Она перебежала чердачок и увидела на улице машину с пеленгатором.
Сунув пистолет под рацию, Лида забросала ее сеном, скатилась по шаткой лесенке, отволокла ее в угол, прибежала к Шевчуку, и он немедля отправил ее на запасную квартиру, к Георгию и Евгении Проволовичам. А между тем обыска у Левантович так и не было: кто-то из полицаев узнал учительницу, поручился за нее.
Фашисты в тот день так ничего и не нашли. Убрались восвояси. И Лида чуть позднее беспрепятственно перенесла рацию в коровник к Проволовичам.
Перенесла — это не совсем точно. Перевезла, да как лихо!
Обмотала аппарат клеенкой, да и затолкала в бочку. Сверху навалила кислой капусты — не просто кислой, а подкисшей, которая у Марии Левантович в погребе уж пображивать начала. Ничего, варили из нее щи, ели, да еще и похваливали — а что делать, есть-то что-то надо? Однако гитлеровские патрульные, которые остановили маленькую девушку в синем платьице, толкавшую тачку с неуклюжей бочкой, так скосоротились от запаха, что даже документов проверять на стали. Замахали руками:
— Schneller, schneller komm, schlampe![22]
— Сами вы шлампы поганые, — бормотала Лида, улепетывая со всех ног и с наслаждением вдыхая спасительный запах кислятины.
Хоть рацию вывезли, Шевчук посоветовал Лиде остаться жить у Марии: бомба-де в одну воронку дважды не падает.
— А вдруг упадет? — буркнула Лида. — Не хочу я у нее оставаться.
Шевчук не в первый раз заметил, что Лида недолюбливает Левантович. Та была женщина высокая, яркая, языкастая, и над маленькой, хоть и хорошенькой, словно птичка, Лидой она откровенно посмеивалась.
— Бросьте-ка мне ваше бабство! — строго сказал Шевчук. — Где я тебе квартиру возьму? Думаешь, я дедушка Мороз — сунул в мешок руку и достал подарок?
К тому же, пояснил он затем, Лида вписана в книгу домовладения Левантович, а фашисты все эти книги тщательно проверили, когда искали рацию. Исчезновение жилички Левантович именно после этого дня могло бы навести на подозрения. Поэтому Лидия по-прежнему квартировала у Марии, но на радиосеансы бегала к Проволовичам, на улицу Калинина.
И вот Лида явилась к Шевчуку второй раз. Опять, значит, бомба, хоть и не в ту же самую воронку!
— Расскажи, как было дело? — попросил Шевчук. — Опять засекли пеленгаторами?
— Ну да, и с земли, и с самолета. «Рама» небось там все так же и висит. Я работала, вдруг Женя Проволович в дверь сунулась: «Фашисты!» Мы рацию в яму сунули, под доски, сверху сеном забросали, а питание в тайнике лежит. Потом я дала деру, а Женя к забору подошла — посмотреть, как там и что. Как раз соседей обыскивали, следующий дом на очереди — их, Проволовичей… Может, рацию и питание не найдут, иначе… конец всему.
Шевчук кивнул. Тайник был хороший — Георгий сделал у коровьих яслей второе дно. Что ж, если ясли были подходящим местом для младенца Иисуса Христа, то небось сгодятся и для батарей. Только бы не нашли. Только бы…
Если найдут, конец тогда не только радиосвязи, но и Проволовичам. Схватят, начнут пытать… Выдержат? Выдадут? Никто не знает, как поведет себя под пытками человек. А может быть, все-таки обойдется?…
— Ладно, — угрюмо сказал Шевчук. — Сейчас мы ничего поделать не можем. Надо ждать.
Лиду вдруг затрясло:
— Ждать? Не могу! Я должна узнать, что там с Женей и Гошей. Вернусь, ворвусь в сарай… если фашисты, подорву их гранатой вместе с рацией и сама взорвусь!
