ВПЕРЕД, В ПРОШЛОЕ!
Нет счастья в жизни — это я вам точно говорю. Судите сами. Я пролетел на дарсанском звездолете сквозь черную дыру, вылетел в другую Вселенную, обнаружил там своего двойника… Впрочем, это я уже рассказывал, не буду повторяться. Так вот, я захотел вернуться в свой мир, а между тем белая дыра, из которой я вылетел, исправно продолжала выбрасывать все новых и новых Ионов Шекетов — со скоростью одного экземпляра в полторы минуты. Проблема заключалась в том, что я понятия не имел, когда закончится этот процесс — он мог продолжаться еще столетия, и даже после моей смерти в этот мир продолжали бы вбрасываться мои копии, находящиеся в моем нынешнем возрасте. Мы с моим вторым я устроили на стационарной орбите вокруг белой дыры нечто вроде приемника-распределителя, и каждого нового Шекета встречали подробной инструкцией о правилах поведения в чужом мире. А вокруг рыскали на прогулочных звездолетах земляне из этого мира, единственной целью которых было подложить кому-нибудь из нас свинью… то есть бомбу или иное взрывное устройство, чтобы уменьшить наше поголовье и тем самым спасти свою Вселенную от нашествия столь героических личностей, как я. Через неделю по бортовому времени нас, Ионов Шекетов, было на орбите уже около шести тысяч — и дарсанских кораблей, на которых каждый из нас прибывал, кстати, было ровно столько же. Если сам с собой я всегда мог найти общий язык, то с дарсанскими звездолетами приходилось держать ухо востро. Один из них, помню, даже вошел в контакт с ракетным катером, курсировавшим на расстоянии однодневного перелета, и решил бороться против Ионов Шекетов всеми доступными дарсанскому арсеналу средствами. Хорошо, мое я-1625 вовремя распознало предательство, и звездолет был направлен в сторону ближайшей черной дыры, где и сгинул без следа. Все это время я занимался тем, что искал в телескопы черную дыру с подходящей массой — такую, чтобы, пройдя сквозь нее, вылезти на свет божий именно в моем родном мире, а не где-нибудь во Вселенной, не содержащей не только Израиля, но даже планеты с названием Земля. — Послушай, — сказал мне как-то я-второй, — ты так хочешь вернуться именно в свой мир, будто тебя там не ждет твоя жена Далия, которая устроит тебе головомойку по поводу столь долгого отсутствия… — Она и тебя ждет, — огрызнулся я, поняв, что мне так и не удастся скрыть от других я собственные мысли. — Если хочешь знать, я рассчитываю совсем на другое… — Знаю я, на что ты рассчитываешь, — заявил я-второй. — Ты хочешь обнаружить такую Вселенную, где все точно так, как в нашей собственной, кроме одного обстоятельства: там нет Далии, нет звездолета, в котором она тебя ждет, и встречи вашей в Древней Греции не было тоже. Верно? — Ну, верно, — согласился я. — Разве тебе не хочется того же? — Хочется, — согласился я-второй, а я-третий и я-четвертый, присутствовашие при этом разговоре, присоединились к общему мнению. — И все-таки, — добавил я-пятый, который почему-то уже на третий день после своего появления из белой дыры противоречил мне по любому поводу, и все-таки, большая наша часть предпочла бы вернуться к Далии в свой мир, чем неизвестно куда с неизвестными последствиями. — Отлично! — сказал я. — Вот и возвращайся! Наша звездная флотилия действительно приблизилась в это время к какой-то черной дыре, масса которой была вполне пригодна для эксперимента по возвращению. Я-пятый лично оценил все параметры и заявил: — Вы как хотите, господа, а я возвращаюсь. Кто со мной? На экране бортового терминала замигали зеленые огоньки: с я-пятым пожелали пойти еще три тысячи девятьсот семнадцать Ионов Шекетов. Хорошенькая компания мужей свалится на голову одной-единственной Далии, если переход пройдет благополучно! Я, конечно, предпочел промолчать об этом обстоятельстве — пусть сами разбираются, взрослые люди все-таки… — Воздух стал чище, — прокомментировал я-второй, когда часть нашей флотилии отделилась от общего строя и вошла в энергетическую зону черной дыры. Корабли один за другим бросались в поле Шварцшильда и исчезали навеки для этого мира, чтобы появиться в другом, и я не мог сказать — в каком именно. Впрочем, и без ушедших нас все же оставалось еще очень много, и не