До полудня «эвакуанты» ожидали посадки, оставаясь в автобусах или прохаживаясь в узком пространстве между стеной грузового терминала и двойным рядом проволочной сетки, перекрывающей выход на летное поле. К кабинке единственного биотуалета тут же выстроилась очередь… Наконец поступила команда «выгружаться из автобусов». Но браму, через которую можно попасть на «взлетку», так и не открыли: взрослые и дети, сопровождаемые сотрудниками российского консульства и местными служащими, потянулись цепочками от трех автобусов через грузовой пандус к воротам терминала…
Вскоре привезли горячее питание и воду. Туман и не думал рассеиваться, вдобавок зарядил проливной дождь. На большей части территории этой страны такие обильные осадки — не частое явление. Но не здесь, не на побережье Средиземного моря. Казалось, сами небеса противились их отъезду; а может, это небо плакало вместе с теми, кто вынужден, спасая себя, а зачастую и детей, оставив обжитые дома или пепелища прежних домов, уезжать из этой недавно еще мирной, радушной, гостеприимной страны — далеко на север.
В седьмом часу вечера тех же суток к одному из зданий грузового терминала аэропорта, названного в честь старшего брата нынешнего президента страны [2], подкатил небольшой микроавтобус. Дождь к этому времени почти стих. В разрывах низких ноздреватых туч, наплывающих тучной чередой со стороны моря, появились светло-блеклые проплешины. Туман несколько поредел, но видимость все равно не превышала сотни-другой метров…
Водитель не стал глушить двигатель. Из машины, внешне напоминающей местные «маршрутки», которые здесь называют «сервиз», вышли двое — молодая женщина в темно-серой, под цвет дождевому небу плащевой куртке и кряжистый, крепкого телосложения мужчина, примерно ее возраста, одетый тоже по погоде.
Парень сам открыл задний люк. Достал оттуда две довольно объемные дорожные сумки. Одну он забросил за спину, вторую взял в правую руку. У девушки из багажа небольшой рюкзачок, который она повесила на плечо, и носимый чехол с лэптопом.
— Шукран газилян! Маасаляма!.. [3]
Двое смуглых мужчин, одетые в камуфляж, — их силуэты лишь смутно угадывались за тонированными стеклами — помахали им ответно. Один из них поднес к губам портативную рацию. Второй, сидевший за рулем, на прощание посигналил. Спустя несколько мгновений микроавтобус, привезший в аэропорт двух молодых людей с вещами, разбрызгивая колесами лужи, свернул в боковой проезд и скрылся из виду.
Молодые люди двинулись вдоль длинной стены грузового пакгауза. Анна, даром, что шла почти налегке, едва поспевала за своим напарником, нагруженным их общей поклажей.
— Могли бы нас и поближе подбросить!..
— Ну да, конечно, — на ходу отозвался Анатолий. — И еще бы свои служебные ксивы при всем честном народе показали.
— Уффф… не гони, Толя! У меня ноги подкашиваются!
— Можно подумать, что мы пешком из самого Масиафа [4] притопали! Хочешь, чтобы я и тебя на закорки взял?..
— Не отказалась бы… — пробормотала Анна. — У нас ведь был запланирован день отдыха!
— Вот поэтому я никогда ничего не планирую.
— Ванну хочу принять… И умираю, как спать хочу!
— Покой нам только снится.
— Не понимаю, с какой стати нас решили отозвать?
— Ты уже в сотый раз это спрашиваешь. Откуда мне знать?!
— Ты считаешь меня дурочкой? Нас не для того сюда направили, чтобы уже на десятый день выдергивать… Нет, тут что-то не так.
— Ага, — увидев двух стоящих на пандусе под навесом стражей в форме военной полиции, сказал напарник. — По-моему, пришли.
Наверное, охранникам позвонили от КПП на въезде в аэропорт и сообщили о двух русских. Один из них жестом велел журналистам остановиться.
Вскоре из пакгауза вышел мужчина в форменной куртке МЧС России.
— Журналисты, значит, прибыли, — смерив взглядом молодую женщину, а затем и ее спутника, угрюмо сказал мужчина. — Я — старший… Фамилию мою можете прочесть здесь, — он коснулся прикрепленного к нагрудному карману бэйджа. — Попрошу ваши документы — для порядка. Паспорта и «аккредитацию»!
Анатолий поставил сумки на платформу. Расстегнул куртку, достал из «борсетки» загранпаспорт, пластиковую карту и документ, выданный сирийцами, передал старшему.
— Котов Анатолий Николаевич…
— Он самый, — чуть усмехнувшись, сказал широкоскулый парень с короткой стрижкой.
