- Голова? - переспросил Шварц, упрямо отказываясь понимать, зачем это Сашке вспоминать о том, как ночью он, поскользнувшись, чуть не раскроил себе голову о камень. - Голова-то ничего как будто, а что?
- А у меня болит, - отозвался с земли Сашка. - Надо бы ее пивком промыть, а, ребята? Не хочешь полечиться "Доктор дизелем", а?
- Иди ты, - сказал Шварц.
- Уволят, - вслух размышлял Сашка, - я себе сразу "тойоту" куплю во-от на таких шинах - и в тундру! Всю рыбу перепорю. Хрен меня кто поймает!
- Ты-то перепорешь, - сказал Николай и сверкнул желтым глазом.
- А что? - не смутился Сашка. - Хошь, иди ко мне в напарники: мы им всю рыбу выловим, тайгу попалим, а Атласово с Ключами с двумя-то карабинами вдвоем возьмем как-нибудь. Декреты объявим. По правде будем жить, по самой сокровенной правде, - тогда и поглядим, кто кого.
- А меня не возьмешь? - спросил Шварц.
- Куда ж я тебя брошу? - рассмеялся Саня. - Кашу будешь варить. Законник ты. Тебе участие в боевых операциях отрицательно.
В это время зазвонил телефон.
- Во, - отреагировал Сашка. - Видать, увольняют уже.
Шварц снял трубку и услышал незнакомый голос:
- Андрей Андреич?
- Да, кто это?
- Не узнали? Даня Мальцев, из газеты. Что новенького?
- Из какой газеты?
На том конце линии образовался какой-то провал: ни звука. За это время Шварц вроде что-то припомнил, и, когда тот же голос вновь напомнил ему о себе, он извинительно за свою забывчивость произнес:
- Да, конечно, Даня Мальцев. Вместе летали в бухту Медвежку осенью...
Трубка донесла облегченный вздох:
- Я спрашиваю, как там у вас с рыбой? Нерка, говорят, пошла?
- Пошла.
- А! - воскликнул Даня Мальцев удовлетворенно. - Что-то серебрится, нерка нерестится. Работаете, значит?
- Приезжай, - подумав, сказал Шварц. - Если надо.
Как и все профессионалы, которым, собственно, известность и слава не нужна, Шварц журналистов не любил. Но Даня, как-то раз навязавшийся к нему в вертолет на облет побережья, сумел растрогать его. Когда в Медвежке по ним выстрелили из-за камней, Мальцев упал на землю и, нацелив встречь дроби длиннющий объектив, стал как заведенный щелкать. Его снимки очень помогли потом Шварцу, ибо запечатлели и перестрелку, и поротую рыбу, и бутылки у костра, и лица тех пьяных придурков, когда их вели к вертолету. Но главное, он не испугался, когда начали стрелять. Поэтому Шварц повторил приглашение:
- Завтра в рейд едем. Присоединяйся, если хочешь...
Сейчас-то статья в газете не помешала бы.
- Знаешь, Андрей, - замялся Даня. - Сам я не смогу. Но корреспондента пришлю - первый сорт. Прими по-отечески...
Пришла - молоденькая, большеглазая, длинноногая - настоящая соплячка. Даже удивительно стало: зачем прислали? Что такая напишет? От разочарования Шварц не нашел ничего лучшего, как сказать:
- Вы меня извините, Лена... Минут пять придется подождать... Дело.
- Конечно, конечно...
Улыбается, отметил про себя Шварц. И где они только эту гладкую улыбочку берут? Вместе с дипломом получают, что ли? Он видел, как она прошла по коридору к просвету двери и остановилась в нерешительности у порога, заметив распростертое на земле мощное тело Сашки. Тот мгновенно проснулся и тут же, несмотря на красные круги под глазами и ржавую щетину, отряхнув от песка голову, заложил первый круг, яростно пыхтя сигаретой:
- Девушка, а вы про меня напишете?
Она не смутилась и сказала доброжелательно:
- Если вы поедете - напишу.
