— Надеюсь, не залповым огнём? — нервно хмыкнула я. Но, запнувшись о пустой стеклянный взгляд, поспешила уточнить: — Это не надо понимать, это была шутка. Имею в виду, вы же не будете убивать тех, кто прилетит? Или, наверное, лучше сказать — не убили тех, кто прилетел, — добавила я, вспомнив, сколько прошло времени.
— Не убивать, — он вновь качнул головой.
— Это радует, — глубоко вздохнула я. — Сур, а что это за паразиты? Какие‑то насекомые? Где они? Почему сканер на них не реагировал?
— Не могу, — через несколько секунд, тяжело вздохнув, проговорил мужчина. — Слова. Надо вспомнить. Давно не говорил. — Под моим озадаченным взглядом он вновь замолчал, прикрыл глаза и совершенно отчётливо нахмурился, после чего вдруг уставился на меня совершенно осмысленным живым взглядом и проговорил, кажется, с искренним удовольствием. — Дальние патрули. Много подряд. Забыл.
— То есть, вы не разговариваете словами в патрулях? — сообразила я. — Значит, дома, на планете, разговариваете?
— Да, — с явным облегчением кивнул он. — В основном. Патруль… нельзя словами. Страшно.
— Но ты же сейчас разговариваешь; тебе страшно? — переспросила я растерянно.
— Нет. Не то, — он устало качнул головой. — Слова не помню.
— Может, я могу чем‑нибудь помочь? — озарённая внезапной идеей, предложила я. Но Сур в ответ только качнул головой, поднялся на ноги и молча вышел, а я осталась предоставлена самой себе и попыталась переварить полученную информацию. Правда, в одиночестве так ни до чего не додумалась и, подхватив миску с традиционным йогуртом, пошла делиться последними новостями с остальными. Оказалось, местные занавески звук пропускали, но не целиком. То есть, понять, что за ней кто‑то разговаривает, было возможно, даже различить отдельные голоса, а вот разобрать слова не получалось, как ни прислушивайся.
— Вот так и выясняется, что самый ценный член экипажа космического корабля — это скрипачка. — Братец подвёл итог моего короткого рассказа глумливым хихиканьем.
— Лучше бы ты пример с сестры брал, — со смешком оборвал его Василич. — Говорил же я, музыка — универсальный язык человечества!
— Это не ты говорил, — возразил дядя Боря.
— А кто? — Штурман подозрительно сощурился.
— Ты интересный; как будто я помню! — Капитан развёл руками. — Но я эту фразу слышал уже очень давно.
— Вот пока не вспомнишь, считай — я говорил. Ты, может, от меня её и слышал!
— Не от тебя, а от Юрки Кима, — вновь возразил дядя.
— Образованные все стали, куда деваться, — ехидно пробурчал Василич. — Ладно, я всегда был согласен с этой народной мудростью; так тебя устраивает?
— Запомни, Алечка, — прервал их беседу спокойный голос тёти Ады, — мужчины не взрослеют никогда. И это хорошо, не стоит на это обижаться. Но привыкнуть — надо!
— Кхм, — очень похоже смущённо кашлянули мужчины, и разговор очень быстро свернул в конструктивное русло.
— В общем, лично мне кажется, этот… Сур говорил правду, — взял слово капитан. — Просто потому, что особого смысла в его лжи я не вижу. Зачем? Мы и так полностью в их руках, сопротивления оказать не можем, и они наверняка это понимают.
— Только про паразитов он глупости говорил, — высказалась тётя. — Или это не паразиты, или они мельче вирусов!
— Или они органично встроились в структуру имплантата, — в том же тоне продолжил дядя. — Как мы и предполагали ещё на Мирре. Или, может быть, вовсе под них замаскировались.
— Боренька, но это очень странно, — возразила тётя. — Для того, чтобы некая инопланетная гадость могла так плотно взаимодействовать с человеком, нужны по меньшей мере тысячи лет направленной эволюции! Ну, или несколько успешных генетических экспериментов, — добавила она и заметно помрачнела.
— Полагаешь, у нас есть шанс стать подопытным материалом? — иронично поинтересовался Василич.
— Да что вы прицепились к этому слову, — вмешалась я. — Человек, может, просто перепутал. Может, он вовсе не паразитов имел в виду, а… что‑нибудь другое.
— Ну, ничего. У мужика есть отличный стимул — внимание такой девушки! Алёнушка его разговорит и всё выведает. Ты только, Алёнка, спуску ему не давай и руки распускать не позволяй. Мы, мужики, по натуре своей…
— Кобель ты по натуре своей! — возмущённо перебила его тётя Ада. — Ты на что ребёнка толкаешь, гад?!
