Шварц бесчувственно кивал и писал что-то в бумагу.
Она почувствовала вдруг дурноту: запах этого жилья, пропахшего рыбой, табачищем, нечистой человеческой плотью, керосиновой копотью и спиртовым перегаром, оглушил ее и заставил опрометью броситься вон.
Шварц выскочил следом, поглядел на нее с беспокойством, но ничего не сказал.
Рыбы вышло четырнадцать мешков. Пьяненький Мурзилка, спустившись к воде, все трогал мешки руками и спрашивал: "С полтонны будет, а? С полтонны, а?"
Сашка смеялся:
- Будет, будет...
Мурзилка взялся даже загружать мешки в вездеход. Сперва Сашка с Григорием, кряхтя и вполголоса матерясь, поднимали мешок к краю обрыва, и тут Мурзилка вцеплялся в него и волок - то волоком, то на спине - до вездехода, где уже перехватывали мешок Шварц или Николай. Мешки были мокрые, в рыбьей слизи, песке и чешуе, и грязная рубаха бригадира вымаралась совсем, пошла на спине черными пузырями. Но в пьяном азарте Мурзилка уже ничего не замечал и продолжал битву с мешками, хрипло и часто дыша. Мальчишка теперь крутился у воды, возле парня, который хоть и дрожал беспрерывно, а все-таки на берег не вылезал, с жуткой покорностью собирая пустую сеть в стороне от погрузчиков. Она вдруг увидела, что у него мокрые... то есть, скорее всего, описанные штаны. И снова показалось совершенно диким все, что происходит здесь, и непонятным...
Сашка перебил ее мысли.
- Шабаш! - закричал он, вскидывая на берег последний мешок. - Умаялись, перекур!
Все закурили, кроме Шварца да парня, возившегося с сетью.
Мурзилка поискал по карманам курево, но не нашел и, вздохнув, уселся на песок чуть в стороне от всех.
- Максимыч, - вдруг позвал Николай, протягивая сигареты, - на-ка покури.
Мурзилка потянулся, кивая благодарно. Грубые руки его дрожали. Сашка, поглядев на него, усмехнулся. Мужик в оранжевом комбинезоне, поморщившись, отвернулся в сторону.
- Гриша, - словно только того и ожидая, вдруг спросил Николай. - А что ж не встречались мы тут с тобой прежде?
- Бог миловал, - отрезал мужик не поворачиваясь.
Желтый глаз хромого ожил:
- Кошечку мою помнишь?
Мужик из-за плеча взглянул на Николая с опаской.
- А помнишь, как ты меня напоить велел и в трюме бросил?
- Не надо, Коля, - попросил мужик в оранжевом, поднимаясь с земли. Жизнь прошла, теперь-то что?
- Он боцманом у нас был, стучал, падла, - вдруг нехорошо стал заводиться Николай. - Котенка моего утопил - за то, что я его на чистую вывел... А меня...
Тут к месту случившийся Сашка обхватил Николая за плечи:
- Ты, Коля, остынь, ладно, знаем же все...
Николай неожиданно подчинился:
- Вот увидал его, гада...
Тишина повисла. Ей страшно было взглянуть на Николая и на Григория, и она смотрела в воду реки, понемногу просветлевшую от мути.
О чем же я буду писать? - вдруг подумала она. И зачем это? Зачем кому-то знать, что живут на свете эти люди? Ведь никому нет дела до них... До того, какая нечеловеческая тоска тут, на берегу, и как пахнет их дом, где спит этот мальчик в куче одеял, на которые и смотреть-то страшно, не то что... и про это Николаево несчастье, и про этого мужика, забившегося в эту беспросветную дыру подальше от чужих глаз и собственной совести...
Она не знала, что с нею и почему ей так жалко этих людей, этих омерзительно грязных и подлых людей, но, если бы это было в ее власти, она сделала бы так, чтобы они уехали, а Мурзилка и его люди остались на берегу, и чтоб ничего не надо было писать - ни протоколов, ни статей в газету, а просто - будто они ехали мимо и ничего не заметили.
- Послушайте, - повернулась она к Шварцу. - А что дальше? Что с ними будет?
Шварц внимательно взглянул на нее.
- Рыбу конфискуем, - сказал он спокойно. - А Максимыча судить бы надо. Не первый раз он уже...
- А я бы отпустила его, - вдруг неожиданно для себя произнесла она.