Сашка предложил ей пива. Она отхлебнула: "Слишком крепкое". Сашка пошутил. Рассмеялась. Черт побери, она что, задницей вертеть сюда пришла? со злостью подумал Шварц, но тут же устыдился своих мыслей: господи, вспомни себя в ее годы, когда ты...
- Лена! - справился с собой Шварц. - Подходите, как освободитесь!
...когда ты глушил из кружки спирт, чтобы забыть страх и отчаяние мальчика, впервые уходящего в одиночество моря от материнского берега; вспомни женщину, на которую ты лез и которую пытался целовать своим мокрым ртом, чтобы показать, что тебе все нипочем...
Девочка подошла и села рядом, глядя вопросительно. Он уловил ее беспомощность. Похоже, она не знала, о чем спрашивать. А он подумал, что не знает, как отвечать.
- Рассказать про нашу работу? - бросил он ей спасательный круг.
Она улыбнулась благодарно и включила на запись диктофон.
- Только давайте так: я расскажу правду, а вы просто послушаете. А потом вы все сами увидите и обо всем хорошо напишете. Идет?
Идет. Она убрала диктофон и приготовилась слушать.
- Вы из Москвы?
- Да.
- Так вот, процентов восемьдесят красной рыбы, которую вы там едите, покупаете на рынке или в магазине, так или иначе добыто с нарушениями всех норм лова или просто браконьерским путем. У браконьеров есть все: целые флотилии кораблей, лодки с такими моторами, что вам и не снилось, судьи есть, милиция своя - все. Но по старой памяти существует еще инспекция рыбоохраны. Она, конечно, связана со всеми браконьерскими структурами крепкими узами традиций и родства, но все-таки, в силу специфики самой структуры, что ли, она обязана браконьерству мешать. Или хотя бы делать вид. Когда-то мы пытались мешать им всерьез. Но теперь у нас просто не хватает сил. - Он кивнул в проем двери, где валялся на траве и курил сигаретку Саня Романов. - Вот весь наличный состав. Три человека. На сто двадцать километров океанского берега и берега всех речек и ручьев, что текут в этом радиусе... И все наше счастье цыганское - не упустить удачи, когда случай сводит нос к носу нас троих и тех, с их лодками, автомобилями, ружьями, собаками и мобильниками. Поняла?
Она кивнула. Может быть, поняла.
Хорошая девочка, подумал Шварц. Надо же, на Камчатку приехала! Юлька младше ее года на три, а уже нелюбопытна, самодовольна, беспощадна. Отличница, черт побери! Гордость школы! Шварцу случалось думать о дочери с раздражением. Он знал, что дочь стесняется его, приучившись благодаря матери считать отца недотепой.
- Лена, - позвал Шварц журналистку. - А что же Мальцев тебя послал? Поопытнее не было?
- А я сама попросилась, - не смутилась она. - Интересно.
- Интересно? - удивился Шварц. - Что интересно?
- Все: земля, рыба, какие-то битвы вокруг... Вы... Мальцев сказал, что вы - Безумный Макс.
- Кто?
- Есть такой персонаж в одном фильме: короче, один полицейский, которому все по барабану, он делает как надо - и все.
- Я не Безумный Макс...
- Откуда вы знаете?
Он посмотрел на нее: на прядку пепельно-серых волос, заправленную за ушко, на доверчиво открытую линию шеи, на маленькие руки - на каждой было по плетеному серебряному колечку, - и понял вдруг, что эта девочка совсем не похожа на тех, что живут вокруг, подумал, что правильность линий ее лица и рук не может быть делом случая, такая красота может родиться только в больших городах, где осколки старинных родов могут отыскать друг друга и соединиться, чтобы произвести на свет новое изящество; и тогда он понял, что и глаза ее, вопросительно глядящие на него, прекрасны, и губы ее прекрасны, что вся она прекрасна и что если он сейчас же не избавится от этого наваждения, то ее красота сломит его и родит нежность в его сердце...
- Андрей! - вдруг громко крикнул с улицы Сашка, и этот спасительный зов вырвал его из странного сна. - Андрей, тут Николай еще пивка принес, не хошь освежиться?!
Шварц вскочил:
- Лена, знаете что...