— Я? Да я наоборот! — праведно возмутился штурман. — А что, скажешь, не прав? Мужик, можно сказать, заново речь освоил ради нашей красавицы, имя вон своё вспомнил. Жить, можно сказать, начал с чистого листа!
— Жень, не паясничай, — поморщившись, оборвал его уже дядя Боря. — Алён, а ты бы узнала у этого Сура, чем ему так скрипка‑то нравится? Если он просто музыку самозабвенно любит, это одно. А если у них музыка что‑то серьёзное значит — это уже совсем другой коленкор, как бы проблем не было. Мало ли, какие обычаи в галактике могли народиться за столько лет!
Услышав подобную версию, я на всякий случай тут же встревожилась. Сразу вспомнились все нехорошие предположения, возникшие после первого совместного с чужаком «концерта», и усугубились парой новых. Птички, например, пением брачных партнёров приманивают; вдруг и у этих так же?! Я, конечно, хотела бы изменений в личной жизни, но не таких же!
И чем дольше я об этом думала, тем сильнее беспокоилась. А всё Василич с его шуточками! Если бы не он, я бы и не задумалась, что Сур — не просто любопытная диковинка, представитель чужой цивилизации и источник информации, но ещё и мужчина. Чудовищно сильный, почти неуязвимый и совершенно непредсказуемый, при этом ещё и являющийся нашим тюремщиком. То есть, если ему захочется сделать что‑то нехорошее, я при всём желании не смогу ничего возразить.
Сразу отчаянно захотелось напроситься ночевать к приёмным родителям и больше ни в коем случае не оставаться наедине с этим меломаном, но я постаралась взять себя в руки. Во — первых, если вдруг что‑то случится, родные меня защитить не смогут, только сами пострадают. Во — вторых, мне уже попросту надоело бояться: всё последнее время я только этим и занимаюсь, и уже стыдно за собственную трусость. Ну и в — третьих, глупо бояться чего‑то, что пока даже толком не угрожает.
Не сказала бы, что подобные рассуждения меня утешили, но я по крайней мере промолчала, не делясь своими страхами с окружающими. Достаточно того, что я сама переживаю по этому поводу, не хватало ещё тёте нервы трепать!
Оказалось, еду нам приносили в среднем два, иногда три раза в день. Пока я сидела в камере одна и не имела возможности следить за временем, кормёжка случалась один раз в мои субъективные сутки, вот у меня неделя и растянулась на целый месяц. Сегодня вторая порция прибыла, когда мы уже разошлись по своим спальным местам.
Я вновь тщетно пыталась прополоскать волосы и с тоской понимала, что такими темпами очень скоро моим самым большим страхом станет встреча с зеркалом. Тюремщик появился оттуда же, откуда приходил обычно, такой же безразлично — спокойный, как всегда. К этому моменту страхи поутихли, а потом я, бросив взгляд на вошедшего, окончательно убедила себя в несправедливости собственных подозрений.
А ещё через мгновение меня озарила гениальная идея, и прежние размышления были моментально выброшены из головы.
— Сур, скажи, а у вас какого‑нибудь мыла нет? — с надеждой уточнила я, забирая из его рук миску.
— Что? — недоуменно переспросил он.
— Мыла. Моющего средства. Чего‑нибудь, чем можно очистить волосы, — я продемонстрировала ему зажатый в кулаке собственный хвост, с которого обильно капало на пол и комбинезон. К счастью, в одном из карманов последнего обнаружилась примитивная расчёска, невесть как и когда туда попавшая, так что я по крайней мере не обзавелась колтунами.
— Очистить? — уточнил он, вновь осторожно пощупал пряди и вдруг предложил: — Я могу помочь.
— Только налысо меня брить не надо, ладно? То есть, волосы же останутся на месте, да? Это очень нужная мне вещь! — стараясь быть как можно более убедительной, предупредила я.
— Я понимаю, — кивнул мужчина. Мне показалось, или он действительно улыбнулся уголками губ?
— Надеюсь, я это переживу, — тоскливо вздохнув, высказалась я. — Помогай!
Вместо ответа он осторожно перехватил мой хвост одной ладонью. Чёрная плёнка на запястье пришла в движение и начала стремительно разрастаться, поглощая руку хозяина и зажатые в ней волосы. Я пару мгновений испуганно таращилась на то, как непонятная инопланетная субстанция впитывает кончик хвоста. Когда сообразила, что на другом конце этого хвоста нахожусь я сама, сердце от страха ухнуло в пятки и замерло там. Я сжалась, крепко зажмурившись и ожидая катастрофы. Сейчас как выяснится, что я согласилась на что‑то ужасное, и эта гадость сожрёт меня целиком. Уже началось, засасывает!