Все обернулись. Николай вдруг глянул на нее с интересом, и даже Мурзилка, до этого не обращавший на нее ровным счетом никакого внимания, уставился на нее в полнейшем недоумении. Он был больше всех удивлен ее словами - и даже, собственно, не возможностью какого-то нежданного поворота своей горемычной судьбы, а именно тем, что посторонний человек, баба, стала его, Мурзилку, защищать.
- Почему отпустила бы? - вдруг спросил Шварц серьезно.
Но решимость уже оставила ее, в глаза набрались слезы, и сил только хватило, чтобы кивнуть на них - на Мурзилку, на паренька этого - и прошептать:
- Да вы посмотрите на них...
IX
Мурзилка курил, сплевывая тягучую желтую слюну. Только сейчас Шварц заметил, какое истертое, изможденное у него лицо, какое безразличие и тоска в глазах. Ничего не выражали они, даже жалости к себе. Паренек... Шварц разглядел паренька... с кем останется? Дурацкая история. Не протокол же переписывать? И не его это дело - грехи отпускать, что он - Иисус Христос, что ли? Шварц на миг представил себя Иисусом Христом. Ну, Мурзилку бы он, конечно, отпустил. Но из инспекции был бы уволен. И что бы делать стал?
В этот момент он разглядел на песке следы. Свежие следы широченных гусениц военного тягача. И потом, подумал Шварц нервно, предчувствуя новый и неожиданный поворот дела, этот парень в гимнастерке - откуда он здесь взялся-то все-таки?
Он обошел ближайшие кусты и сразу нашел пилотку, ремень и припрятанные под кустом сапоги. Его осенило.
- Эй! - крикнул он парню, который по-прежнему стоял в реке, весь серый от холода. - Где твои сапоги-то?
- В... в доме, - еле выговорил тот.
- Чего ж не надел? - спросил он и усмехнулся. - Короче: кто спирт привез?
Мурзилка понял, что пропал, и угрюмо глядел в песок.
- Кто утром на военном тягаче приезжал? Кто солдата привез? Кто нерку ловить надоумил? А?
Мурзилка молчал. Он попытался затянуться, но сигарета у него погасла. Девушка глядела то на Максимыча, то на Шварца - непонимающе и тревожно. Сейчас я тебе покажу, милая моя, кого ты отпустить собиралась, не без удовольствия подумал Шварц. Он сделал несколько шагов и остановился у Мурзилки за спиной.
- Молчи, молчи. А я сам тебе расскажу, кто спиртом поил, кто нерку ловить надоумил... Майор ведь? Майор Коблев?
Мурзилка еще ниже склонил голову.
- Чего в рот воды набрали? - не выдержал Сашка, сообразив, в чем дело. - Кого жалеете?
Мурзилка поерзал и кашлянул, но опять ничего не сказал.
- Значит, дураки, на себя все берете? То-то он порадуется! - с издевкой произнес Шварц. - А вам за чужие грехи под суд. Что, Гриша? Неохота? Тогда говори: майор был?
- Он, - сказал Григорий.
- И не в первый раз, - подсказал Шварц.
- Каждое лето дань с нас берет.
- Сегодня вернется?
- Обещался быть.
Шварц быстро взглянул на Сашку.
- Машину заметит! - вскочил Сашка на ноги. - На самом виду оставили, дураки...
Николай выругался. Силуэт грузовика отчетливо чернел на фоне серого неба с той стороны реки.
- Когда он вернуться должен? - толкнул Шварц Григория. - Убрать успеем?
Григорий пожал плечами.
- Ну а поехал-то он куда? Откуда появится?
- Да он не докладывает ведь... Но карабин у него был, так к озеру, верно. Там в прошлом году медведя мы нашли: мясо брошено, ошкурен, а желчь вынута...
- Так, - нервно сказал Шварц. - Так, так, так... Это совсем другой разговор получается...
Он не успел договорить - Сашка схватил его за руку и стиснул до боли:
- Тише!
Откуда-то издалека докатился низкий звук, похожий на отдаленный гром.
- Перегазовка, - сказал Сашка. - Вот опять...
Шварц знал, что в таких вещах Сашка не ошибается.
Он увидел, как Мурзилка повел вокруг затравленным и обреченным взглядом, как попятился к обрыву Григорий, а Пашка вскарабкался на вездеход, пылая от любопытства, и только этот парень стоял в воде как приговоренный, этот парень...
Шварц понял вдруг, что надо первым делом убрать вот этого из воды.
- Эй! - скомандовал он. - В кузов, быстро!
