— Было там еще продано довольно много разных монет, посуда, любопытные украшения, несколько слитков золота, — продолжал Волошин.
Но тут штурман перебил его, переведя слова Барсака:
— Так вот, ходят упорные слухи, будто таинственный аноним был членом команды «Удачи» и все это привезено вовсе не из Вест-Индии, а отсюда, с острова Абсит…
— А что же, вполне возможно, — согласился Волошин. — Может, Гарри Райсберг в самом деле наткнулся тут на какой-то из кладов, опыта и чутья у него было для этого достаточно. А потом его пристукнули, как это принято у пиратов. Но все равно, конечно, эти ценности, что продавались с аукциона, никакого отношения к легендарным сокровищам Кито иметь не могут и по времени изготовления, и по своему составу. Хотя я допускаю, что Райсберг мог отыскать один из малых пиратских кладов — скажем, какой-нибудь тайник Эдварда Робертса, прозванного за свою поразительную скупость Ситцевым, как я, кажется, уже рассказывал. Ведь повезло же в 1875 году Бобу Глауэру — матросу со случайно зашедшего на остров китобойца. Бобби пошел на охоту, даже не помышляя о кладах, и, сорвавшись со скалы, свалился прямехонько в яму, на дне которой оказалась груда золотых монет! Матрос набил ими полные карманы, насыпал в шапку. Но — увы! — когда он с товарищами попытался найти эту яму с кладом снова, то ничего у них не вышло, сколько ни блуждали они в джунглях.
— Барсак говорит, что китайский дракон на золотой цепочке никак не мог попасть в тайник Ситцевого Эдварда, — перебил увлекшегося Волошина штурман. — Эпохи разные. К тому же этот скупердяй вряд ли оставил на острове хоть одну монету. Известно, что остаток своей жизни он преспокойно провел на Ямайке в большой роскоши и почете, так что наверняка вывез сам все награбленные денежки. Бобби Глауэру подвернулся чей-то другой клад…
— Резонно, — склонил голову Волошин.
— Но, может, Гарри Райсбергу удалось добраться до одного из тайников Александра Скотта и его подружки Мэри? Ведь вскоре после его смерти она угодила на каторгу, так что сама вывезти укрытые на острове сокровища не могла. А дочка ее искала эти тайники, но так и не нашла.
— Сергей Сергеевич, опять! Вы-то понимаете друг друга с полуслова, но не забывайте и о нас с Володей, — попросил я. — Расскажите подробнее об этой пиратской чете, а то и в прошлый раз только заинтриговали, мимоходом упомянув о них. А тут еще какая-то пиратская дочка объявилась.
— Пожалуйста, с удовольствием, если не заскучает наш гость, ведь ему-то наверняка все это давно известно. Что и говорить, семейка весьма колоритная! Судьба и свела их необычным образом. Произошло это летом тысяча семьсот шестьдесят второго года. Английский фрегат «Йоркшир», на котором вторым штурманом служил Александр Скотт, подобрал в Бискайском заливе шлюпку. В ней оказался лишь один человек в бессознательном состоянии. Поначалу его приняли за юношу, но потом выяснилось, что это девица. И притом девица весьма боевая: череп и кости — «Веселый Роджер», — наколотые у нее на руке, свидетельствовали, что она принадлежала к преступному клану пиратов. Ну о прошлом этой дамы, которая назвала себя, очнувшись, Мэри Бластер, существуют противоречивые версии. По одной, более романтической, она якобы стала пираткой, чтобы отомстить за смерть молодого мужа, незаслуженно, по злому навету, будто бы брошенного королевскими чиновниками в темницу. Но, наверное, справедливей другая версия: рано потеряв родителей, Мэри еще девочкой попала в служанки к одной сварливой старухе, пятнадцати лет влюбилась в какого-то матроса и была за это с позором выгнана на улицу. Переодевшись мальчишкой, она поступила юнгой на тот корабль, где плавал ее возлюбленный, а потом попала к пиратам и сама стала «леди удачи», пока судьба не забросила ее, единственную спасшуюся после свирепого шторма, в шлюпку, так счастливо подвернувшуюся на пути английского фрегата…
Видно было, что Барсаку прекрасно известна эта романтическая история, но все равно он слушал с большим интересом, что нашептывал ему на ухо штурман.