По совести, он понятия не имел, что ей сказать. Он вдруг почувствовал, что мог бы болтать с ней бесконечно и отвечать на все ее вопросы... Это не пугало, но как-то странно волновало его...
- Давайте лучше завтра договорим... Надо бы унять этих молодцов, а то разошлись что-то. - Он улыбнулся, пытаясь сообразить, прошло наваждение или все это было только предупреждением ему. - Это бывает с ними... Мужики ведь...
III
Она не могла, конечно, не заметить впечатления, которое произвела на этого человека, о котором за пару дней ей столько разного уже довелось услышать. Полночи перед отъездом она ворочалась, все думая, что это будет, хотя надо было спать, но потом вдруг рассудила, что будь что будет - но уж, во всяком случае, теперь (хотя еще ничего не случилось) Юрочкина власть над нею кончилась, а значит, вся эта затея с практикой на Камчатке имела хотя бы этот, главный, освобождающий, смысл, ибо теперь она знала, что, если надо, она отдастся даже Сашке Романову, только бы посадить пятно на всю эту подлую беловоротничковую Юрочкину философию и навеки избавиться от него.
Про Шварца она впервые услышала в редакции, когда Мальцев, расстегнув рубаху, показал ей две темные ямочки на плече, похожие на следы от ветряной оспы.
- Видала? Со Шварцем поосторожней. С ним оглянуться не успеешь, как влипнешь в какую-нибудь историю...
Она кивала, ничего толком не понимая. След от браконьерской дроби был для нее такой же экзотикой, как снежные конусы двух вулканов над городом и крабовое мясо в магазинах, но ей хотелось одного: прочь! Подальше от города, подальше от памятника Лаперузу, подальше от братской могилы времен Крымской войны, а главное, подальше от редакции, где молодые камчатские журналисты с утра тащили ее в бар, а потом предлагали ехать в Паратунку, купаться в термальных источниках, а когда она не соглашалась, потому что клеили ее слишком грубо, они просто начинали грузить по полной программе. Но в результате в голове так ничего и не осталось, кроме какого-то крошева из орланов, каланов, медведей, гейзеров, вертолетов, рыбки под названием принцесса-лосось и потрясающих фотографий, в каждую из которых хотелось войти и не возвращаться. Остались еще названия: Опала, Унана, Эссо, Тигиль, Авача, Кроноки, Кихпиныч... Но что обозначали они - реки, горы или поселки, скрытые за реками и за горами, - Лена не помнила. Все, что она видела своими глазами, - это засасывающую бездну из ледяных хребтов и голубых долин меж ними, куда ей так хотелось проникнуть.
С первых слов о Шварце она поняла одно - что с этим человеком возможен будет прорыв туда, в настоящее, ради чего, собственно, и затевалась вся эта игра под названием Практика-на-Камчатке - в пику, кстати, Юрочкиной Практике-в-Праге, - игра, в которой тоже надо было зарабатывать очки, чтоб не остаться банкротом, в активе которого не будет ничего, кроме воспоминания о скрежете и вони рыбного порта, куда Мальцев сводил ее посмотреть на ржавые рыболовецкие траулеры и отслужившие свой век буксиры, сваленные на берегу. Ну, или другого воспоминания - о пикнике в лесу под Авачинским вулканом, когда какой-то коряк - необычайно толстый и пластичный человек из ансамбля народного танца - ловил в речке гольца, все пили пиво, закусывая сырой, чуть присоленной рыбой, а когда полезли купаться, Мальцев, поглядев на нее, сказал: "Блин, ну и ноги!" - а жена Мальцева, сидя на берегу, только смеялась, зная донжуанские слабости мужа.
А потом еще вечером сидели в баре, и Степа с Мальцевым как следует набрались, и, когда речь зашла о Шварце, Степа вдруг завелся:
- Как ты не понимаешь, что твой дорогой Шварц - это вообще анахронизм... Не хочет, мол, приспосабливаться - и все тут. Торчит, как лом, в потоке времени! А на самом деле его несет, как щепку, стаскивает к самому краю и скоро выбросит вообще из современности!
