородие, который недавний, из драгун который...
Бобоедов. Что такое?
Квач. Тоже невнимателен к занятиям.
Бобоедов. Ну, уж ты сам с ним справляйся. Иди! (Квач уходит.) Вот, знаете, птица этот Квач! С виду так себе и даже как будто глуп, а нюх собачий!
Николай. Вы, Богдан Денисович, обратите внимание на этого конторщика...
Бобоедов. Как же, как же! Мы его прижмем!
Николай. Я говорю о Пологом, а не о Синцове. Он, мне кажется, вообще может быть полезен.
Бобоедов. А, этот наш собеседник! Ну, разумеется, мы его пристроим...
(Николай идет к столу и аккуратно раскладывает на нем бумаги.)
Клеопатра (в дверях направо). Ротмистр, хотите еще чаю?
Бобоедов. Благодарю вас, пожалуйста! Красиво здесь... Очень! Чудесная местность!.. А ведь я госпожу Луговую знаю! Она в Воронеже играла?
Клеопатра. Да, кажется, играла... Ну, а что ваши обыски, нашли вы что-нибудь?
Бобоедов (любезно). Всё, всё нашли! Мы найдем, не беспокойтесь! Для нас даже там, где ничего нет, всегда что-нибудь... найдется.
Клеопатра. Покойник смотрел легко на все эти прокламации... он говорил, что бумага не делает революции...
Бобоедов. Гм... Это не совсем верно!
Клеопатра. И называл прокламации - предписания, исходящие из тайной канцелярии явных идиотов к дуракам.
Бобоедов. Это метко... хотя тоже неверно?
Клеопатра. Но вот они от бумажек перешли к делу...
Бобоедов. Вы будьте уверены, что они понесут строжайшее наказание, строжайшее!
Клеопатра. Это меня очень утешает. При вас мне сразу стало как-то легче... свободнее!
Бобоедов. Наша обязанность вносить в общество бодрость...
Клеопатра. И так отрадно видеть довольного, здорового человека... ведь это редкость!
Бобоедов. О, у нас в корпусе жандармов мужчины на подбор!
Клеопатра. Пойдемте же к столу!
Бобоедов (идет). С удовольствием! А скажите, в этот сезон где будет играть госпожа Луговая?
Клеопатра. Не знаю.
(С террасы входят Татьяна и Надя.)
Надя (взволнованно). Ты видела, как посмотрел на нас старик... Левшин?
Татьяна. Видела...
Надя. Как это все нехорошо... как стыдно!
Николай Васильевич, зачем это? За что их арестовали?
Николай (сухо). Причин для арестов более чем достаточно... И, попрошу вас, не ходите через террасу, пока там эти...
Надя. Не будем... не будем...
Татьяна (смотрит на Николая). И Синцов арестован?
Николай. И господин Синцов арестован.
Надя (ходит по комнате). Семнадцать человек! Там, у ворот, плачут жены... а солдаты толкают их, смеются! Скажите солдатам, чтобы они хоть вели себя прилично!
Николай. Это меня не касается. Солдатами командует поручик Стрепетов.
Надя. Пойду, попрошу его... (Уходит в дверь направо. Татьяна, улыбаясь, подошла к столу.)
Татьяна. Послушайте, кладбище законов, как вас называет генерал...
Николай. Генерал не кажется мне остроумным человеком. Я бы не повторял его острот.
Татьяна. Я ошиблась, он называет вас - гроб законов. Вас это сердит?
Николай. Просто, я не расположен шутить.
Татьяна. Будто вы такой серьезный?..
Николай. Напомню вам - вчера убили моего брата.
Татьяна. Да вам-то что до этого?
Николай. Позвольте... как?
Татьяна (усмехаясь). Не надо никаких ужимок! Вам не жалко брата... Вам никого не жалко... вот, как мне, например. Смерть, то есть неожиданность смерти, на всех скверно действует... но, уверяю вас, вам ни одной минуты не было жалко брата настоящей, человеческой жалостью... нет ее у вас!
Николай (с усилием). Это интересно. Но что вы хотите от меня?
Татьяна. Вы не замечаете, что мы с вами родственные души? Нет? Напрасно! Я актриса, человек холодный, желающий всегда только одного играть хорошую роль. Вы тоже хотите играть хорошую роль и тоже бездушное существо. Скажите, вам хочется быть прокурором, а?