Шевчук аж пошатнулся, когда представил, что начнется в городе после такого. Как пить дать либо каждого десятого расстреляют, либо сожгут все прилегающие улицы. Или и то и другое. Девчонка с ума сошла. Сойдешь, конечно, от такой жизни, от беспрестанного напряжения. Это ведь не жизнь — ежедневное ожидание смерти…
Он набрал в ладони воды и что было силы плеснул в безумное, бледное лицо Лиды.
— Охолонись, — проговорил ледяным тоном. — Или по физиономии хочешь получить, чтоб истерику прекратить?
Лида как ахнула, так и стала, замерев.
— Вместо того чтобы чушь молоть, беги лучше на работу, — чуть мягче сказал Иван Яковлевич.
Лида снова ахнула. Она работала делопроизводителем в конторе. Совсем забыла, что надо еще и работать!
Надо. Да. И взять себя в руки надо.
Оттеснив Шевчука от умывальника, Лида уже сама поплескала себе в лицо воды, пригладила волосы.
Теперь Шевчук смотрел на ее румяную мордашку с удовольствием. Ей бы учиться, да по танцулькам бегать, да книжки про любовь читать. Ей бы парням головы кружить, а тут… Хоть бы выдержала. Хоть бы не сорвалась.
— Беги скорей, — вздохнул. — И поосторожней там! Без гранат, ладно?
— Я постараюсь! — пробормотала Лида, прыгнув с крыльца, чтобы не натоптать на чисто вымытых ступеньках. — Узнайте, что там у Проволовичей!
Ее все еще трясло, но щеки горели теперь уж не от страха — от стыда. Так позорно сорваться! Ну ведь знала, знала, на что шла, когда просилась на фронт, да не на передовую, а в тыл врага! Сколько уже пройдено, столько испытано — можно ли так дергаться? А ведь она еще с детства пыталась закалить свою отвагу, выдержку, бесстрашие. Чтоб ничего, ничего не бояться — как отец…
Отец у Лиды был личностью легендарной, хоть и не бог весть какой героической. Красавец, авантюрист, любитель женщин, вина и карт, Андрей Селиверстович Базанов редко бывал дома. «Везунчик, — печально называла его жена. — Кабы не был таким везунчиком, небось сидел бы здесь, а он все где-то там крыльями машет…»
Жизненный путь Андрея Базанова был окутан туманом… Да и что ему, птице высокого полета, было делать в сельце Редькино Калининской области? Тридцать изб, крытых соломой либо дранью, грязная улочка, вокруг леса? до Волги километров семь, в школу детям бежать три версты… Глушь глухая!
Из этой глуши Лида и ее подружка Вера Иванова задумали однажды сбежать — отправиться путешествовать. Начали готовить припасы и прятать их в крапиве. Небось ушли бы в дальние страны, как собирались, да выдала… курица. Затеяла баловать — нестись не в курятнике, а невесть где. Младшая Лидина сестра Настя искала кладку, сунулась в крапиву, а там мешок с сухарями, нитками, иголками, пуговицами и еще каким-то необходимым барахлишком. Путешественниц остановили на старте.
— А ну как отец приедет, а тебя дома нет? — схитрила мама, отшлепав дочку, а потом пытаясь ее утешить. Упоминание об отце возымело действие.
На него, высокого, яркого, красивого, Лида была не похожа, но больше всего на свете мечтала сделаться похожей. Ради этого она готова была на все. Играла в драмкружке — отец похвалит. Пела под гитару — отец послушает… Мечтала сделаться летчицей. Из одной своей загадочной «командировки» — связанной с пребыванием в местах не столь отдаленных, что, однако, тщательно скрывала от детей обожавшая своего мужа Евдокия Базанова, — отец привез Лидочке летный шлем, и теперь она не расставалась с ним. Он прибавлял ей дерзости и смелости. Когда ее слишком уж начинали хвалить учителя за послушание и прилежание, Лида пугалась: как бы не сделаться тихоней! Чтобы ни в коем случае ею не сделаться, она нахлобучивала поглубже заветный шлем, вскакивала на последнюю парту в ряду и — посреди урока! — вдруг начинала маршировать по партам, широко шагая и выкрикивая в такт какую-нибудь речовку, чаще всего придуманную ею же самой вот только что:
Слова не имели никакого значения: главное, выкрикивать погромче. Оценка по поведению после такого «марш-марш-тра-та-та» сползала самое малое на балл, а то и на два. Можно было жить дальше!
