ДОРОГА ГРЕШНИКОВ
Я покинул космопорт Арамгорна, как только диспетчер перестал обращать на меня внимание. Он занимался швартовкой только что прибывшего лайнера, а я, взяв, как говорится, ноги в руки, спустился на окружное шоссе и отправился искать ближайший ресторан, чтобы заполнить желудок, успевший опустеть после того, как мы с Мойрой нарушили присягу Оккультного университета и использовали эффект телепортации в личных (читай — корыстных) целях. Я шел по шоссе, размахивая руками и с любопытством глядя по сторонам. Справа и слева от дороги располагались плантации местных растений: кусты желтого цвета, на которых висели большие плоды, напоминавшие своей формой, как мне показалось, человеческие фигурки. Мне померещилось даже, что фигурки эти дрыгали ручками и ножками, но это, естественно, была лишь игра фантазии — дул сильный ветер, и неудивительно, что кустики пригибались под его порывами. Шоссе было пустынным — ни одной машины. Я шел себе и насвистывал марш оккультистов, размышляя о том, что иногда полезно оказаться в неизвестном месте, поскольку решение неожиданных загадок развивает мозг и способствует появлению аппетита. Вот, к примеру, загадка: где машины? Ведь шоссе вело к единственному космопорту планеты, и я сам видел, что звездолеты садились и взлетали здесь чуть ли не каждые пять минут. Где же так называемые пассажиропотоки из города и в обратном направлении? Может, здесь проложено метро, и шоссе давно не используется по назначени? В таком случае, я мог топать еще много километров без надежды поймать попутную машину. Я уже собрался было повернуть назад, как совершенно неожиданно буквально из воздуха материализовался передо мной верзила в форменной одежде галактической полиции. Он загородил мне дорогу и сказал звучным басом: — Уважаемый, ваши муки продлятся недолго, имейте терпение и не торопитесь. Поскольку никаких мук, в том числе и душевных, я в тот момент не испытывал, то изумленно ответил стражу порядка: — Уважаемый, я прекрасно себя чувствую. Я направляюсь в город и, если вы будете так любезны, что прихватите меня с собой… — С собой? — глаза полицейского едва не вылезли из орбит. — Умоляю вас, не торопитесь! Не все так безнадежно на этом свете, чтобы торопиться на тот! Посмотрите, какая погода! Для этого времени года погода — просто класс. И грехи ваши наверняка не столь велики, как вам кажется, имеет смысл дождаться момента, когда… — У меня нет грехов, — сухо сказал я, — в том числе я чист перед законами Арамгорна, и потому позвольте мне пройти, я тороплюсь в город. — О! — закатил глаза полицейский. — Этого я боялся больше всего. Я всегда говорил начальству: «Не посылайте меня одного! Возникнет сложный случай, я не найду нужных слов, и случится непоправимое!» — Да в чем дело? — возмутился я. — Знаете ли вы, с кем имеете дело? Мое имя Иона Шекет, я гражданин Соединенных Штатов Израиля, мое постоянное место жительства — планета Земля. По профессии я зман-патрульный, но сейчас в отставке и использую свободное время для путешествий по просторам, так сказать, нашей Галактики. — Ах и ох! — всеми фибрами своей души вздохнул полицейский. — Просто не может быть, чтобы такой букет прегрешений выпал на долю одного человека! Наверняка вы преувеличиваете, и ваше стремление свести счеты с жизнью совершенно неоправданно! Умоляю вас подождать минуты три, и все ваши проблемы решатся! — Какие счеты с жизнью? — раздраженно сказал я, пытаясь обойти полицейского, но он оказался проворнее меня и загораживал дорогу каждый раз, когда мне уже казалось, что я избавился от его назойливой опеки. — О чем вы говорите, любезный? Дайте мне пройти в конце-то концов, иначе я буду жаловаться вашему начальству! Полицейский сделал шаг, пытаясь схватить меня в свои крепкие объятья, но в это время откуда-то со стороны желтых кустарников послышался жуткий крик так обычно вопит разъяренная женщина, когда, вернувшись домой из командировки, застает мужа в объятиях собственной подруги. Полицейский замер, будто он был не человеком, а роботом, и кто-то выключил его из сети. Я немедленно воспользовался случаем и бросился вперед, но истошный вопль, вырвавшийся из груди стража порядка, заставил меня замереть на месте. — Шекет! — вопил