- А некоторые не умеют меняться, - спокойно сказал вдруг Мальцев. - И это не значит, что они хуже или лучше других, понимаешь? И вообще, я только о том, что Шварц - один из самых настоящих людей, которых я встречал в жизни. А если посчитать из всего нашего народишка, то настоящих-то сколько там наберется?
- Ну а ты-то сам - настоящий? - вонзил Степа.
- Не-а, - расхохотался ему в лицо Мальцев, - я - нарисованный в мультике персонаж масскульта.
Ей Шварц понравился. Понравилась его нескладная длинная фигура, понравилось лицо с усталыми, близко посаженными глазами и остреньким носом, в форме которого оставалось что-то детское, понравилось крепкое сухое рукопожатие, которым он приветствовал ее, и этот ясный, беспощадный монолог, который он попросил не записывать, и эта его братва, с которой завтра ей предстояло покинуть город на краю земли и очутиться там, за пределами вообразимого, где дикие звери пьют воду диких рек. Она вдруг почувствовала себя ужасно беспомощной перед тем, что надвигалось на нее из будущего. Настоящее. Ее отец тоже так всегда говорил - настоящее. Он геологом был, на Камчатке работал, в Средней Азии, и настоящее - она чувствовала - для него было там, в экспедициях. А в городе для настоящего не хватало чего-то: как не было в городе настоящей, нехлорированной, воды, так и настоящего не было. В экспедиции отец давно уже не ездил, занимался экспертизой проектов открытых месторождений совместно с иностранцами, но она видела, что он томится оттого, что так надолго застрял в виртуальном мире, который поймал его. Она знала, что ее век будет еще жестче, но, пока была возможность, ей хотелось хотя бы одним глазком заглянуть туда, где бывал отец, - в настоящее.
Утром на город пал туман. Она шла на площадь почти вслепую, держа направление на глухие переборы железа в порту и пронзительные скрипы старых портовых кранов. Она обошла площадь кругом и грузовика не обнаружила. Но не успела она пожалеть себя, как заметила бредущую ей наперерез долговязую фигуру. Это был Шварц.
- Привет! - закричал из кабины Сашка. - Заблудилась? А мы видим: ходит кругами, ходит...
Она пожала плечами:
- Туман...
Сашка захохотал. Он сбрил свою жуткую щетину и выглядел чуть более цивилизованно, чем вчера, но, глядя на него, она все же не могла не вспомнить об Эрике Рыжем и его норманнах, лица которых, должно быть, тоже несли на себе печать грубого, нерассуждающего мужества, закаленного походами в бескрайних северных морях. Шварц был в заношенном черном комбинезоне, с кобурой на боку. Это произвело на нее впечатление. Из любопытства она пристально взглянула в его глаза, чтобы проверить свои вчерашние догадки. Шварц, однако, встретил ее взгляд совершенно спокойно и только немного, может быть, удивленно.
- В кабине поедешь? - спросил он.
Она подумала, что с Сашкой ей будет проще, и кивнула.
- Тогда садись, - сказал Шварц. - Только давай прежде с Николаем познакомлю...
В крытом кузове сидел невысокий, сухой, темнокожий, как индеец, мужик с дикими и бесстрастными глазами, один из которых к тому же оказался совершенно явственного желтого цвета. В ответ на ее приветствие он молча кивнул и поглядел на нее оценивающе - так, что она ощутила холодок меж лопаток и вдруг подумала, что из путешествия с таким попутчиком может выйти что-то совсем иное, чем она напредставляла себе накануне. Из открытой двери кузова вдруг пахнуло на нее запахами мужского быта: какой-то кислятиной, табаком, резиной... Ей стало не по себе. Но уже в следующий миг Сашка, приоткрыв дверцу кабины, закричал:
- Чего стоим-то?
Шварц подсадил ее на подножку, Сашка радостно хохотнул, и они поехали. Так и началось для нее путешествие в настоящее.
Повернувшись к Сашке, она спросила:
- А что это за мрачный дядя там, в кузове?
- Коля, что ли? - догадался Сашка. - Он не мрачный, просто разговаривать не любит. Что, понравился?
- Нет, - отрубила она.