Ох, Алёнка, ну как можно быть такой наивной?! Это же опасный инопланетянин, а я пытаюсь общаться с ним, как с человеком. Дура!
Что ничего и никуда не засасывает, я сообразила далеко не сразу, а только тогда, когда лёгкое тянущее ощущение пропало. Осторожно открыв глаза, обнаружила себя на том же месте и в той же позе, в какой оставляла. Явно мои руки, не покрытые никакой гадостью, крепко сжимали миску с едой как спасательный круг, а Сур стоял рядом, перебирая пальцами пряди моих волос. К слову, действительно удивительным образом отчистившихся.
Выглядел мужчина при этом очень сосредоточенным, внимательно наблюдал за собственной рукой и напряжённо хмурился. Позволив волосам свободно скользнуть по пальцам, поднял руку выше, почти к моему уху. Паранойя вновь упрямо настаивала, что нужно как можно скорее отстраниться и что происходит нечто весьма нехорошее.
Было во взгляде мужчины сейчас что‑то такое, что заставляло остро сожалеть о собственной просьбе. Велика проблема, голова грязная! Зато своя и на месте! Сейчас этот тип пугал, кажется, даже сильнее, чем чёрные кляксы поначалу.
Сур вдруг резким движением сжал пальцы в кулак, шумно вздохнул, — а в следующее мгновение я, холодея от ужаса, оказалась вжата лицом в стену. Ладони мужчины крепко стискивали мои ягодицы, а его тело… казалось, что меня прищемило каменной плитой. Рефлекторно упёрлась ладонями в стену, пытаясь хоть немного пошевелиться, вывернуться из хватки; тщетно, с тем же успехом можно было пытаться сдвинуть скалу. Я даже закричать не могла: страх комом встал в горле и дыхание перехватило, будто меня махом окунули в ледяную воду.
Над ухом раздавалось хриплое прерывистое дыхание. Одна ладонь чужака переместилась выше, обхватив меня поперёк туловища и сжав грудь. И я с обречённой ясностью осознала, что вот сейчас всё и случится. То, чего я так боялась утром. Недаром говорят, что мысли материальны… А я не могла не то что оказать сопротивление — даже позвать на помощь. Да даже потерять сознание от страха, и то не могла!
— Пожалуйста, не надо, — почти беззвучно выдохнула я, глотая слёзы и совершенно не надеясь, что он меня послушает. Ещё один шумный выдох пощекотал ухо — а в следующее мгновение я вдруг оказалась свободна. Пару секунд боялась поверить и пошевелиться, ожидая удара или вновь сомкнувшихся тисков нечеловечески сильных рук, а потом поспешно развернулась на месте, спиной вжимаясь в стену и ища взглядом свой персональный ночной кошмар.
Кошмар обнаружился тут же. Он стоял в метре, держа на весу ладони с нервно растопыренными пальцами, и таращился на меня совершенно диким взглядом. Кажется, полностью отражающим мой собственный.
— Что это было?! — потрясённо выдохнул Сур.
— Это ты у меня спрашиваешь?! — просипела я в ответ. В голосе отчётливо звенели истерические ноты. — Не подходи ко мне! — нервно воскликнула я, когда мужчина шевельнулся, остро сожалея, что не могу подобно тюремщикам просочиться сквозь стену. Даже голос прорезался; где он раньше был, спрашивается?!
Только чужак, кажется, и не собирался продолжать начатое. Наоборот, попятился на полшага назад, пристально и тревожно наблюдая за мной. Кончиками заметно дрогнувших пальцев осторожно дотронулся до собственного виска, потом медленно опустил руку вниз и коснулся промежности. Ошалело тряхнул головой, снова попятился, уже обеими руками сжимая виски, и остановился, только наткнувшись спиной на стену напротив меня. Не знаю, сколько бы мы так стояли, испуганно таращась друг на друга, если бы в комнате не появилось ещё одно действующее лицо.
Я нервно дёрнулась и вжалась в стену ещё плотнее. Та, кажется, даже поддалась, образуя неглубокую нишу. Но сородич Сура в мою сторону даже не посмотрел, ухватил того за локоть и увёл. Я вяло подумала, что на лицо они действительно совершенно разные, да и по комплекции, похоже, тоже. А потом медленно сползла по стене на пол, сотрясаясь не то от слёз, не то от не менее истерического хохота. Почему‑то сильнее всего меня смешил вид миски — непроливайки, отлетевшей в угол, но сейчас гордо стоящей на полу, как будто так и задумано. Несмотря на незапланированный полёт и уже отогнутый носик, из неё не вылилось ни капли.