Как ни старалась Лида испортить свою репутацию, а школу окончила все же очень хорошо. Конечно, в деревне не осталась — вот еще, надоело грязь месить! — а поехала в Калинин, поступила в текстильный техникум. Когда шла по городским улицам, тихонько вздыхала от избытка чувств и нетерпеливого ожидания: а вдруг сейчас выйдет навстречу отец?…
Скоро узнала: не выйдет, сложил голову неведомо где, по чужим, все по чужим садам летая…
Потом Лида начала потихоньку забывать его: городская жизнь была та-акая интересная! Кино можно было смотреть хоть каждый день — кино Лида обожала. Вместе с подружкой Аней Ильиной не поедят, но билеты на самые дешевые места в первом ряду купят и сидят, схватившись за руки и хлюпая носиками в особо чувствительных местах — это если кино про любовь. Особенно нравились фильмы, где Он спасал Ее от неминучей погибели и увозил на быстром коне… в эти, как их? Джунгли? В пампасы? Ну, куда-нибудь туда. Героические фильмы, впрочем, они тоже любили. Горланили вовсю:
— Наши! Красные! Бей белых гадов!
Техникум девочки окончили в сорок первом. Собирались ехать по распределению в Армавир Краснодарского края, а тут — война. Всех выпускников и выпускниц распределили по текстильным предприятиям Калинина. Лида с Аней работали слесарями, но в октябре фашистские войска вплотную подступили к Калинину — пришлось уехать в Горбатов, что на Оке. Матушка Евдокия Ивановна вновь вышла замуж и жила с младшими детьми здесь.
— Наши! Красные! Бей белых гадов!
Техникум девочки окончили в сорок первом. Собирались ехать по распределению в Армавир Краснодарского края, а тут — война. Всех выпускников и выпускниц распределили по текстильным предприятиям Калинина. Лида с Аней работали слесарями, но в октябре фашистские войска вплотную подступили к Калинину — пришлось уехать в Горбатов, что на Оке. Матушка Евдокия Ивановна вновь вышла замуж и жила с младшими детьми здесь.
Немного передохнув и отъевшись, Лида вдруг ощутила то же беспокойство, которое еще недавно вынуждало ее нахлобучивать летный шлем и маршировать по партам. Война идет! А она тут сидит, в горбатовской глуши! И принялись они с подружкой ездить в Горький, в военкомат — просились на фронт.
Лида неплохо знала немецкий, на нее сразу обратили внимание. Девушкам предложили учиться на радисток. Лида работала на знаменитом автозаводе и училась в разведшколе. В августе сорок второго девушки школу закончили, получили звание старших сержантов и были отправлены под Сталинград. Анну решили сразу забросить в тыл врага, однако связная провалилась, и ей пришлось вернуться. Лиде даже фронт не понадобилось переходить: девушек направили на переподготовку. Только спустя год, после выпуска из радиошколы, молодых разведчиц сбросили на парашютах в бобруйские леса, которые находились под контролем партизан.
Командиром отряда, в который им нужно было попасть, был Михаил Самсоник.
Фигура эта в истории белорусского партизанского движения замечательная. До начала войны работал председателем колхоза, ну а потом получил партийное задание: организовать партизанский отряд. Уже в 1942 году в отряде Самсоника были сто восемьдесят человек, и все, как на подбор, — дерзкие, бесстрашные. Командир и сам был человек редкостной отваги, не то воевал, не то играл в войну… Вот, например, как разбили партизаны Речицкий гарнизон фашистов.
