Шон предложил ей бросить мокрый блейзер назад, потом протянул руку и включил печку.
– Куда везти?
Ария убрала со лба слипшуюся челку.
– Если позволишь, я только позвоню с твоего телефона, и можешь ехать по своим делам.
– Ладно. – Шон порылся в рюкзаке в поисках мобильника.
Ария откинулась на спинку сиденья и огляделась. Шон не оклеил свой автомобиль стикерами с рок-группами, как это делали многие ребята, и в салоне не воняло мужским потом. Вместо этого пахло хлебом и только что вымытой собакой. В кармашке пассажирской двери торчали две книги: «Дзен и искусство ухода за мотоциклом»[27] и «Дао Винни-Пуха»[28].
– Увлекаешься философией? – Ария подвинулась, чтобы не намочить книжки.
Шон опустил голову.
– Ну да, – смущенно произнес он.
– Я тоже их читала, – сказала Ария. – А этим летом, пока была в Исландии, прониклась французской философией. – Она замолчала. Пожалуй, впервые она беседовала с Шоном по душам. До отъезда в Исландию роузвудские мальчишки вселяли в нее страх – отчасти поэтому она их терпеть не могла. – Я некоторое время жила в Исландии. Папа брал творческий отпуск.
– Я знаю, – усмехнулся Шон.
Ария уставилась на свои руки.
– О! – Повисло неловкое молчание. Слышно было, как барабанит дождь и ритмично трутся о лобовое стекло дворники.
– Значит, почитываешь Камю и все такое? – спросил Шон. Когда Ария кивнула, он ухмыльнулся: – Я летом прочитал «Постороннего».
– Серьезно? – Ария выставила вперед подбородок, уверенная в том, что он все равно ничего не понял. Разве глубокая философия по зубам роузвудскому мальчишке? Если бы на выпускном экзамене дали задание привести примеры парадоксов, можно было бы написать: «роузвудский парень – читает французских философов» и «американские туристы в Исландии – едят где угодно, только не в «Макдоналдсе». Такое было просто невозможно по определению.
Шон не ответил, и она набрала свой домашний номер на его мобильнике. Телефон все звонил и звонил, не переключаясь на голосовую почту – они еще не установили автоответчик. Ария позвонила отцу в колледж – на часах было около пяти, и, насколько она помнила, дома на холодильнике отец вывесил свое расписание: «В кабинете: 3.30–5.30». Но и там никто не взял трубку.
Перед глазами снова расплылись пятна, стоило ей подумать, где он мог пропадать или с кем. Она наклонилась вперед, уткнулась в голые коленки, стараясь дышать глубже и молча напевая «Братца Жака».
– Эй! – Голос Шона звучал где-то очень далеко.
– Я в порядке. – Ария расслышала свой сдавленный крик. – Мне просто нужно…
Шон пошарил вокруг. В следующее мгновение он сунул ей бумажный пакет из «Бургер Кинга».
– Дыши в него. Кажется, там была жареная картошка. Извини.
Ария прижала к лицу бумажный пакет и медленно задышала, надувая и сдувая его. Она чувствовала теплую руку Шона на своей спине. Постепенно головокружение отступило. Она подняла взгляд и увидела, что Шон смотрит на нее с тревогой.
– Панические атаки? – спросил он. – У моей мачехи случаются. Бумажный пакет всегда помогает.
Ария скомкала пакет на коленях.
– Спасибо.
– Тебя что-то беспокоит?
Ария быстро покачала головой.
– Нет, все хорошо.
– Да ладно, – сказал Шон. – А то я не знаю, почему бывают панические атаки?
Ария сжала губы:
– Это сложно объяснить. – К тому же с каких это пор роузвудские парни интересуются девичьими странностями?
Шон пожал плечами:
– Ты ведь дружила с Элисон ДиЛаурентис?
Ария кивнула.
– Странная история, правда?
– Да. – Она прочистила горло. – Хотя… м-м… не такая уж странная, если подумать. То есть странная, конечно, но не в том смысле.
– А в каком?
Ария заерзала на сиденье; от мокрого нижнего белья чесалось тело. Сегодня в школе ей казалось, что все разговаривают с ней полушепотом. Неужели думали, что от громкого голоса у Арии случится истерика?
– Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, – пролепетала она. – Как на прошлой неделе.
Шон включил освежитель воздуха, подвешенный к зеркалу заднего вида, и тот закрутился, распыляя хвойный аромат.
– Я понимаю, о чем ты. Когда умерла моя мама, все думали, что если я хоть на миг останусь один, то обязательно сорвусь.
Ария выпрямилась:
– Твоя мама умерла?