Николай (негромко). Я хочу, чтобы вы кончили это...
Татьяна (помолчав, смеется). Нет, я не способна к дипломатии. Я шла к вам с целью... я хотела быть любезной с вами, обворожительной... Но увидела вас и начала говорить дерзости... Вы всегда вызываете у меня желание наговорить вам обидных слов... ходите вы или сидите, говорите или молча осуждаете людей... Да, я хотела вас просить...
Николай (усмехаясь). Догадываюсь о чем!
Татьяна. Может быть. Но теперь это уже бесполезно, да?
Николай. Теперь и раньше - все равно. Господин Синцов скомпрометирован очень сильно.
Татьяна. Вы чувствуете маленькое удовольствие, говоря мне это? Так?
Николай. Да... не скрою.
Татьяна (вздохнув). Вот видите, как мы похожи друг на друга. Я тоже очень мелочная и злая... Скажите - Синцов всецело в ваших руках... именно в ваших?
Николай. Конечно!
Татьяна. А если я попрошу вас оставить его?
Николай. Это не будет иметь успеха.
Татьяна. Даже если я очень попрошу вас?
Николай. Все равно... Удивляюсь вам!
Татьяна. Да? Почему?
Николай. Вы - красавица... женщина, несомненно, оригинального склада ума... у вас чувствуется характер. Вы имеете десятки возможностей устроить свою жизнь роскошно, красиво... и занимаетесь каким-то ничтожеством! Эксцентричность - болезнь. И всякого интеллигентного человека вы должны возмущать... Кто ценит женщину, кто любит красоту, тот не простит вам подобных выходок!
Татьяна. Да? Почему?
Николай. Вы - красавица... женщина, несомненно, оригинального склада ума... у вас чувствуется характер. Вы имеете десятки возможностей устроить свою жизнь роскошно, красиво... и занимаетесь каким-то ничтожеством! Эксцентричность - болезнь. И всякого интеллигентного человека вы должны возмущать... Кто ценит женщину, кто любит красоту, тот не простит вам подобных выходок!
Татьяна (смотрит на него с любопытством). Итак, я осуждена... увы! Синцов - тоже?
Николай. Вечером этот господин поедет в тюрьму.
Татьяна. Решено?
Николай. Да.
Татьяна. Никаких уступок из любезности к даме? Не верю! Если б я сильно захотела, вы отпустили бы Синцова.
Николай (глухо). Попробуйте захотеть... попробуйте.
Татьяна. Не могу. Не умею... Но все-таки скажите правду,- сказать однажды правду - это нетрудно,- вы отпустили бы?
Николай (не сразу). Не знаю...
Татьяна. А я знаю! (Помолчав, вздохнула.) Какие мы с вами оба дряни...
Николай. Однако есть вещи, которые нельзя прощать и женщине!
Татьяна (небрежно). Ну, что там? Мы одни... никто нас не слышит. Ведь я имею право сказать вам и себе, что оба мы...
Николай. Прошу вас... я не хочу более слушать...
Татьяна (настойчиво, спокойно). А все-таки вы цените эти ваши принципы ниже поцелуя женщины!
Николай. Я уже сказал, что не хочу вас слушать.
Татьяна (спокойно). Так - уйдите. Разве я вас держу? (Он быстро уходит. Татьяна кутается в шаль, стоит среди комнаты и смотрит на террасу. Из двери с правой стороны идут Надя и поручик.)
Поручик. Солдат никогда не обижает женщину, даю вам честное слово! Женщина для него - святыня...
Надя. Вот вы увидите...
Поручик. Это невозможно! Только в армии еще сохранилось рыцарское отношение к женщине...
(Проходят в дверь налево. Идут Полина, Захар и Яков.)
Захар. Видишь ли, Яков...
Полина. Вы подумайте, как же иначе?
Захар. Тут реальность, необходимость...
Татьяна. Что такое?
Яков. Вот отпевает меня...
Полина. Удивительная жестокость! Все нападают на нас! И даже Яков Иванович, всегда такой мягкий... Но разве мы вызывали солдат? И никто не приглашал жандармов. Они всегда сами являются.