полицейский. — Не нужно! Не губите мою душу! Если бы он вел разговор о моей душе, я, как вы понимате, и слушать бы не стал, но губить чужую было не в моих правилах, хотя я и не понимал, каким образом мое поведение может погубить душу не то чтобы дюжего полицейского, но даже кошки. Страж порядка продолжал стоять столбом, используя собственный взгляд для того, чтобы пригвоздить меня к дороге и не дать ступить ни шагу. Вопль, который доносился со стороны плантации, стих — должно быть, женщина успела разобраться с изменником-мужем и предательницей-подругой. Я стоял на месте, ничего не понимая и будучи твердо уверен в том, что полицейский на самом деле никакой не страж порядка, а псих, сбежавший из ближайшей больницы, и еще в том, что где-то среди кустов только что произошло убийство при отягчающих обстоятельствах. Не обращая больше внимания на вопли полицейского, продолжавшего изображать из себя жену Лота, я пересек шоссе и по вязкой целине направился в сторону ближайшего куста. Приблизившись к растению на расстояние нескольких метров, я замер на месте точно так же, как мой новый друг-полицейский. На ветках висели не плоды! Это были живые люди — мужчины и женщины, молодые и старые, одетые хорошо и не очень, а иные и вовсе никак не одетые, и все они жестикулировали, пытаясь привлечь мое внимание, но делали это молча, хотя и широко раскрывали рты. Сказать, что я пришел в ужас — значит не сказать ничего. Мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног. В следующую секунду, впрочем, я понял, что так оно и есть: земля под моими ногами зашевелилась, начала осыпаться в яму, которой я не заметил, будучи в страшно возбужденном состоянии, я полетел вниз, в темноту, мокрая глина забила мне ноздри, и я понял, что пришел мой смертный час, и даже вездесущая Галактическая служба спасения не успеет прийти мне на помощь. Что оставалось делать? Только одно: еще раз нарушить присягу и использовать полученные в Оккультном университете знания по технике телепортации для достижения личных (читай — корыстных) целей. Точных координат места прибытия я задумать не успел, но сил для значительного переброса у меня уже не было, и в следующее мгновение я обнаружил, что стою в той самой комнате, откуда отправился в свое путешествие по Арамгорну, а именно — в диспетчерской космопорта. Уже знакомый мне диспетчер сидел спиной ко мне и завершал процедуры по швартовке большого транспортного корабля, опустившегося в дальнем конце взлетного поля. Одновременно он обращался ко мне, не подозревая о том, что вот уже четверть часа ведет разговор с пустотой. — …И потому, дорогой господин Шекет, — говорил диспетчер, легкими движениями пальцев набрасывая на звездолет швартовочную сеть, — я бы вам весьма не советовал этого делать, поскольку мораль на нашей планете коренным образом отличается от той, к какой вы привыкли на… Тут он закончил наконец швартовать транспортную посудину и обернулся ко мне. Могу себе представить, что он увидел — я ведь прибыл в диспетчерскую, можно сказать, из-под земли! Надо отдать диспетчеру должное — служба приучила его реагировать быстро и адекватно. — Так, — сказал он. — Немедленно в душ. Комната в конце коридора. Потом назад. Ни с кем не разговаривать. Никуда не сворачивать. Ясно? Выполняйте! Я подчинился, хотя терпеть не могу выполнять приказы. Через пять минут я вернулся в диспетчерскую отмытый от грязи и в чистом костюме. Я был весь переполнен желанием узнать наконец, что означают мои приключения, и диспетчер прекрасно понимал мое нетерпение. Он посадил за пульт сменщика, мы устроились за небольшим столиком в холле космопорта, и я рассказал о том, как едва не свел счеты с жизнью. — Дорогой Шекет, — сказал диспетчер, — отправившись в город пешком, вы совершили самый непристойный поступок из всех, какие только возможны в нашем мире! — Но я всего лишь… — Да, конечно, с вашей земной точки зрения нет ничего более невинного! Но у нас люди вот уже три тысячелетия пешком не ходят! Мы пользуемся телепортацией. — В Оккультном университете я принял присягу… — Я знаю, — кивнул диспетчер. — Это глупо, но в каждом мире свои моральные принципы… Так вот, шоссе у нас используется только для одной цели: если человек