Шон посмотрел на нее.
– Да. Это было давно. Еще в четвертом классе.
– О. – Ария попыталась вспомнить Шона в четвертом классе. Ниже всех ростом, он играл в ее команде по кикболу[29], но больше ничего в памяти не сохранилось. Ей стало стыдно за свою забывчивость. – Мне очень жаль.
Воцарилось молчание. Ария нервно сучила голыми ногами. В салоне запахло мокрой шерстью.
– Было тяжело, – сказал Шон. – Отец менял подружек, как перчатки. Поначалу моя мачеха мне совсем не понравилась. Но потом я к ней привык.
Ария почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. К переменам в своей семье привыкать совсем не хотелось. Она громко шмыгнула носом.
Шон наклонился к ней.
– Ты уверена, что не можешь говорить об этом?
Ария пожала плечами:
– Все должно остаться в секрете.
– Давай так. Ты расскажешь мне свой секрет, а я тебе – свой?
– Идет, – быстро согласилась Ария. По правде говоря, ее так и распирало от желания поговорить обо всем. Она бы призналась своим бывшим подругам, но те слишком строго оберегали собственные тайны, и Арии не хотелось быть белой вороной. – Но тебе придется держать язык за зубами.
– Могила.
И тогда Ария рассказала Шону о Байроне и Элле, о Мередит и о том, что они с Майком видели вчера в баре. Слова лились из нее потоком.
– Я не знаю, что делать, – закончила она. – Но чувствую, что только я могу удержать их вместе.
Шон молчал, и Ария боялась, что он перестал ее слушать. Но вот он поднял голову:
– Твоему отцу не следовало так подставлять тебя.
– Согласна.
Ария взглянула на Шона. Если не обращать внимания на заправленную рубашку и шорты цвета хаки, он был довольно привлекателен. Пухлые розовые губы, длинные тонкие пальцы. Грудная клетка, обтянутая рубашкой поло, выдавала в нем классного футболиста. Ария вдруг почувствовала себя неловко.
– С тобой легко говорить, – застенчиво произнесла она, уткнувшись взглядом в свои голые коленки. Несколько волосков портили картину идеально гладкой кожи. Обычно это не имело значения, но сейчас почему-то казалось важным. – Так что… спасибо тебе.
– Не за что. – Когда Шон улыбнулся, его глаза утонули в лучиках морщинок, излучая тепло.
– Вот уж не думала, что так проведу сегодняшний день, – добавила Ария. Дождь заливал лобовое стекло, но в машине стало совсем тепло, пока они беседовали.
– Я тоже. – Шон выглянул в окно. Буря, похоже, стихала. – Но… не знаю. Кажется, это круто, правда?
Ария пожала плечами и вдруг вспомнила:
– Эй, ты обещал рассказать свой секрет! Лучше, чтобы он оказался веселее моего.
– Ну, не знаю, насколько он веселый. – Шон наклонился к Арии, и она придвинулась ближе. В какой-то безумный миг ей показалось, что они могут поцеловаться.
– Так вот, я состою в «Клубе Д», – прошептал Шон. От него пахло мятными леденцами. – Знаешь, что это такое?
– Думаю, да. – Ария попыталась сдержать улыбку. – Никакого секса до брака, верно?
– Угадала. – Шон откинулся на спинку сиденья. – Так что я… девственник. Только вот… не знаю, хочу ли я им оставаться.
9. Кому-то урезали денежное содержание
В среду утром мистер Макадам, преподаватель экономики в классе Спенсер, прохаживался по рядам со стопкой контрольных работ, выкладывая их лицом вниз на парты учеников. Высокий, с глазами навыкате, крючковатым носом и одутловатым лицом, он напоминал осьминога Сквидварда из мультика «Губка Боб Квадратные Штаны». Его прозвал так кто-то из учеников, и кличка прижилась.
– Многие показали отличные результаты, – пробормотал он.
Спенсер выпрямила спину. Сомневаясь в результате, она морально готовилась к самой низкой оценке, которая позволяла удержаться в отличницах, – четверке с плюсом или, в худшем случае, четверке. Мрачные ожидания, как правило, оборачивались приятным сюрпризом. Вот и сейчас она загадала четверку с плюсом, когда Сквидвард положил листок на ее парту. Хуже было некуда. С замиранием сердца она перевернула листок.
Четверка с минусом.
Спенсер уронила листок на парту, как будто обожгла пальцы. Она пробежала глазами ответы с ошибками, помеченные Сквидвардом жирными красными крестиками. Правильных вариантов она по-прежнему не знала.
Что ж, возможно, она просто недостаточно хорошо подготовилась.