— Более достоверна ее дальнейшая судьба. Подозрительную авантюристку с пиратским клеймом на руке хотели было передать властям, но в нее неожиданно влюбился второй штурман. Он даже обвенчался с ней, объявив своей женой перед богом и людьми и не убоявшись всеобщего презрения коллег и сослуживцев. С офицерскими погонами Александру Скотту пришлось расстаться. Он перешел служить штурманом на захудалые купеческие суденышки, да и то часто менял их — видимо, отовсюду его выживали. Наконец ему это надоело: очутившись в очередном рейсе у берегов Панамы, Скотт неожиданно объявил команде, что решил стать пиратом, и предложил желающим присоединиться к нему. Многие так и сделали, остальных высадили на берег. Обычаи пиратского братства были уже давно детально разработаны в целый неписаный кодекс. Пища должна быть одинакова для всех, и каждый может пить вина вволю. Капитану полагается отдельная каюта, но каждый имеет право в нее зайти в любое время. Вся добыча будет делиться поровну, однако капитан, квартирмейстер — он следующий по старшинству, потому что на пиратских кораблях у капитана помощников не бывает, а также боцман, плотник и главный канонир получат сверх того дополнительную долю…
Сергей Сергеевич перечислял все это с видом бывалого пирата…
— Вскоре новоявленные «джентльмены удачи» захватили хорошо вооруженный испанский корабль, подняли на нем черный пиратский флаг, и с тех пор Александр Скотт превратился в Бич Божий, как его стали называть. Во время боя, говорят, к штурвалу всегда становилась его жена. Пиратская чета несколько лет наводила ужас на все западное побережье Южной и Центральной Америки. А своей укромной базой они сделали якобы этот уединенный островок. Здесь проводили кренгование — очищали днища судов от наросших ракушек и водорослей, чтобы не замедляли ход. Здесь занимались ремонтом, отдыхали и, разумеется, до поры до времени припрятывали награбленные сокровища. Мэри Бластер участвовала не во всех набегах. Иногда она оставалась на острове, чтобы ухаживать за ранеными пиратами, пока кровавый Бич Божий рыскал по морям в поисках добычи, к тому же у нее в тысяча семьсот семидесятом году родилась здесь дочка. И вот настал день, когда Бич Божий не вернулся из очередного набега; напрасно поджидала его жена, вглядываясь в морскую даль. Потом уже она узнала, что два королевских фрегата подкараулили пиратский корабль и загнали его на мелководье. Пытаясь спасти товарищей, Александр Скотт во время жестокой абордажной схватки вызвал на поединок командира испанцев дона Альвареса Мендоза. Но ему не повезло: испанец оказался лучшим фехтовальщиком, выбил из рук у него саблю, а пистолет пиратского вожака дал осечку… И отрубленная голова Бича Божьего повисла зловещим украшением на бушприте испанского корабля.
Штурман переводил, поглядывая в окно, и вдруг сказал:
— Простите, Сергей Сергеевич. Шлюпка возвращается с берега. Похоже, там что-то случилось.
Мы подошли к нему и тоже заглянули в широкое окно салона. В самом деле, от берега к «Богатырю» торопилась шлюпка.
Что случилось?
Мы поспешили на палубу. Шлюпка уже подошла к самому борту. Вместе с матросами в ней была Елена Павловна, жена Макарова. Рядом они выглядят довольно забавно: высокий, грузный, плечистый, с широким, обветренным лицом Макаров напоминает повадками добродушного медведя, а Елена Павловна — худенькая, коротко остриженная — похожа на подростка, особенно в пестрой клетчатой рубашке и джинсах, которые обычно носит в рабочие будни. Она биолог, работает в отделе Логинова и все дни проводит за изучением экзотической живности в лесах Абсита.
Елена Павловна сидела на кормовой банке, крепко прижимая к груди какой-то сверток.
— Смотрите, они что-то нашли, — сказал Волошин.
— Эй, на борту! Спускайте люльку! — крикнул рулевой.
С борта спустили люльку — нечто вроде корзины, сплетенной из канатов. Матросы помогли забраться в нее Елене Павловне, не выпускающей из рук таинственного свертка.
Что в нем могло быть? Неужели они наткнулись на клад?!
Возле трапа собралась уже большая толпа.
Стрела плавно перенесла люльку с Еленой Павловной и опустила на палубу. Мы обступили ее.
— Осторожнее! — вскрикнула Елена Павловна, поднимая сверток над головой.
Подоспевший Макаров всех растолкал, подхватил жену огромными ручищами и, как ребенка, вынул из люльки.
— Клад нашли, Елена Павловна? — спросил я.
— Что? — не поняла она. — При чем тут клад?
— А что же вы нашли?
Она начала осторожно развертывать сверток, с которого все не сводили глаз… В нем, тщательно завернутая в несколько тряпок и брезентовую куртку, оказалась стеклянная банка. Горловина ее была завязана марлей, а в банке сидела какая-то маленькая зеленоватая птичка и, нахохлившись, склонив голову набок, сердито посматривала на меня.
— А что же вы нашли?
Она начала осторожно развертывать сверток, с которого все не сводили глаз… В нем, тщательно завернутая в несколько тряпок и брезентовую куртку, оказалась стеклянная банка. Горловина ее была завязана марлей, а в банке сидела какая-то маленькая зеленоватая птичка и, нахохлившись, склонив голову набок, сердито посматривала на меня.