Парень подчинился без промедления. С какой-то лихорадочной поспешностью на негнущихся ногах вскарабкался он на берег, подбежал к вездеходу, но в кузов сразу не полез, а стал мочиться на гусеницу вездехода, глядя перед собой бездумными слепыми глазами.
- Николай, Лена! - распоряжался Шварц. - Вы тоже в кузов давайте. И парня держите, чтоб дела нам не испортил... Сашка, в кабину! И чтоб видно никого не было!
Теперь уже отчетливо вдалеке слышался рев мотора.
- Максимыч! - позвал Шварц.
Мурзилка с тоской поглядел на него.
- Поможешь - от суда избавлю. Честно. Мне одно надо: чтоб он на землю спустился. Чтоб из кабины вылез, понимаешь?
X
Кузов был завален мешками с рыбой, и за кабиной, где все они сидели, согнувшись в три погибели, ибо брезентовая крыша кузова давно сгнила и поверх бортов торчали лишь гнутые ржавые ребра, когда-то поддерживавшие ее, скопилась вонючая вода, розовая от рыбьей крови. К счастью, Николай оказался между нею и этим парнем, опрокинувшимся на мешок, как мертвый. Над синеватой верхней губой парня она заметила несколько волосиков и тут только подумала, что этот солдат, скорее всего, не старше ее. Она видела белую и слабую, как у подростка, шею и еще ногу, почти синюю от холода, в луже розоватой воды. И почему-то мысль о том, что эта нога с желтыми ногтями и скрюченными пальцами принадлежит ее ровеснику, была ей страшна. Никогда, за все годы жизни, она не думала, что можно подвергнуться столь страшному физическому унижению. Больше она ничего не видела - только напряженно-внимательный профиль Николая и его вспыхивающий огнем ожидания глаз.
Снаружи была сначала какая-то суета, но потом все стихло, и только один звук неумолимо ширился и нарастал, вытесняя из пространства меж небом и землей и шум прибоя, и шорохи ветра, и крики чаек. Теперь он слышался совсем близко: сотрясая Мурзилкин вездеход, низом стлался грозный рокот мотора и тяжелый лязг рвущих землю гусениц. В какой-то момент звук достиг такой густоты и силы, что ей показалось, будто он висит над ними и вот-вот накроет их и раздавит. Взглянув на Николая, она увидела его огненный глаз, неистово вращающийся от невозможности увидеть то, что происходит снаружи. Это показалось ей до того смешным, что она фыркнула, а он посмотрел на нее, приложил палец к губам и прошептал доверительно:
- Мотор не глушит, собака...
И тут все стихло.
Сильно запахло гарью, потом негромко что-то звякнуло.
- Люк открыл,- пояснил Николай и подмигнул ей.
За всю поездку она никогда не переживала знака важнее, чем это подмигивание занозистого и столь поначалу неприятного ей человека.
Потом чужой голос спросил:
- Ну что, Мурзилка, готово?
Сквозь оживший шум ветра и волн донесся слабый голос Мурзилки:
- Готово.
- Давай сто штук в кузов, быстро!
Снова стало слышно, как бьют в берег волны.
- Так ведь, это, - забормотал Мурзилка, - таскать, это, надо... Мы уж наш вездеход забили...
- Да вы что, еб вашу мать, охренели, что ли?! - заорал майор. - Какого черта?!
- Думали, до Комиссарки допрем, там и разгрузимся - чего время терять? - бултыхался во вранье Мурзилка.
- Мудачье, - сказал майор. - Все не так надо было... Где Егоров?
Николай повернулся к парню и показал сильно сжатый кулак. Тот обреченно закрыл едва приоткрытые глаза.
- Где Егоров, я спрашиваю?!
- Ушел, - выдавил из себя Мурзилка. - По берегу, наверно...
- Так, - сказал чужой со злостью. - Вы все перепились, что ли? Что за машина с той стороны?!
Мурзилка не нашелся, что ответить, и неуверенно замычал. Николай вполголоса выругался.
- Чья машина? - снова спросил чужой.
- Моя, - вдруг сказал Шварц.
Воцарилась глубокая тишина. Николай что-то пошептал себе под нос и перекрестился. Она не удержалась и позволила себе выглянуть: метрах в двадцати от них стояла тяжелая хищная тварь на гусеницах, с приплюснутым, как у лягушки, рылом. Высунувшись по пояс из кабины, наверху сидел человек. Круглое самоуверенное лицо его растягивала принужденная улыбка.