Захар. Обвинять меня за эти аресты...
Яков. Я не обвиняю...
Захар. Ты не говоришь прямо, но я чувствую...
Яков (Татьяне). Я сижу, он подошел ко мне и говорит: "Ты что, брат?" А я сказал: "Противно, брат!" Вот и всё!
Захар. Но надо же понять, что пропаганда социализма в такой форме, как это делается у нас, нигде не возможна, нигде не допустима...
Полина. Занимайтесь политикой, это всем нужно, но при чем тут социализм? Вот что говорит Захар. И он прав!
Яков (угрюмо). Какой же социалист старик Левшин? Просто он заработался и бредит... от усталости...
Захар. Они все бредят!
Полина. Надо щадить людей, господа! Мы так измучены!
Захар. Ты думаешь, мне не тяжело, что вот у меня в доме устраивается судилище? Но все это - затеи Николая Васильевича, а спорить с ним после такой драмы... было бы невозможно!
Клеопатра (быстро идет). Вы слышали? Убийца найден... сейчас его приведут сюда.
Яков (ворчит). Ну, вот...
Татьяна. Кто это?
Клеопатра. Какой-то мальчишка... Я рада... Может быть, с точки зрения гуманности это нехорошо, но я - рада! И если он - мальчишка, я бы велела его пороть каждый день до суда... Николай Васильевич где?.. Не видали? (Идет в дверь налево, навстречу ей генерал.)
Генерал (угрюмо). Ну, вот!.. Стоят все, как мокрые курицы.
Захар. Неприятно, дядя...
Генерал. Жандармы? Да... этот ротмистр порядочный нахал! Мне хочется сыграть с ним штуку... Они не останутся ночевать?
Полина. Я думаю, нет... зачем же?
Генерал. Жаль! А то бы... ведро холодной воды на него, когда он ляжет спать! Это делали у меня в корпусе с трусливыми кадетами... Ужасно смешно, когда голый и мокрый человек прыгает и орет!..
Клеопатра (стоя в дверях). Бог знает, что вы говорите, генерал! И почему? Ротмистр очень приличный человек и удивительно деятельный... явился и всех переловил! Это надо ценить! (Уходит.)
Генерал. Гм... для нее все мужчины с большими усами - приличные люди. Каждый должен знать свое место, вот что... Именно - в этом порядочность! (Идет к двери налево.) Эй, Конь!
Полина (негромко). Она положительно чувствует здесь себя хозяйкой. Вы посмотрите, как она себя ведет!.. Невоспитанная, грубая...
Захар. Скорее кончалось бы все это! Так хочется покоя, мира... нормальной жизни!
Надя (вбегает). Тетя Таня, он глуп, этот поручик!.. И он, должно быть, бьет солдат... Кричит, делает страшное лицо... Дядя, надо, чтобы к арестованным пустили жен... тут есть пять человек женатых!.. Ты поди скажи этому жандарму... оказывается, он тут главный.
Захар. Видишь ли, Надя...
Надя. Вижу, ты не идешь!.. Иди, иди, скажи ему!.. Там плачут... Иди же!
Захар (уходя). Я думаю - это бесполезно...
Полина. Ты, Надя, всегда всех тревожишь!
Надя. Это вы всех тревожите...
Полина. Мы? Ты подумай...
Надя (возбужденно). Все мы - и я, и ты, и дядя... это мы всех тревожим! Ничего не делаем, а всё из-за нас... И солдаты, и жандармы, и всё! Эти аресты - тоже... я бабы плачут... всё из-за нас!
Татьяна. Поди сюда, Надя.
Надя (подходит). Ну, пришла... ну, что?
Татьяна. Сядь и успокойся... Ты ничего не понимаешь, ничего не можешь сделать...
Надя. А ты даже сказать ничего не можешь! И не хочу я успокоиться, не хочу!
Полина. Твоя покойница мать, говоря о тебе, была права,- ужасный характер.
Надя. Да, она была права... Она работала и ела свой хлеб. А вы... что вы делаете? Чей хлеб едите вы?
Полина. Вот, начинается! Надежда, я тебя прошу оставить этот тон... что за окрики на старших!
Надя. Да вы не старшие! Ну, какие вы старшие?.. Просто - старые вы!