— Информационное агентство… ЭйЭнЭй…
— Мы круче, чем всякие там Reuters и France Presse…
— Котов, вы в списках на второй рейс.
Старший по линии МЧС вернул документы фрилансеру [5]. Анна передала ему свой паспорт и аккредитацию.
— Снимите, пожалуйста, капюшон.
Анна, не выказывая недовольства, отбросила на плечи капюшон куртки. Мужчина посмотрел на фото, затем на стоящий перед ним оригинал. Высокая, под метр восемьдесят… Голова повязана двухцветной — сине-зеленой — банданой. Ну, или косынкой. Возможно, это дань местным традициям, а может, известное женское нежелание показывать на людях неприбранные волосы.
По паспорту… двадцать восемь лет. Славянская внешность: высокие скулы, зеленые глаза (их цвет гармонирует с расцветкой головного убора). Просторная куртка и длинная юбка скрывают фигуру. Ни грамма косметики. Лицо несколько отстраненное, уголки рта опущены, под глазами залегли тени.
«Какого хрена, молодка, ты лезешь в самое пекло? — раздраженно подумал эмчеэсник. — Раньше из журналюг в горячие точки одних мужиков отправляли… А теперь каждый второй фронтовой журналист — баба…»
— Рощина Анна Алексеевна? — для порядка спросил старший от МЧС.
— Да.
— Вы работаете в том же агентстве?
— В аккредитации все прописано.
— Вы тоже внесены в список на второй рейс, — сухо заметил эмчеэсник, возвращая девушке документы. — Горячее питание закончилось. Я распоряжусь, чтобы вам выдали сухой паек.
— Когда вылет, командир? — следуя за эмчеэсником в открывшуюся в браме дверь, спросил Котов. — Погода-то вроде улучшается?
— Второй борт по метеоусловиям с полдороги завернули в Москву.
— Что?!
— То, что слышали. Список первого рейса сформирован, вас в нем нет. Полетите на втором самолете.
— И как долго нам придется ждать? — спросила девушка.
— Раньше утра наш второй «ильюшин» не прилетит. Да и то, если местные синоптики не соврали про намечающееся улучшение погоды.
Зрелище, которое открылось фрилансерам, когда они прошли внутрь просторного терминала, более всего напоминало цыганский табор. Помещение наполнено гулом голосов; между скамейками и пластиковыми стульями носятся дети. Молодые люди прошли между рядами скамеек и пластиковых кресел — эту мебель, по-видимому, привезли сюда из основного здания пассажирского терминала. Все наличные сидячие места заняты. А если и не заняты, то на них разложены вещи — одежда, или пакеты, или еще что-нибудь. Наконец Котов поставил сумки на пол.
— Мать, следи за вещами!..
Анна открыла свою дорожную сумку. Пока она копалась в ее внутренностях, успел вернуться напарник — с двумя белыми пластиковыми креслами.
— Хреново… похоже, придется здесь до утра куковать, — сказал он. — Знал бы, прихватил бутылку чего-нибудь покрепче минералки.
Котов, протерев — скорее, обмахнув для виду — сиденье и налокотники пластикового кресла, подвинул его к напарнице.
— Присаживайся, мать!.. А как подумаешь, — продолжил он прежнюю мысль, — так и ладно… Уже завтра будем в Москве, а там можно будет и расслабиться!
— Вряд ли нас выдернули для того, чтобы мы могли «расслабиться»… — задумчиво сказала Анна.
— Ну, значит, «расслабят» нас с тобой. Хотя понятия не имею, за что — вроде бы никаких крупных косяков за нами пока не числится.
Анна выудила из сумочки тюбик помады — лечебно-косметической. Анатолий достал из бокового отделения баула пакет с сухой колбасой, зеленью и купленными еще утром на одном из базарчиков Масиафа лепешками.
Но перекусить они не успели: все вокруг них вдруг пришло в движение…
Послышались громкие голоса на русском и на арабском. Женщины принялись созывать детей; взрослые спешно надевали верхнюю одежду и упаковывали разобранные вещи. Самые расторопные, подчиняясь командам, уже направились к открытым настежь воротам грузового пакгауза…
— Похоже, дали добро на вылет, — сказал Котов.
Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент к ним подошли двое: уже знакомый им старший по линии МЧС и мужчина в летной форме, но тоже с нашивками Минчеэса.
Старший, остановившись возле них, продолжал еще какое-то время общаться с кем-то по спутниковому телефону:
— Похоже, дали добро на вылет, — сказал Котов.
Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент к ним подошли двое: уже знакомый им старший по линии МЧС и мужчина в летной форме, но тоже с нашивками Минчеэса.