Гарнизон был размещен в кирпичном здании школы на шоссейной магистрали Могилев — Кричев. Гарнизон охранял шоссе — в этом и состояла его задача.
Партизаны решили действовать двумя группами по полсотни человек. Самсоник со своей должен был атаковать школу, а комиссар Багров в случае чего — прийти на подмогу.
Группа Самсоника подошла к школе ночью. Смеху подобно — охраны не было, фашисты спали, накрепко закрывшись на засовы. Без шума никак не войти! Тогда Самсоник повязал на руку белую повязку — под вид тех, какие носили полицаи. Такую же повязку надел еще один партизан. И принялись колотить в двери, крича:
— Пан, открой! Партизаны полицию бьют!
Дверь распахнулась, начали выскакивать фашисты — их тут же сбивали пулями. Началась паника, осажденные стреляли в окна из пулеметов. Партизаны отошли. Но тут подступил комиссар со своим отрядом, и гарнизон был уничтожен.
Правда, партизаны не рассмотрели, что один из валявшихся в коридоре гитлеровцев был не убит, а тяжело ранен. Когда, забрав трофеи, оружие, боеприпасы, партизаны ушли в лес и в село снова вошли фашисты, они нашли раненого. Тот очнулся и рассказал, что ночью на них напали не партизаны, а полиция. Рассмотрел-таки белые повязки на рукавах! В результате сами же фашисты повесили семьдесят верных им полицейских из окрестных деревень, в том числе и начальника полиции.
В конце 1942 года отряд Самсоника, носивший теперь имя «Отряд имени Кирова № 309», ушел в район Бобруйска-Осиповичей. Задача стояла — организовать в городе прочную подпольную агентурную разведывательно-диверсионную сеть, что и было сделано. Отряд контролировал железные и шоссейные дороги, а когда пришел приказ, принял трех радисток с радиостанциями, внедрив их на легальное жительство в Бобруйске и Осиповичах.
…Для приема парашютисток были разложены костры в лесу. Сначала с самолета сбросили рацию и питание. Затем прыгнули Аня Ильина и сама Лида. Пока летела вниз в непроглядной тьме, она больше всего боялась угодить в сигнальный костер. Но ее отнесло в сторону, парашют зацепился за ветки, и Лида повисла на дереве. Ухитрилась перерезать стропы и свалилась в кусты, ободравшись в кровь. Затаилась, не зная, что теперь делать. И вдруг услышала треск сучьев, неясные голоса: партизаны обшаривали место приземления, искали радистку. Но Лида-то этого не знала! Думала — а вдруг полицаи? Или гитлеровцы? Говорят на каком-то непонятном наречии (белорусского она не знала и, кстати сказать, так и не смогла его потом толком выучить, как ни старалась, зазубрила только несколько слов)…
Купол парашюта белел в предрассветном сумраке, мимо не пройдут. Кто же это? Неужели придется стрелять?… Приготовила пистолет — и таким тяжелым показался ее «ТТ»!
— Не подходи! Стрелять буду! — закричала, когда увидела в тумане близкий силуэт.
— Свои! — крикнул в ответ Самсоник, бывший неподалеку. Сказал пароль — и Лида, проговорив отзыв, с облегчением опустила пистолет.
— Это кто ж такая к нам прилетела? — с изумлением спросил Михаил Петрович, разглядывая крошечную окровавленную фигурку, которая выбиралась из кустов.
— Ласточка, — ответила Лида.
У нее был такой позывной для радиосвязи — Ласточка. Потом позывные менялись — Птица, Горлица, — но для самых близких она оставалась Ласточкой. Ее так называли чаще, чем по имени.