нужно забывать, что каждые полторы минуты белая дыра рождала очередного меня, настроенного решительно и готового на подвиги. — С этим нужно кончать, — сказал я-второй, с которым лично я сдружился больше, чем с остальными своими двойниками. — Есть предложение: взорвать белую дыру, тогда новые Шекеты перестанут появляться, а с уже появившимися мы как-нибудь разберемся. — Именно это я и хотел предложить! — воскликнул я-второй, а остальные две тысячи триста тридцать четыре Шекета тут же согласились: они, мол, думали точно так же и собирались предложить то же самое. Вопрос был один: как уничтожить белую дыру, если масса ее составляла на тот момент около пяти масс Солнца! Это ж сколько бомб нужно было использовать! Местных землян я даже спрашивать не стал: ясно, что такого количества ядерного оружия у них просто не было. Они-то, местные земляне, в отличие от нас, Ионов Шекетов, вовсе впали в панику: начали строить огромные звездолеты, чтобы удрать от нас куда-нибудь на другую планету, когда число возникших в этом мире Шекетов превысит все разумные пределы. Я вызвал на связь президента местных Соединенных Штатов Израиля и спросил без обиняков: — Мы, Шекеты, вам тут нужны или как? — Или как, — мрачно ответил президент, немного похожий своей прямотой на известного президента старого доброго Израиля конца ХХ века. — Ясно, — сказал я. — Есть идея. — Излагайте, — кивнул президент. Похоже, что его уже успели довести до ручки разными идеями о том, как избавиться от настырных Шекетов, и он уже не верил не только в хорошие идеи, но вообще в силу человеческого гения. — Разрушить белую дыру не удастся, — констатировал я. — Такого количества ядерных зарядов у вас не имеется, верно? — Верно, — согласился президент, хотя я и расслышал в его голосе некоторое сомнение: наверняка, Соединенные Штаты Израиля припрятали в бункерах некоторое избыточное число ядерных бомб и теперь не могли в этом признаться даже для того, чтобы избавиться от угрозы нашествия Шекетов. — Так вот, — продолжал я, пропустив сомнения президента мимо ушей, давайте сделаем иначе. Сколько в распоряжении Израиля машин времени? — А что? — по-еврейски, вопросом на вопрос, ответил президент. — А то, — огрызнулся я, — что проще было бы, наверно, отправить эту белую дыру в далекое прошлое, пусть мои копии появляются в том времени, когда евреев еще и в помине не было. Пусть они там организуют первую еврейскую колонию. Пусть станут отцами-основателями первой еврейской цивилизации… — Без женщин? — резонно возразил президент. — Или вы хотите, чтобы мы отправили в подмогу вам, господин Шекет, наших собственных женщин по числу вас, Шекетов? — Да, - помрачнел я, — о женщинах я как-то не подумал. Это было естественно, после общения с моей дорогой женой Далией о других женщинах как-то не думалось… — Послушайте, — оживился я, — сделаем иначе. Вот, что я предлагаю. Эту белую дыру вместе с рождающимися в ней Ионами Шекетами, все-таки отправим в прошлое. А я возвращаюсь в свой мир — я ведь все время хочу вернуться, и останавливает меня только то, что вернуться мне придется в объятия моей дорогой Далии… Так вот, я возвращаюсь и говорю супруге, что тысячи и тысячи ее мужей ожидают ее ласкового слова в вашем мире. Она немедленно отправляется к вам сквозь черную дыру, появляется, конечно, не в вашем времени, а все в том же прошлом, причем не одна, как вы понимаете, а в количестве, строго равном количеству Ионов Шекетов… Вот будет замечательная жизнь для всех! Возникнет новая еврейская цивилизация! А я, как вы понимаете, буду жить в своем мире и даже смогу, если захочу, еще раз жениться — на этот раз на женщине, о которой буду знать чуть больше, чем о Далии в тот момент, когда делал ей непродуманное предложение выйти за меня замуж… — План хорош, — с сомнением в голосе согласился президент. — Нужно посоветоваться. — Советуйтесь, — кивнул я, — а тем временем белая дыра рождает все новых Шекетов, и избавиться от них становится все труднее… Этот аргумент его убедил. Вы когда-нибудь видели стационарную машину времени, выведенную на космическую траекторию? Наверняка не видели — ведь обычно эти монстры стоят себе неподвижно там, где их смонтировали. По сути, это