желает свести счеты с жизнью, он отправляется пешком на плантацию новых душ. А счеты с жизнью у нас обычно сводят преступники. Каждый, кто невольно нарушает тот или иной моральный принцип (а по собственной воле никто у нас морали не нарушает!), понимает, что жить в обществе больше не в состоянии, и отправляется по шоссе на плантацию, чтобы стать новой личностью. — Вы хотите сказать… — Да, - кивнул диспетчер, — там растут новые люди, бывшие грешники. Придя в поле, нарушитель морали закапывает себя в готовую уже яму и некоторое время спустя прорастает в виде куста. Живительные вещества, впитываемые из почвы, в буквальном смысле слова избавляют личность от всех пороков. Куст растет, личность развивается, становится плодом (плодом собственных размышлений о сути жизни!) и в нужный момент отрывается от ветки, чтобы продолжить жить. Но вы, Шекет, не арамгорнец, и потому полицейский не имел права допустить, чтобы гость планеты покончил с собой! Вы не дали ему исполнить свой долг, и теперь он сам вынужден отправиться на поля возрождения, поскольку не может жить с таким грузом на душе! — А тот жуткий вопль… — с содроганием вспомнил я. — Это возрожденная личность вернулась в мир, — объяснил диспетчер. — Когда срываешься с ветки, испытываешь довольно мучительное ощущение… — Можно подумать, — сказал я, глядя диспетчеру в глаза, — что вы и сами… — К несчастью, — прервал он меня. — И не будем говорить об этом. — Конечно, конечно, — пробормотал я смущенно. — Мой вам совет, — сказал диспетчер, — отправляйтесь назад, на Землю или куда угодно. А если хотите посетить нашу планету, то сначала разберитесь в том, что наша мораль позволяет делать, а что является табу. — Я никогда не отступал, вы плохо знаете Иону Шекета! — воскликнул я. — Вы меня заинтриговали, теперь я просто обязан разобраться в ваших моральных принципах! — Тогда, — вздохнул диспетчер, — вот вам учебник нашей истории, садитесь в уголок, чтобы не мешать людям работать, и читайте. Я сел в уголок и прочитал.
ЛЮБОВЬ НА ВЕТКЕ
История планеты Арамгорн так меня поразила, что я решил остаться здесь на некоторое время, чтобы разобраться в некоторых деталях. Я так и сказал диспетчеру местного космопорта, когда залпом прочитал учебник и понял, что более странной истории не было ни у одной галактической цивилизации. — Ну-ну, — вяло отозвался диспетчер. — Кое-какой опыт у вас уже есть. Неужели вам хочется продолжить свои изыскания? Я вспомнил людей, висевших на кустах, подобно спелой ежевике, и мысленно содрогнулся. Но на лице моем, естественно, не дрогнул ни один мускул — не мог же я показать моему собеседнику, что авантюра, в которую я решил ввязаться, меня и самого больше страшит, чем волнует. — Продолжить изыскания? — переспросил я. — Видите ли… Скорее, хочу поставить эксперимент. — Что вы имеете в виду? — заинтересованно спросил диспетчер и от волнения не дал разрешения на посадку межзвездному лайнеру «Бустан», отчего тот завис как раз над нами и мешал нашему разговору, издавая странные булькающие звуки, напоминавшие звук воды, вытекающей из ванны. — Я имею в виду… Ну, скажем, почему вы не пользуетесь новейшими достижениями агротехники? Почему выращиваете население таким примитивным способом? — Гм… - сказал диспетчер, пристально глядя мне в глаза. — Конечно, это не в моей компетенции… — Вот именно! — решительно сказал я. — Если бы кто-то взял на себя ответственность, все у вас было бы иначе. А вы тут все будто на ветке выросли! — Почему «будто»? — не понял диспетчер. — Мы ведь… — Ах, - сказал я, — не берите в голову. Просто у нас, землян, есть такое выражение… Оставив диспетчера раздумывать над скрытым для него смыслом сказанной мной фразы, я вернулся на корабль и составил план операции. Чтобы вам стала понятна моя идея, расскажу для начала о цивилизации Арамгорна — самой, как я уже сказал, странной во всей Галактике. Дело в том, что миллиарда этак два лет назад, Арамгорн представлял собой раскаленное плато, где на каждом квадратном километре вулканов было больше, чем микроорганизмов, а каждый микроорганизм был размером с хороший булыжник. Можете себе представить микроб размером с памятник Рабину, стоящий перед новым зданием кнессета на Елисейских полях? Если