Через несколько минут Лида встретилась с Аней Ильиной, которую партизаны уже нашли. Ну, тут девушкам сразу стало легче. Они же любили друг друга, как сестры. Мигом приободрились, начали болтать, смеяться, даже не думая, что спустя несколько дней им придется расставаться, уходить в разные точки связи.
Правда, Самсоник не успел отправить радисток в город — отряд попал в блокаду карателей. Пришлось всем среди ночи отступать по болотам в безопасное место. Девушки больше всего боялись упасть в воду и намочить рации, которые несли над головами. Потом, когда добрались до новой базы, у обеих мучительно болели руки от этой тяжести. Одно дело рацию нести за плечами, а другое — над головой. Ох и тяжеленными они были в то время! А ведь еще блок питания… Но эта тяжесть скоро станет для них привычной, главное, они знали — без рации партизаны лишались связи с Центром, должны были действовать вслепую. Рацию и радисток берегли как могли.
Новая база для партизан была приготовлена заранее. Когда смертельно усталые люди разбрелись по землянкам, к девушкам вошел комиссар отряда — Сергей Багров. Увидел, что они еле живы от усталости, и решил их приободрить шуткой, которая очень подходила к военному времени и, так сказать, к ситуации.
— Поосторожней, девчонки! — прикрикнул он, с наигранным испугом глядя на пол, прикрытый лапником. — А вдруг тут побывали гитлеровцы и заминировали все? Вдруг где-то здесь подложена мина?
Лида оценила шутку комиссара и принялась прыгать по углам землянки, что было силы топая и приговаривая:
— А ну, где здесь мина?
Багров побелел и поскорей вышел вон. Да, если бы тут в самом деле оказалась мина, никто из шутников и костей не собрал бы…
Первой из отряда ушла Аня. Ее определили на жительство в городок Осиповичи под Бобруйском. Она работала санитаркой в городской больнице. Это было хорошее прикрытие, однако Аня заболела тифом, а рация вышла из строя. Починить ее на месте было невозможно, пришлось уходить в отряд, так что ее карьера разведчицы прервалась довольно скоро — в отличие от Лидиной.
Ей раздобыли документы на имя Лидии Михайловны Карчевской, жительницы пригородной деревни Журавцы. Теперь она ежедневно получала от своих помощников, местных подпольщиков, разведывательные данные и информировала Центр о размещавшемся в городе немецком гарнизоне, о наличии самолетов на аэродроме, об оборонных укреплениях, которые строились в городе и на реке Березине, о расположении зенитной и дальнобойной артиллерии, складов и боеприпасов, а главное — о движении поездов. Сведения, передаваемые ею, играли огромную роль в подготовке и проведении операции «Багратион», в ходе которой была освобождена Белоруссия.
Ласточке совершенно фантастически везло! Не от отца ли все-таки унаследовала она это везение? Два пеленга, две недавние облавы, во время которых гитлеровцы перетряхивали все окрестные дома сверху донизу, лишь заглядывая во двор тех, где в самом деле находилась рация, преисполнили Лиду удивительной уверенности в своих силах. И для нее немалым ударом стал приказ Центра перебазироваться из Бобруйска в Брест.
Конечно, приказы не обсуждают. Но Лида не подозревала, что отчасти этот приказ вызван заботой о ней. Центр учитывал чрезвычайно напряженную обстановку, которая создалась в Бобруйске, и решил на время вывести Ласточку из-под удара. Однако отъезд в Брест оказался почти невыполнимой задачей.
Расстояние до него от Бобруйска — пятьсот километров. Но комендант строго ограничил выдачу пропусков на выезд из города. А ведь надо не просто ухитриться самой в Брест попасть, но и рацию провезти! То есть в дороге нужно такое прикрытие, которое позволило бы избежать проверок документов и багажа. Но ведь проверки проводились чуть ли не на каждой станции! Честное слово, хоть взваливай рацию на плечи да бреди пешком. Шутка, конечно…