Полина. Таня, право это всё твои идеи! И ты должна сказать ей, что она глупая девочка...
Татьяна. Слышишь? Ты глупая девочка... (Гладит ее плечо.)
Надя. Ну, вот. И больше вы ничего не можете сказать!.. Ничего! Вы даже защищать себя не умеете... удивительные люди! Вы, право, все какие-то лишние, даже здесь, в вашем доме,- лишние!
Полина (строго). Ты понимаешь, что ты говоришь?..
Надя. Пришли к вам жандармы, солдаты, какие-то дурачки с усиками, распоряжаются, пьют чай, гремят саблями, звенят шпорами, хохочут... и хватают людей, кричат на них, грозят им, женщины плачут... Ну, а вы? При чем тут вы? Вас куда-то затолкали в углы...
Полина. Пойми, ты говоришь вздор! Эти люди пришли защищать нас.
Надя (горестно). Ах, тетя! Солдаты не могут защитить от глупости, не могут!
Полина (возмущена). Что-о?
Надя (протягивая к ней руки). Ты не сердись! Я это о всех говорю! (Полина быстро уходит.) Вот... убежала! Скажет дяде, что я груба, строптива... дядя будет говорить длинную речь... и все мухи умрут со скуки!
Татьяна (задумчиво). Как ты будешь жить? Не понимаю!
Надя (обводя руками кругом себя). Не так! Ни за что - так! Я не знаю, что я буду делать... но ничего не сделаю так, как вы! Сейчас иду мимо террасы с этим офицером... а Греков смотрит, курит... и глаза у него смеются. Но ведь он знает, что его... в тюрьму? Видишь! Те, которые живут, как хотят, они ничего не боятся... Им весело! Мне стыдно смотреть на Левшина, на Грекова... других я не знаю, но эти!.. Этих я никогда не забуду... Вот идет дурачок с усиками... у-у!
Бобоедов (входит). Как страшно! Кого это вы пугаете?
Надя. Я вас боюсь... Вы пустите женщин к мужьям, да?
Бобоедов. Нет, не пущу. Я - злой!
Надя. Конечно, если вы жандарм. Почему вы не хотите пустить женщин?
Бобоедов (любезно). Сейчас - невозможно! А вот потом, когда их повезут, я разрешу проститься.
Надя. Но почему же невозможно? Ведь это от вас зависит?
Бобоедов. От меня... то есть - от закона.
Надя. Ну, какой там закон! Пустите... я вас прошу!
Бобоедов. Как это - какой закон? И вы тоже законы отрицаете? Ай-яй-яй!
Надя. Не говорите со мной так! Я не ребенок...
Бобоедов. Не верю! Законы отрицают только дети и революционеры.
Надя. Так вот я революционерка.
Бобоедов (смеясь). О! тогда вас надо в тюрьму... арестовать и в тюрьму...
Надя (с тоской). Ах, не надо шутить! Пустите их!
Бобоедов. Не могу... Закон!
Надя. Дурацкий закон!
Бобоедов (серьезно). Гм... это вы напрасно! Если вы не дитя, как вы говорите, вы должны знать, что закон установлен властью и без него невозможно государство.
Надя (горячо). Закон, власти, государство... Фу, боже мой! Но ведь это для людей?
Бобоедов. Гм... я думаю! То есть прежде всего - для порядка!
Надя. Так это же никуда не годится, если люди плачут. И ваши власти и государство - все это не нужно, если люди плачут! Государство... какая глупость! Зачем оно мне? (Идет к двери.) Государство! Ничего не понимают, а говорят! (Уходит. Бобоедов несколько растерялся.)
Бобоедов (Татьяне). Оригинальная барышня! Но - опасное направление ума... Ее дядюшка, кажется, человек либеральных взглядов, да?
Татьяна. Вам это лучше знать. Я не знаю, что такое либеральный человек.
Бобоедов. Ну, как же? Это все знают!.. Неуважение ко власти - вот и либерализм!.. А ведь я вас, мадам Луговая, видел в Воронеже... как же! Наслаждался вашей тонкой, удивительно тонкой игрой! Может быть, вы заметили, я всегда сидел рядом с креслом вице-губернатора? Я тогда был адъютантом при управлении.