Старший, остановившись возле них, продолжал еще какое-то время общаться с кем-то по спутниковому телефону:
— Ясно… — бросил он в трубку. — Так точно. Решим вопрос, не сомневайтесь… Слушаюсь! До связи.
Закончив разговор, он посмотрел на фрилансеров. Задумчиво почесав переносицу, сказал:
— Чего ждем, господа журналисты? Отдельного приглашения?
На него уставились две пары глаз.
— Командир, вы же сами сказали, что нас нет в списке пассажиров первого борта, — удивленно произнес Котов. — Вот мы и сидим на попе ровно.
— Приказ поступил… велено взять и вас тоже.
Старший МЧС повернулся ко второму пилоту.
— Максимыч, место для еще двоих найдется? Или оставим кого-то из «списочных» дожидаться второго борта?
— Не надо никого из-за нас высаживать, — сказала Анна.
— А вот это предоставьте решать нам.
— Тут женщины и дети! Если вы кого-то высадите, мы не полетим.
Пилот, улыбнувшись симпатичной журналистке, добродушным тоном сказал:
— Не сердись, красавица… все полетим. Как говорится — в тесноте, да не в обиде.
Он подмигнул; затем, оставив удивленных столь неожиданным разворотом фрилансеров, поспешил к замешкавшимся беженцам.
— Граждане, поторопитесь! — напрягая голосовые связки, призвал летчик. — Окно открывается! Даже не окно… форточка! Всем на выход! И внимательней, чтобы потом не было крика, что забыли что-то!..
В четверть девятого вечера от моря задул ровный свежий ветер. Быстро крепчая, он погнал клубы тумана от средиземноморского берега к сирийскому плоскогорью.
Воздушный лайнер МЧС, нагруженный под завязку беженцами и их нехитрым скарбом, поднялся в воздух с ВВП аэропорта Latakia Bassel Al-Assad International и взял курс на далекую северную страну.
Анна чувствовала себя неважно: последние несколько дней сплошь на нервах. Да и по части сна она во время этой командировки сильно не добирала. Думала, что едва усядется в кресло, едва они взлетят, как она сразу уснет. Но не тут-то было: сон улетучился, растаял, как растаял туман, окутывавший весь день взлетную полосу аэропорта.
Зато Котов, сидящий через два ряда от нее, сразу «выключился». Храпит так, что чей-то мальчишка, пацаненок лет шести, которого ему выделили в нагрузку, — сидит на коленях у Анатолия — периодически вздрагивает и испуганно водит по сторонам оливковыми глазенками. Вот же нервы у человека… стальные канаты.
Анну посадили в ряду с двумя незнакомыми женщинами — возле иллюминатора. У нее тоже на руках чужой ребенок. Девочка лет трех. По-русски почти не говорит, лепечет по-арабски. Сначала пугалась, просилась к матери. Но потом пригрелась, умостилась и уснула… Дети есть дети; некоторым из них, вполне возможно, доводилось слышать звуки стрельбы, грохот разрывов мин и снарядов. И видеть такое, от чего у взрослых кровь в жилах стынет.
В салоне, как в пчелином улье, накладываясь на ровный гул двигателей, взволнованное жужжание. Взрослые, кроме разве что Котова, бодрствуют. Разговаривают взволнованно, но негромко, как те две женщины, что сидят в одном с Анной ряду. У той, что ближе к ней, грудной ребенок. Младенец двух месяцев от роду. Сестричка девочки, что прикорнула на руках «журналистки».
У другой женщины тоже ребенок на коленях, и тоже малыш — года полтора мальчику. Общаются они на странной смеси слов из нескольких языков — русского, украинского и арабского. По уровню владения последним чувствуется, что в Сирии прожили не один год.
Анна не прислушивалась к их разговору. Лишь отметила про себя, что эти две молодые женщины, практически ее ровесницы (ну, может, на пару лет старше), давно знакомы и имеют в Сирии какую-то общую родню.
Где-то на полпути, когда лайнер пролетал над Черным морем, Анну все же стало клонить в сон. Но слова, произнесенные соседкой, заставили ее мгновенно насторожиться, а охватившую ее дремоту — улетучиться.
— Шо тебе еще интересного Фарук рассказал? — спросила женщина, сидевшая через кресло от Анны.
— Да я вроде все выложила… — Соседка расстегнула кофту, высвободила налитую грудь и принялась кормить завозившуюся у нее на руках малютку. — А, слушай! Вот шо еще… Фарук рассказывал, что третьего дня у нас в Халебе была какая-то резня .
— Тю, — отозвалась «дальняя» соседка. — Разве это новость?