огромный завод, включающий в себя собственную энергетическую подстанцию. Только в плохих романах машину времени плохие авторы вроде Уэллса описывают в виде небольшого креслица с продавленным сидением. Попробовали бы эти авторы запустить такую машину на время, большее одной микросекунды!.. Короче говоря, проснувшись на следующее после разговора с президентом утро, я увидел в иллюминатор своего дарсанского корабля приближающуюся флотилию, которая вела на буксире целый город, и все это была одна-единственная машина времени, но зато такая мощная, что способна была перебросить белую дыру солнечной массы в прошлое на время примерно в пятьсот тысяч лет. Одиннадцать тысяч Ионов Шекетов на одиннадцати тысячах дарсанских кораблях приветствовали приближение флотилии мощными световыми сигналами, а дарсанские звездолеты сказали по этому поводу в единый голос: — Ух, евреи, да вам бы в левый тоннель и — кранты! Что означало: «Старт в одиннадцать ноль-ноль, и ни секунды позже!» Так и сделали. Белая дыра, зиявшая в небе подобно светлому коридору в потусторонний мир, медленно погасла и появилась в далеком прошлом, продолжая изрыгать там Ионов Шекетов в прежнем темпе — по одной штуке в полторы минуты. Я очень надеялся, что и Далия не замедлила присоединиться к своему мужу точнее, ко всем сразу. Кроме, конечно, меня и одиннадцати тысяч моих двойников, оставшихся неприкаянными в этом — не нашем — мире. Пусть себе организуют там, в прошлом, новую еврейскую цивилизацию. Кстати, я не спросил президента, кем были его родители. И их бабушки и дедушки. Ведь, если говорить честно, я не сказал президенту всей правды: наверняка он тоже мой потомок, как и все жители этой Земли. Если подумать, иначе и быть не могло. Интересно, согласился бы президент отправить в прошлое всех моих двойников, если бы ему в голову вовремя пришла мысль о том, что сам он, таким образом, становится потомком одного из Ионов Шекетов и одной из Далий?
РАВНОЦЕННЫЙ ОБМЕН
Попутешествовав по разным Вселенным и переходя из черных дыр в белые, начинаешь путаться в Израилях. Вообще говоря, в каждой Вселенной Израили похожи друг на друга в том смысле, что все они расположены на Ближнем Востоке. Но в одной Вселенной — кажется, в той, где я имел честь родиться, — Соединенные Штаты Израиля отхватили себе еще и большую часть Азии, не говоря о Северной Америке; в другой, — там, где расположена планета Дарсан, — Израиль имел собственные колонии на Марсе; в третьей… В общем, путаница во время путешествий неизбежна, как вы понимаете, и относиться к этому нужно философски. Я так и поступал, пока не оказался в той Вселенной, где светлые еврейские головы еще в XX веке открыли Принцип обмена. Принцип, вообще говоря, простой, я не очень понимаю, как до него не додумались во всех прочих Вселенных. Он гласит: «Перемещение массы вдоль пространственно-временной линии в направлении от А к Б вызывает перемещение равной массы вдоль той же мировой линии в направлении от Б к А». Не очень понятно? Это ничего, я тоже сначала не понимал, но мне объяснили на очень наглядном примере. В конце ХХ века, если вы помните, Израиль все еще договаривался с палестинцами о мире. «Господа арабы, — говорили евреи, — давайте жить дружно!» И улыбались при этом, как кот Леопольд, которому мыши положили гвоздь в сосиску. «Хорошо, — говорили арабы, — вы нам территории, мы вам мир». Так вот, такое могло происходить только во Вселенной, где Принцип обмена не был известен. Ибо что требует этот Принцип? «Мы вам даем мир», говорят палестинцы. «И мы вам даем мир», — говорят евреи. Нематериальное меняется на столь же нематериальное. А если евреи дают арабам землю (самое материальное, что есть на планете), то и арабы должны дать евреям ровно столько же земли — иначе сделка состояться не может, законы природы этого не допустят. В ту Вселенную, где был открыт Принцип обмена, я попал совершенно случайно. Я просто хотел вернуться домой, а другого способа, кроме как войти в черную дыру и выйти из белой, наука пока не придумала. Я именно так и поступил, но вывалился из белой дыры вовсе не в моей родной Вселенной, а в какой-то иной. Я это сразу понял, потому что никто меня не встретил, и торжественного