можете, то вам и объяснять не надо, как развивалась на планете Арамкорн разумная жизнь. А для тех, у кого небогатое воображение, объясняю на пальцах. Микробы ползали по склонам вулканов и, естественно, некоторые, самые глупые (а где вы видели умного микроба?), падали в огнедышащее жерло. А тут — ба-бах! — вулкан взрывается и будто из пушки выстреливает беднягу-микроба далеко-далеко и высоко-высоко… Короче говоря — в космос. И становится микроб спутником планеты, а то и вовсе улетает к звездам, где след его и теряется навеки. Перефразируя старую поговорку, можно сказать: «То, что для микроба здорово, то для человека — смерть». Кто бы, будучи в здравом уме и твердой памяти, выжил, оказавшись в космической пустоте? Никто — во всяком случае, о себе я это точно знаю. А микроб он и есть микроб, существо анаэробное, глупое, и жить ему все равно где — хоть в стакане с пивом, хоть на космической орбите. Так вот и получилось, что еще этак через миллиард лет на орбите вокруг Арамгорна болтались миллиарды живых созданий, сталкиваясь друг с другом и превращаясь в существа, более сложные и более понятливые. Пропущу еще полмиллиарда лет эволюции (в учебнике арамгорновской истории этому периоду было отведено аж десять страниц) — все кончилось тем, что, когда пора было явиться на свет первым растениям, в космосе болтались на орбите длинные нити из слипшихся друг с другом микроорганизмов, составивших единую молекулу, которая и стала разумной еще пару сотен миллионов лет спустя. Ну вот, теперь вы знаете все, что нужно, чтобы понять, как развивались события. Хотя… Знать-то вы знаете, но можете ли вообразить себя гигантской молекулой длиной в десять тысяч километров? Можете представить себе, какие у вас будут желания? Уверен, что вашей фантазии это не по силам. Иное дело — я, Иона Шекет, видевший в Галактике столько странного, что хватило бы на восемь жизней, если, конечно, проживать их по очереди и желательно — не подряд. Так вот, представив себя разумной молекулой, болтающейся в космосе, как гроб Магомета, я сразу понял, что главным желанием этой твари было хоть где-нибудь укорениться. Почувствовать, как Архимед, точку опоры. Подумано — сделано. Один конец молекулы остался в пространстве, а другой опустился на многострадальную арамгорновскую землю и внедрился в нее, будто разведчик в логово противника. Ах, как ему стало хорошо! Вся энергетика планеты… Все живительные соки… Он (или оно — как вам больше нравится?) сразу понял, в чем счастье жизни. По сути, эта единственная разумная молекула, торчком стоявшая над поверхностью Арамгорна, стала для жизни на планете тем же, чем был для нас, землян, тот Творец, о котором так хорошо было написано в нашей еврейской книге книг. Будущие жители Арамгорна — и знакомый мне диспетчер космопорта в их числе — отпочковались от молекулы-прародительницы и стали расти самостоятельно, как подсолнухи на грядках. Ну вот и все. Достигнув половозрелого возраста, уважающий себя арамгорнец вылезает из почвы, отбрасывает корни (но совсем не так, как люди отбрасывают копыта) и начинает жить самостоятельно, согласно принципам, впитанным, конечно, не с молоком матери, а прямо из почвы, в которой этих принципов видимо-невидимо и на всех хватит. Принципы, в том числе философские, вносятся в почву, подобно удобрениям на фермах Земли, и юный арамгорнец всасывает их ровно так же, как земная картошка всасывает почвенные воды и соки. Все это, конечно, очень странно и довольно мило, но мне стало жаль арамгорнцев. Вы, конечно, догадываетесь — почему? Ну естественно! Никто из них понятия не имел о том, что такое любовь. Разве может одна картофелина полюбить другую, как бы они обе ни были разумны? Не могут, конечно, ибо что они, черт побери, будут друг с другом делать, даже если зарегистрируют свой брак у самого дотошного адвоката? А любовь — это… Эх, да что я вам буду объяснять? Сами наверняка любили не один десяток раз, знаете, каково это — жить, не любя, подобно картошке на грядке. Поэтому стоит ли удивляться, что я решил поставить на Арамгорне эпохальный эксперимент и переломить ход местной истории? — Учебник я заберу с собой, — сказал я диспетчеру космопорта. — И кстати, мы с вами давно знакомы, но даже