— Не, Зоя, это другое…
— Шо — другое? О чем ты, Мария?
— В Хамре… Это как к аэропорту ехать…
— Ну, знаю. Там гадюшник настоящий, мы туда и раньше не особо ездили.
— И не говори… Если не в хиджабе, могли камнями забросать… Вот там и случилось.
— Там же вроде один мирняк сейчас? Мужики-то их… «зеленые»… воюют, кого не побили еще. Там у них гнездо этих… «джебхатовцев» [6].
— Да в том-то и дело, Зоя, что бой был не с «джебхатом». И даже не бой, а бойня. Фарук сказал, что те, кто в тот квартал зашли, поубивали всех, кого только там нашли…
— И женщин?
— И женщин, и стариков, и детей.
Соседка Анны по креслу отняла у малютки грудь и принялась ее укачивать, не прекращая свой рассказ:
— Всего, мой говорит, с полсотни трупов обнаружили… Он из-за этого вот случая едва не опоздал с приездом в лагерь. — Женщина всхлипнула. — Хорошо, что смог приехать, серденько мое. А то я его и сыночка Базиля так бы напоследок и не увидела.
Она вытерла краем пальца мокрые глаза.
— И знаешь, шо Фарук сказал? Вернее, что у них меж своих говорят? Говорят, шо это русские были!..
— Та ты шо?! Правда — русские?
— Клянусь тебе. — Женщина, как показалось, хотела перекреститься, но в последний момент передумала и стала вновь укачивать закутанную в пеленку девочку. — Так сказал Фарук.
— Наемники какие-то?
— Та не, какие наемники. Вроде… эти… как их… добровольцы. Но точно, что не военные, не армия. В смысле, не из Москвы их прислали, они сами как-то добирались.
— Откуда ж они взялись?
— Так там у них вроде целый отряд… Есть и местные, из Хомса, из нашего Халеба, из ополчения в основном. Но русских, говорят, уже человек двадцать, а может, и поболее.
— А не брешут? Может, это только слухи? Одно вранье кругом.
— Разве мой Фарук из разряда брехунов?
— Заешь… я даже рада! — сказала Зоя после паузы. — Не все этим курвам нас и наших близких резать!.. Пусть и у них под ногами земля горит.
— Так я то же самое сказала Фаруку.
— А он — шо?
— Отругал. «Нельзя так, — говорит. — Если будем вести себя, как звери, то чем мы их лучше? Не хорошо это, — говорит — не правильно, это против человеческого закона и против веры…»
— А ты?
— Не стала спорить, шоб не огорчать напоследок. Но про себя подумала: «Да шоб они здохли… те бляди, что выносили в своих животах это зверье!!» Не мне жалеть тех, кого там резали, в Халебе, и не мне судить тех, кто это сделал.
Анна сначала кашлянула в кулак, затем подала голос:
— Извините…можно спросить?
— Да, конечно, — соседка повернула к ней голову. — Наверное, мы мешаем вам своими балачками? Или девоньку забрать, шоб вы могли отдохнуть?
— Все в порядке, не волнуйтесь, — Анна погладила лежащую у нее на сгибе локтя детскую головку. — Мы уже подружились с вашей доней… Хорошая она у вас, ласковая.
— От спасибо. Я ей скажу, когда проснется, что тетя ее сильно хвалила.
Анна вежливо улыбнулась.
— Извините, я случайно подслушала ваш разговор. Я так поняла, вы из Алеппо?
— Название Халеб нам более привычно… А вы что, бывали там, у нас?
— Доводилось бывать, — не вдаваясь в детали, сказала Анна. — Красивый город. И очень старинный. Я думала, что из Алеппо… что из Халеба на этом рейсе никого не будет.
— Так мы еще три месяца назад выехали. Жили у родни мужа в Тартусе. Я там и родила… Вы хотели о чем-то спросить.
— У вас муж остался… там?
— Да. И сын… Базиль мой… Василек…… Ему одиннадцать… — Женщина вновь хлюпнула носом. — Извините, я все время плачу.
— И мой остался, — печально сказала Зоя. — Они вместе служили…
— Вот как?
— Но мой сейчас в Хомсе… — уточнила Зоя. — Приехать в Латакию не смог — попрощались по телефону.
— Мария… можно по имени? А что это за история с «русскими добровольцами»? Я журналистка, мы с коллегой…
Она не успела закончить фразы, как вдруг быстро заговорила соседка Марии — на арабском.
Анна не выказывала без надобности своего знания восточных языков. Дождавшись окончания тирады, — «ты не знаешь этого человека… молчи!..» — она негромко сказала:
— Извините, не буду вам мешать.