Далеко не сразу я сумела справиться с истерикой и взять себя в руки. И первым делом порадовалась, что никто из родных ничего не услышал и не заинтересовался происходящим в комнате.
Только потом сумела хоть немного разобраться в произошедшем. Одно меня утешало: Сур, кажется, и сам всерьёз опешил от собственного поведения, то есть, раньше он так никогда не делал. Но это утешение было единственным. Потому что никакой гарантии, что подобное не повторится и что в следующий раз он не дойдёт до логического конца, у меня не было. Бежать было некуда, жаловаться некому и ситуация представлялась безвыходной.
Предположения, почему он вдруг вот так сорвался, у меня были. Во всяком случае, это наверняка было связано с внезапно проклюнувшимися у мужчины эмоциями, которых он до недавнего времени не проявлял, а остальные его товарищи — не проявляли вовсе. Толчком, спровоцировавшим такую реакцию, явно послужило прикосновение. Непонятно только, чем ему так понравились мои волосы. Позавидовал что ли?
Я нервно хихикнула над последней мыслью и попыталась заставить себя пошевелиться. Подниматься на ноги пока, правда, не стала, но на четвереньках добрести до миски с едой меня хватило. После пережитого стресса ужасно хотелось есть, и я только порадовалась практичности местной посуды. Правда, съесть хотелось совсем не местный йогурт, а внушительный ломоть жареного мяса, чтобы заодно расчленить его на мелкие кусочки и таким образом выплеснуть нервное напряжение. Но, увы, мяса не было, приходилось довольствоваться питательным раствором.
Поскольку думать о чём‑нибудь более серьёзном было страшно, я задумалась о волосах. Если они так заинтересовали Сура и, кажется, вызвали симпатию (зечики бы его побрали с этой симпатией, я бы с удовольствием обошлась без неё!), скорее всего, у их женщин подобные атавизмы существуют. А у мужчин нет? Или они просто бреются в космосе? С другой стороны, может, конкретный представитель вида — извращенец и любитель экзотики?
А про музыку я так и не спросила.
Но зато голова чистая!
Хотя и пустая, увы. Но это хроническое, местные к этому отношения не имеют.
Некоторое время я упрямо боролась с желанием сбежать из этой комнаты и спрятаться под бок хоть кому‑нибудь из родных, и в конце концов одержала победу. Моё появление непременно вызвало бы вопросы, и пришлось бы придумывать какое‑то объяснение собственному поведению, а сил на это сейчас не было совершенно. Боюсь, в то, что причиной моего бегства стал обыкновенный ночной кошмар, никто не поверит. Рассказывать же правду… поговорку про горькую правду и сладкую ложь я знала, но следовать ей сейчас — означало подставить под неприятности остальных. Потому что тётя непременно будет ужасно беспокоиться, а что могут учудить мужчины, я даже думать боялась!
Поэтому пришлось забиться в привычный угол и бороться со страхами в одиночестве.
Борьба оказалась трудной, и мы в итоге сошлись на ничьей: они не сумели заставить меня изменить принятое решение, а я не сумела толком уснуть. Стоило закрыть глаза и немного задремать, сразу появлялось ощущение чужого присутствия. Мерещились тянущиеся ко мне руки, чудилось тяжёлое учащённое дыхание, а пострадавшие части тела периодически напоминали о полученных синяках тупой ноющей болью. Хорошо, что комбинезон закрытый, и никто этих повреждений не увидит: подозреваю, зрелище ещё более жуткое, чем история их появления.
Утреннюю порцию еды мне принёс совсем другой чужак, не Сур, и это событие я встретила со смешанными чувствами облегчения и тревоги. С одной стороны, возможность оказаться лицом к лицу со своим страхом пугала, и я совершенно не желала видеть этого мужчину. Но с другой, толком разозлиться на него и пожелать серьёзных неприятностей я тоже не могла. Наверное, потому, что он, во — первых, быстро взял себя в руки и ничего непоправимого не произошло, а, во — вторых, он и сам явно растерялся от собственного поведения, и тюремщику можно было посочувствовать. А ещё меня не оставляло ощущение, что я и сама частью виновата в произошедшем; это ведь я спровоцировала тактильный контакт! Да, я не могла предположить, к чему всё это приведёт, и просить прощения ни у кого, конечно, не собиралась. Но ведь и Сур находился в схожем положении!
В общем, я очень надеялась, что его никак не наказали за этот срыв, а моего общества мужчина избегает сознательно.
Скрыть собственное достаточно взвинченное состояние от экипажа не удалось, но на расспросах никто особенно не настаивал, удовлетворившись ответом про дурное настроение и неправильную ногу, с которой я встала.