Что ж, возможно, она просто недостаточно хорошо подготовилась.
Вчера, проставляя галочки в пустых квадратиках возле вопросов теста, она думала о чем угодно, только не об экономике. Ей не давали покоя мысли о Рене и запрете на встречи с ним; о родителях и Мелиссе и о том, как вернуть их любовь; об Эли и, наконец, о нарывающем, как гнойник, секрете Тоби.
Думать о Тоби было равносильно пытке. Но что она могла сделать – пойти в полицию? И рассказать… что? «Какой-то мальчишка сказал мне четыре года назад: «Я тебя достану», – и теперь я думаю, что это он убил Эли и собирается убить меня. Я получила сообщение, из которого следует, что мне и моим подругам угрожает опасность»? Да копы рассмеются ей в лицо и скажут, что она переборщила с риталином[30]. О том, что происходит, она боялась рассказать и своим подругам. Что, если «Э» не шутил и готов был расправиться с ними из-за ее болтливости?
– Что у тебя? – услышала она чей-то шепот.
Спенсер вздрогнула. За соседней партой сидел Эндрю Кэмпбелл – такой же отличник и перфекционист, как она. Они со Спенсер неизменно занимали первые две строчки рейтинга лучших учеников и периодически менялись местами. Его контрольная работа гордо лежала на парте лицевой стороной вверх, отсвечивая ярко-красной пятеркой.
Спенсер прижала к груди свой листок.
– Пятерка.
– Круто. – Он тряхнул белокурой гривой длинных волос, и прядь упала на его лицо.
Спенсер стиснула зубы. Эндрю славился тем, что всюду совал свой нос. Она списывала это на сильно развитый в нем дух соперничества, а на прошлой неделе ей пришло в голову, что он, возможно, и был «Э». Но, хотя дотошный интерес Эндрю к повседневной жизни Спенсер и вызывал подозрения, она сомневалась в его зловредности. Эндрю показал себя настоящим другом в тот день, когда рабочие обнаружили труп Эли, – это он укрыл Спенсер одеялом, помогая пережить стресс. «Э» не стал бы этого делать.
Пока Сквидвард диктовал домашнее задание, Спенсер рассматривала свою работу. Ее почерк, обычно ровный и аккуратный, сейчас больше напоминал каракули. Она быстро принялась исправлять ошибки, но раздался звонок, и Спенсер стыдливо отложила авторучку. Четверка с минусом.
– Мисс Хастингс?
Она подняла голову. Сквидвард жестом пригласил ее к своему столу. Спенсер вышла из-за парты, одергивая темно-синий форменный блейзер и стараясь не споткнуться в новых сапогах для верховой езды из лайковой кожи карамельного цвета.
– Вы – сестра Мелиссы Хастингс, верно?
Спенсер будто обмякла.
– М-м, да. – Она уже знала, что за этим последует.
– Что ж, весьма польщен. – Он постучал по столу механическим карандашом. – Видеть Мелиссу в классе было сущим удовольствием.
«Не сомневаюсь», – мысленно огрызнулась Спенсер.
– А где она сейчас?
Спенсер стиснула зубы. «Дома, купается в родительской любви и внимании».
– Учится в Уортоне. Получает Эм-би-эй[31].
Сквидвард улыбнулся:
– Я всегда знал, что она поступит в Уортон. – Он устремил долгий взгляд на Спенсер. – Первый комплект экзаменационных вопросов сдаем в следующий понедельник, – сказал он. – Позволю себе подсказать: дополнительные книги, о которых я говорил в начале года, будут вам в помощь.
– О… – Спенсер смутилась. Интересно, он пожалел ее, потому что она получила четверку с минусом или все дело в том, что она была сестрой Мелиссы? Она расправила плечи. – Я в любом случае собиралась использовать их.
Сквидвард бесстрастно посмотрел на нее:
– Вот и хорошо.
В смятении Спенсер поплелась в коридор. Она привыкла быть лучшей из лучших, но Сквидвард только что заставил ее почувствовать себя полной неудачницей.
Учебный день подошел к концу. Роузвудские школьники суетились возле своих шкафчиков в раздевалке, запихивали в сумки учебники, строили планы по телефону, доставали спортивную амуницию. В три пополудни начиналась тренировка по хоккею на траве, но Спенсер решила сначала зайти в магазин «Уордсмитс» за книгами из списка Сквидварда. Потом она собиралась заглянуть в редакцию ежегодника, посмотреть, что там с волонтерским списком фонда «Среда обитания для человечества» и поприветствовать руководителя драмкружка. Да, наверное, на пару минут на хоккей она опаздывала, но что тут было делать?