Они ехали и ехали в тумане, все время вверх и вверх, как будто забирались в небо, но кругом были обычная земля и серые косматые силуэты тайга, наверно. Раз сто они останавливались для каких-то проверок, но ничего не обнаруживали, так что ей все это стало потихоньку надоедать, как вдруг Сашка остановил грузовик.
- Что? - удивилась она.
- Вылезай, приехали.
Она огляделась. Дорога, по которой они ехали, расползлась вширь, разлилась в стороны мелким черным песком. Слева высилась целая гора песка, у подножия которой в бессильной неподвижности покинутого механизма застыл экскаватор. Вокруг сквозь туман проступал лес.
- Ну что, расходится погода? - раздался голос Шварца с Сашкиной стороны кабины.
- Да, - согласился Сашка, спрыгивая на землю и закуривая. - Часам к одиннадцати совсем развиднеется.
- Давай поглядим, почем золото, - сказал Шварц.
Николай выбрался из кузова и тоже закурил. Она заметила вдруг, что он хромает, деревянно переставляя по песку правую ногу. Эта хромота, в дополнение к желтому глазу, особенно не понравилась ей - за всем этим угадывалось не просто несчастье, а неудача, неудача прожитой жизни, чего она не любила и боялась. Ее не устраивала неудача как итог. И страшил разум, исковерканный неудачной судьбой. Без охоты она подошла к мужчинам, стала рядом. Шварц тронул ее за руку.
- Тут золото пробуют мыть, - пояснил он, - и сюда они каким-то пылесосом выбрасывают промытый песок. В прошлый раз они этим песком речку совсем перекрыли. Велели им прочистить. Но, думаю, ни хрена - золото-то дороже...
- Какую речку? - спросила она, чтоб выйти из неприятного хода мыслей.
- А вот, за песчаной кучей.
- Там что, тоже рыба водится? - удивилась она, не видя никакой речки.
- У нас везде рыба водится, - засмеялся Сашка и, повернувшись к Шварцу, сказал: - С тобой сходить, Андрей?
- А что ходить? И так все ясно: я одним глазом гляну только...
Шаги Шварца зашуршали далеко по песку, она осталась вдвоем с незнакомыми мужиками.
- Саш, дай закурить, - попросила она, чтобы выиграть время.
Сашка дал, но хромой все сверлил ее огненным оком.
- Почему людей нет? - дрогнула она, старательно делая вид, что не замечает его назойливости.
- Суббота, - сказал Сашка, - прииск закрыт.
- Тут прямо золото, что ли? - спросила она, чувствуя, как невероятный взгляд хромого грызет ее. Уж это было почище Юрочки.
- Да тут везде золото, - серьезно сказал Сашка. - Разве рыба - не золото? Страну могли бы поставить на рыбе на одной...
- Гляди-ка, эконом, - услышала она вдруг незнакомый хриплый голос. - Уж больно ты разговорчивым стал, Сань...
- Отстань, - сказал Сашка и бросил окурок. - Не трогай. Не твое.
Вот оно как, подумала она, меня, значит, меж собою уж поделили. Так вот оно, твое настоящее, папа! Или само настоящее стало другим?
- Ты чё психуешь? - спросил Сашка, когда снова поехали. - Не любишь, когда на мозги капают?
- Не люблю.
- И я терпеть не могу, - сочувственно подхватил Сашка. - Как начнут мне мораль читать - я удушить готов.
Она нервно засмеялась.
- Слушай, - позвала она Сашку. - А зачем ты в рыбоохрану пошел?
- Как это - зачем? - не отрывая взгляд от дороги, переспросил Сашка.
- Ну, не знаю, может, ты "зеленый", браконьеров сильно не любишь...
Cашка задумался.
- До браконьеров мне все равно, - сказал он наконец. - Просто это жизнь такая, понимаешь? Вот мы с тобой едем сейчас, как гуляем, а осенью, когда снег выпадет, от города в двадцати километрах - как на луне. Ни души нет, только река, да мороз, да рыба. Да медведи ходят, лощавую ее жрут до отвала. Красота! - Сашка завращал глазами, пытаясь выразить переполняющие его чувства. - А когда еще гаденышу какому-нибудь задницу прищемишь...