- Что прячешься, господин начальник? - почти весело спросил человек, смерив Шварца взглядом. - Или ловишь опять кого?
- Нет, - сказал Шварц, делая шаг к тягачу. - В прятки играю.
- Это дело, - сказал чужой, оглядываясь по сторонам. - Опять Мурзилка набедокурил?
- Да вот, - отозвался Шварц, делая еще один шаг вперед. - На полтонны рыбы взял, а речка-то запрещенная...
- А-а, - развеселился чужой. - Это бывает с ним. Ворует, грешен.
- Рыбу-то я у него конфискую, сам понимаешь, - произнес Шварц задумчиво. - Но вот спирт? Спирт у тебя есть?
Майор тоже помолчал.
- Это решай без меня, господин начальник... И так времени нет, а я тут с тобой заболтался...
- Ладно, - сказал Шварц не слишком уверенно. - А солярки не нальешь в вездеход, а то тронуться не можем?
- Солярки? - улыбнулся майор. - Кончилась, что ли?
- Ну.
- Налить можно, - расплылся в улыбке майор. - Почему не налить?
Он скользнул в люк. Военный тягач зарычал, развернулся, работая одной гусеницей, и двинул задним ходом к вездеходу, заставив Шварца отступить в сторону. Потом остановился, вздрогнул и рванулся вперед, несмотря на обрыв, - прямо к реке.
- Уйдет! - закричал обманутый Шварц, вскарабкиваясь на крышу вездехода. - Саня, гони!
Она почувствовала, как ухнуло мироздание, и в следующий момент вездеход уже ломился через прибрежные заросли, подминая под себя кусты. Один мешок с рыбой сразу развязался, и скользкие тела рыб оказались повсюду; пластаясь, по ним полез к кабине неизвестно как оказавшийся в кузове Мурзилка, который вдруг, возгоревшись мрачным спиртовым огнем, заорал, выпрямившись во весь рост:
- Давай! Отрезай, мать твою в душу! К реке не пускай его!
Рядом первобытно матерился Николай. Она увидела распахнутый в проклятьях земляной Мурзилкин рот, увидела, как мальчик-солдат, вцепившись в борт голубыми руками, беззвучно плачет. Она захотела, чтоб остановились и высадили ее - с нее довольно было приключений, довольно романтики, всего довольно! - но не успела даже пикнуть. Осыпая песок, вездеход ухнул с берега в воду, она ударилась грудью о борт и тут же опрокинулась навзничь в вонючую жижу. Песком из-под гусениц чужака обдало весь кузов. Уже не видя ничего, сквозь лязг железа и дикий рев услышала она чей-то крик в самое ухо: "Держись!" Различила стальной блеск воды и наваливающуюся на них сбоку темную тень. Потом - грохот, странное ощущение ускользающей из-под ног опоры - почти невесомость! - и внезапно охвативший ее холод стремительной воды.
Она не видела, как тягач майора ударил в борт Мурзилкин вездеход, не видела, как Шварц перепрыгнул на крышу чужой кабины и, откинув люк, бил сапогом майора в голову. Она не знала, чьи руки нащупали ее в ледяной тьме и, выдирая волосы, потянули к ускользающему свету неба. Она не знала, кто дышал ей в рот и бил по щекам, но, почувствовав на губах вкус крови, первое, что увидела она, был желтый пронзительный глаз, мигающий мокрыми ресницами.
Ее подняли и повели куда-то, и когда ее вырвало, она заметила мальчишку, что взад-вперед бегал по песчаной косе и надтреснутым голосом, которого никто никогда не слышал от него, звал:
- Папка! Папка!
Река, гремя, неслась вперед - туда, где навстречу ей поднимались медлительные волны океана. Океан дышал шумно, но безучастно: тащил себе с берега песок, выбрасывал мусор. Из темных его глубин поднималась на нерест нежная нерка. И под водою - там, где река соединяется с морем, - широко раскинув руки и кивая головой, встречал рыбу Мурзилка, звал войти в свободное устье...
И это было настоящее, самое неподдельное настоящее, в котором ни она и никто, даже сам Господь Бог, ровным счетом ничего не могли изменить... Пока взрослые возились с вездеходами, вязали майора и писали новые протоколы, она подобрала на песке черную пуговицу от старой Мурзилкиной кофты и протянула ее Пашке.
Он отбежал, как дикий волчонок, и, кажется, даже не понял, что она подала ему.
1 ГТС - гусеничное тракторное средство (обычное название для вездехода на Севере).