приема по случаю моего прибытия тоже не предвиделось. — Курс — к Земле! — сказал я дарсанскому звездолету и получил в ответ: — Чтоб ты сдох! Я всегда вздрагиваю, услышав эту фразу, хотя прекрасно знаю, что в переводе на нормальный русский она означает всего лишь: «Слушаюсь и повинуюсь». Я посадил звездолет (точнее будет сказать — дарсанский звездолет опустил меня) на посадочное поле космопорта Бен-Гуриона и доложил о прибытии руководителю патрульной службы. Конечно, это был другой руководитель, и служба была другая, и здание управления располагалось здесь не на улице Каплан, а на проспекте Рабина. Руководитель оказался миловидной женщиной лет семидесяти, звали ее Ривка Донат, и она приняла меня с кислым выражением на лице. — Дорогой Иона Шекет, — сказала госпожа Донат, — судя по документам, вы служите не в нашей компании, а у наших конкурентов из Вселенной номер одиннадцать. Но я все равно рада выслушать ваш доклад. Честно говоря, я всегда был уверен, что моя родная Вселенная имеет первый номер, но спорить с начальником и, тем более, женщиной не хотелось, да и смысла не было — попробуйте что-то доказать женщине-начальнику! Под жуткий вой сирен, доносившийся из-за неплотно прикрытых окон я рассказал госпоже Донат о своих приключениях в мире Дарсана и о том, как были отправлены в прошлое одиннадцать тысяч моих копий, чтобы основать там еврейскую цивилизацию. — Как? — поразилась госпожа Донат. — Вы сумели обойти Принцип обмена? Тогда я и услышал впервые об этом пресловутом Принципе. Оказывается, местные ученые столкнулись с ним, когда политики вели переговоры с палестинцами о мирном урегулировании. Пришлось отдать земли и вместо мира получить другие земли. В результате местный Израиль стал неожиданно владельцем прекрасных угодий в Центральной России, которые нужны были ему, как рыбе зонтик. Но Принцип был соблюден, и в следующий раз ученым пришлось иметь с ним дело, когда в прошлое отправилась первая экспедиция. Некий путешественник по имени Иона Шекет (с именами у них, видимо, была напряженка, а может, это действительно был я — в местном исполнении) сел в машину времени и провалился в I век новой эры, чтобы лично убедиться в том, что никакого Христа не существовало. Согласно Принципу обмена, в начале ХХI века должен был появиться объект такой же массы и примерно таких же габаритов. Он и появился — этим объектом оказался лично Иисус Христос, отправившийся в будущее в качестве обменной массы именно тогда, когда он тихо стонал от боли, умирая на кресте. Крест, между прочим, остался в I веке. Неудивительно, что мой тезка Иона Шекет не обнаружил никакого Иисуса и не сумел доказать ни истинности христианских евангелий, ни их лживости. Кстати, вернуться в свое время он тоже не смог, поскольку для этого нужно было отправить назад, в I век, Иисуса, но тот решительно воспротивился, особенно после того, как его вылечили от всех болезней и объяснили, что вернуть его могут только на тот самый крест, с которого судьба его столь милостиво сняла. — Так Христос живет сейчас в Израиле? — поразился я. — Да, — подтвердила госпожа Донат, — и это наша трагедия, потому что сказать всем, что Иисус жив, невозможно — вы ж понимаете, как к этому отнесутся в христианских странах. Отправиться назад, в прошлое, он не хочет. А скрыть появление Христа в нашем времени тоже не удастся — не посадишь же его в камеру-одиночку. Впрочем, зная израильских репортеров, вы, господин Шекет, прекрасно понимаете, что даже одиночка не спасет… Это я знал прекрасно! От прессы есть только одно спасение — самому стать репортером. Так я госпоже Донат и сказал. — Может, вы это возьмете на себя? — с надеждой спросила она. Вообще-то мне не следовало вмешиваться. В конце концов, не мой это мир, не мой Израиль, пусть сами со своим Иисусом разбираются. Но, с другой стороны… — Хорошо, — согласился я. — Насколько я понимаю Принцип обмена, в тот момент, когда Христос вернется на крест, ваш Иона Шекет вернется сюда? — М-м… — протянула госпожа Донат. — Может, и вернется. Точнее, в нашем времени появится некое материальное тело, масса которого будет в точности равна массе Иисуса, и это может быть, в принципе, что угодно, в том числе и Иона Шекет. Надо