Стоило ей переступить порог «Уордсмитс», как она сразу успокоилась. В книжном магазине всегда царила тишина и можно было не опасаться подобострастных навязчивых продавцов. После исчезновения Эли Спенсер часто приходила сюда и читала комиксы «Кельвин и Хоббс»[32], просто чтобы побыть в одиночестве. Персонал не сердился, когда звонили сотовые телефоны – вот как сейчас у Спенсер. Сердце екнуло и забилось сильнее, едва она увидела, кто звонит.
– Рен, – прошептала она в трубку, прислонившись к стеллажу с путеводителями.
– Ты получила мое письмо? – произнес он с сексуальным британским акцентом.
– М-м… да, – ответила Спенсер. – Но… наверное, тебе не стоит мне звонить.
– Так ты хочешь, чтобы я повесил трубку?
Спенсер украдкой огляделась по сторонам. Двое придурков – похоже, первокурсники – хихикали у полки с самоучителями по сексу; пожилая женщина листала карты Филадельфии.
– Нет, – прошептала она.
– Я умираю, хочу тебя видеть, Спенс. Можем мы встретиться где-нибудь?
Спенсер выдержала паузу. Господи, как же ей хотелось сказать «да».
– Не думаю, что это хорошая идея.
– В каком смысле? – Рен засмеялся. – Да ладно тебе, Спенс. Я еле дождался, пока можно будет тебе позвонить.
Спенсер покачала головой.
– Я… я не могу, – выпалила она. – Извини. Моя семья… они даже не смотрят на меня. Я хочу сказать… может… мы подождем пару месяцев?
Рен помолчал:
– Серьезно?
Спенсер шмыгнула носом.
– Я просто подумала… я не знаю.
Голос Рена прозвучал натянуто:
– Ты уверена?
Она поправила волосы и выглянула в витринное окно магазина. Ее одноклассники Мейсон Байерс и Пенелопа Уэйтс целовались у дверей закусочной «Ферраз», расположенной на другой стороне улицы. Спенсер их ненавидела.
– Уверена, – с трудом выдавила она из себя. – Извини. – И нажала отбой.
Она тяжело вздохнула. В книжном магазине стояла странная тишина. Смолкла классическая музыка. Спенсер почувствовала, как встали дыбом волоски на загривке. Что, если «Э» слышал ее разговор?
Дрожа всем телом, она подошла к секции экономики, подозрительно оглядывая парня, остановившегося у полки с книгами о Второй мировой войне, и женщину, листавшую календарь с бульдогами. А вдруг кто-то из них был «Э»? Откуда «Э» мог знать все?
Она быстро нашла книги из списка Сквидварда, подошла к кассе и протянула кредитную карту, нервно теребя серебряные пуговицы темно-синего школьного блейзера. После пережитого ей совсем не хотелось возвращаться в школу и на хоккей. Она бы предпочла пойти домой и спрятаться в своей каморке.
– Хм. – Молоденькая продавщица с тремя колечками в брови помахала картой «Виза». – Что-то не так с вашей картой.
– Не может быть, – отрезала Спенсер и достала из бумажника «МастерКард».
Продавщица попробовала другую карту, но аппарат снова ответил отказом.
– То же самое.
Девушка быстро куда-то позвонила, покивала головой и повесила трубку.
– Эти карты аннулированы, – тихо произнесла она, округлив густо подведенные глаза. – По инструкции я должна их надрезать, но… – Она робко пожала плечами и протянула кредитки обратно.
Спенсер выхватила у нее карты.
– Должно быть, у вас аппарат сломан. Эти карты… – У нее едва не вырвалось: «привязаны к банковскому счету родителей».
И тут до нее дошло. Это сделали родители.
– Хотите заплатить наличными? – спросила продавщица.
Родители аннулировали ее кредитки. Что дальше – повесят замок на холодильник? Отрежут комнату от электричества? Запретят дышать в их доме?
Спенсер бросилась вон из магазина. Она помнила, что расплачивалась картой «Виза», когда покупала кусок пиццы с соевым сыром по пути домой из церкви после поминальной службы. Тогда кредитка еще работала. Вчера утром она извинилась перед родными, и теперь ей перекрыли доступ к деньгам. Она расценила это как пощечину.
Ярость захлестнула ее. Так вот, значит, как они к ней относились.
Спенсер с грустью посмотрела на свои банковские карточки. Они так часто использовались, что ее подпись на обратной стороне почти стерлась. Она решительно захлопнула бумажник, достала из сумки мобильник и пролистала список входящих вызовов, чтобы перезвонить Рену. Тот ответил после первого гудка.
– Диктуй адрес, – сказала она. – Я передумала.