не знаем друг друга по имени. — Почему же? — удивился тот. — Я вас знаю. Вы Иона Шекет, так написано в вашем посадочном листе. — Ах, конечно… А вы? И тут диспетчер, не запнувшись ни разу, выдал имя, настолько длинное, что, когда он закончил, я почувствовал, что проголодался. По-моему, это имя включало в себя имена всех предков уважаемого диспетчера, начиная с того самого времени, когда молекула-прародитель умудрилась создать первых прямоходящих разумных на поверхности планеты. — Буду звать вас Мики, — решительно сказал я, сократив имя своего собеседника примерно в пять тысяч раз. — Ну… — с сомнением отозвался диспетчер. — Если вам так удобнее… — До свидания, Мики, — сказал я. — Отправляюсь найти вам невесту. Мики, естественно, не понял смысла сказанного, и я не стал пускаться в объяснения. Вы пробовали объяснить смысл слова «любовь» садовой пальме? То-то же… План мой был прост, как все гениальное. До сих пор новорожденный арамгорнец вырастал на ветке. Значит, нужно пойти славным путем земных селекционеров и вывести породу аборигенов, которые выращивали бы новорожденных сами. Для начала — нужно было пересадить ветку с почкой в тело взрослого арамгорнца. Куда угодно — в плечо, в ногу… Я выбрал живот. По знакомой уже мне дороге я бодро отправился на то самое поле, где из бывших преступников и самоубийц выращивали новых людей с новыми взглядами на новую жизнь. Вблизи от дороги рос довольно большой куст, на котором было всего три ветки. Две из них были пусты, а на третьей меланхолично покачивался уже почти готовый арамгорнец и смотрел на меня своим безнадежным взглядом. Для эксперимента мне было достаточно одного пальца на руке или ноге. Больно арамгорнцу не было, он еще не достиг той стадии развития, когда начинаешь чувствовать боль. Именно то, что мне было нужно. Палец я положил в кювету, куда обычно складывал образцы полезных ископаемых, подошел к следующему кусту и стал ждать, когда с ветки соскочит готовая к жизненному путь особь. Это оказался довольно крупный экземпляр, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы поймать его, придавить к земле и привить ему палец ровно тем же способом, каким пользовались в свое время великие селекционеры Мичурин и Бербанк. Не говоря об академике Лысенко. Пожалуй, все трое были бы рады, если бы дожили до нашего времени и увидели, как Иона Шекет применяет на практике их идеи. Бедняга арамгорнец, в животе которого набухал соками палец другого арамгорнца, сначала даже и не понял, что произошло. Думаю, что березка Бербанка тоже не понимала, за каким дьяволом ей пересаживают ветку от голубой ели. Результата мне пришлось дожидаться трое арамгорнских суток, в течение которых я питался исключительно брикетами, который прихватил с собой, когда спустился с корабля на планету. Пища не для богов, но она позволила мне не умереть с голоду. На четвертые сутки палец наконец прижился в животе арамгорнца, и тот перестал мычать и свирепо вращать глазами. Рот его раскрылся, и арамгорнец сказал: — Ах, Иона, я люблю тебя! Я готова делать с тобой много детей, ну иди сюда, сделай со мной еще раз то, что ты сделал три дня назад, когда я была еще молода и не понимала всей прелести… И так далее. Конечно, я позорно сбежал, ибо запасного материала для пересадки у меня не было, а вступать в интимные отношения с женщиной, которую сам, по сути, и создал, я считал недостойным своих высоких моральных принципов. Когда я сворачивал мимо здания космопорта к своему звездолету, мне показалось, что влюбленная арамгорнка вихрем влетела в диспетчерскую. Не знаю, что там происходило в следующие минуты, но могу догадаться, поскольку поднимать звездолет мне пришлось без малейшей помощи со стороны диспетчера. Удивительно, как я не налетел на спутник связи. Как бы то ни было, я покинул Арамгорн, уверенный в том, что люди больше не будут висеть здесь на ветках и ждать созревания. Правда… У арамгорнцев никогда не было войн. А теперь… Эту деталь я как-то упустил из виду. Где любовь — там соперничество. Где соперничество — там войны. Но ведь где войны — там прогресс. Ничего, пусть и на Арамгорне узнают глубину любви Ромео и Джульетты, помноженную на глубину ненависти Монтекки и Капулетти. Это полезно.