вам сказать, Христос, каким его изображают христиане, производит гораздо большее впечатление, чем оригинал — типичный меланхолик, тощий и погруженный в раздумья. Со мной — точнее, с Ионой Шекетом этой Вселенной он уже был знаком и потому при моем появлении не высказал удивления. — Хочу написать о вас в газете, — взял я быка за рога. — Иисус Христос в нашем мире и все такое. — Нет! — отшатнулся от меня бедняга. — Ни за что! — Почему? — я сделал вид, что удивился. — Не понимаешь? Никто, даже папа Римский, не поверит в то, что я настоящий. Скажут — самозванец. — Покажи пару чудес, — предложил я, — и поверят как миленькие. Христос посмотрел на меня как на сумасшедшего, и я прекрасно понял, что он хотел сказать: никаких чудес от отродясь не демонстрировал, и все, что написали потом в Евангелиях ученики, было, видимо, плодом их горячей фантазии. — Есть возможность эти чудеса совершить, — сказал я, и в глазах Иисуса загорелся огонек интереса. — Отправишься назад, в первый век… Да не дергайся, сначала послушай. Машина времени доставит тебя в более ранний период, повезешь туда кое-какие технические приспособления — ну там, по воде ходить, зрение возвращать… Это ведь не проблема сейчас. Сделаешь все по первому разряду, а потом… — Вот именно, а что потом? — вскинулся Иисус. Он вспомнил, конечно, о том, как чуть было не закончил свою жизнь, и повторение прежнего опыта ему вовсе не улыбалось. — А ты уж сам думай, — я пожал плечами. — Ты ведь знаешь сейчас, чем это все могло закончиться. Христос погрузился в раздумье. Идти снова на крест он не хотел, но прожить остаток жизни в одиночной камере в ХХI веке тоже было не лучшим выходом. Я знал, что, в конце концов, он примет мое предложение. Наверняка он думает о том, что сумеет наконец показать чудеса, а потом разоблачит предателя-Иуду, раз уж знает, кто именно донес на него. И на крест его не пошлют… — Согласен, — сказал Иисус. — Ни за что! — заявила госпожа Донат. — Отправить в первый век современные технические устройства? Наша организация существует не для того, чтобы историю нарушать, а для того, чтобы исправлять нарушения! Ну конечно, — подумал я. Они, видите ли, исправляют. В моем мире я сам работал в такой конторе добрых пять лет, так что пусть она мне лапшу на уши не вешает. Конечно, я не сказал этого госпоже Донат, но, подумав, она и сама поняла, что мое предложение решает многие проблемы, почти не создавая новых. На следующий день, когда бедняга Иисус вошел в камеру машины времени, в кармане его хитона были спрятаны кое-какие приспособления. А я сидел у пульта и с нетерпением ждал, что же возникнет вместо ушедшего в прошлое господина Христа? Иисус исчез вместе с машиной, а вместо них в комнате оказался довольно тщедушный мужчина лет пятидесяти в римской тунике (ого, — подумал я, — да ведь это не просто патриций, это всадник), щурившийся на яркий свет дня и что-то бормотавший под нос на чистой латыни. — Ну что, — сказал я, обращаясь не столько к пришельцу из прошлого, сколько к госпоже Донат, с подозрением наблюдавшей за сценой явления, теперь ты не сможешь умыть руки, верно? Я, как вы понимаете, тоже говорил на чистой латыни, и потому госпожа Донат не поняла ни слова. Странно, но Понтий Пилат (а это, без сомнений, был именно он) тоже ничего не понял — во всяком случае, на мой вопрос ответа не последовало. — Это прокуратор Иудеи Понтий Пилат, — объяснил я госпоже Донат. — Теперь в вашем прошлом есть Иисус, который может творить чудеса с помощью техники, есть некий Иона Шекет, который отправился наблюдать за казнью, но нет Пилата, который должен был эту казнь спровоцировать. — Но тогда, — начала соображать госпожа Донат, — Христа не казнят и христианство не возникнет! А как же наша история? Две тысячи лет христианской веры? Я посмотрел на Пилата — он начал уже приходить в себя, и в его взгляде я увидел решение этой проблемы. — Мы с другом Понтием, — сказал я, — спасем ваших христиан. Одно условие: лично мне нужно вернуться на мою Землю, а не на очередной ее альтернативный вариант. Поможете мне в этом? Прокуратор Пилат не против. Что оставалось делать госпоже Лапид? Естественно, она согласилась, и мы с другом Понтием принялись за дело.