— Кто это? — растерянно спросил я.
Что-то было не так в этой странной птичке, только я сразу не мог уловить, что же именно. Хохолок на голове, крепкий, характерно изогнутый клюв…
— Это попугай? — спросил кто-то.
И тут Макаров растерянно пробасил:
— Слушай, а где же у него крылья?
В самом деле — теперь я понял, чего не хватало этой необычной птичке: у нее не было крыльев! Вместо них торчали только два куцых пера, придававших попугаю забавный и жалкий вид.
— Живой! — радостно вскрикнула просиявшая Елена Павловна. — Боже, а я так боялась… Это же уникальный вид!
— Где вы его нашли?
— Возле самого берега. Они там, видно, гнездятся в скалах. Надо его скорее устроить…
И, прикрыв опять тряпкой банку с бескрылым попугаем, торжественно держа ее перед собой обеими руками, Елена Павловна в окружении ученых поспешила в лабораторию.
Мы переглянулись.
— Вот вам и клад, — сказал Волошин и засмеялся. — Что вы так ошеломленно на меня смотрите, Николаевич? Это нашему гостю такое в новинку, а вам бы уже пора привыкнуть к тому, что наш брат ученый порой делает весьма странные открытия, Ну что же, пошли и мы?
— Что вы, Сергей Сергеевич! — возмутился я. — Вы же остановились на самом драматическом месте.
— Ладно, пошли в салон, доскажу эту романтическую историю.
Мы вернулись в салон, закурили, и Волошин продолжал рассказ о пиратской семейке:
— Овдовевшая Мэри Бластер воздвигла, по преданию, на помин души своего мужа и всех товарищей-пиратов, нашедших себе могилу в волнах, этот громадный крест, что так назойливо торчит перед нами, наводя на грустные мысли, и поклялась перед ним на коленях жестоко мстить. Она уже грабила, не разбирая, всех подряд: испанцев, англичан, французов, наводя, пожалуй, еще больший ужас, чем покойный супруг. Но тут уж и все ополчились против нее, и в 1779 году Мэри Бластер поймали соотечественники — англичане. От смертной казни ее спасло лишь то, что с ней была девятилетняя дочка Анни. Ее вместе с дочкой сослали пожизненно на каторгу, на остров Тасманию, где она и умерла нераскаянной. А пиратская дочка вышла там замуж за сержанта из охраны, некоего Арчибальда Кента, дождалась, когда он вышел в отставку в 1795 году, и попыталась отыскать «фамильные» сокровища. Она отправилась в Штаты и сколотила нечто вроде акционерной компании кладоискателей. Ей дали денег, помогли снарядить судно, и супруги Кент отправились на нем на остров Абсит. Однако клад они не нашли. Никакой карты у них не было, на каторге Мэри Бластер, конечно, могла лишь на словах, весьма туманно и приблизительно, описать дочери, где находятся тайники. Но прошло слишком много лет. Анни уже не узнавала места, где бегала маленькой девочкой. Пришлось после тщательных поисков вернуться ни с чем. Через несколько лет пиратская дочка затеяла еще одну экспедицию, но так до острова и не доплыла: ее маленькая шхуна пропала без вести в океане, видимо угодив в свирепый шторм.
Француз, внимательно слушавший перевод, что-то громко произнес, театральным жестом прижав обе руки к сердцу.
— Он говорит, бедная Анни предчувствовала свою гибель, — перевел штурман. — Перед отплытием на остров она якобы сказала друзьям: «Осквернить святой крест!.. Небеса не простят такого богохульства»… Мистика, — добавил Володя уже явно от себя.
Волошин засмеялся и сказал:
— Сокровища пиратской четы наверняка до сих пор покоятся где-то в укромных тайниках острова — ни мать, ни дочка их забрать не смогли…
Тут неожиданно Леон Барсак начал громко смеяться, хитро поглядывая на Волошина, словно задумал хорошую шутку. Мы, недоумевая, смотрели на него и сами невольно начали улыбаться.
— В чем дело? — спросил Сергей Сергеевич.
— Он говорит, что ему доставляет большое удовольствие, и свою очередь, охладить энтузиазм мосье Волошина ушатом холодной воды, — перевел штурман. — Дело в том, что никаких сокровищ, якобы припрятанных на острове Бичом Божьим и его достойной супругой, тоже вовсе никогда не существовало!
Хорошо, Казимир Павлович ушел. Представляю, как бы он вознегодовал, услышав это.
— Я ценю остроумие мосье Барсака, но мне хотелось бы, в свою очередь, услышать достаточно убедительные подтверждения его точки зрения, — сказал штурману Волошин.
— Он говорит, что дочка явно ничего не знала о кладах, якобы припрятанных преступными родителями, иначе нашла бы их наверняка. Судя по ее поведению, это была просто ловкая авантюристка. Она выдумала всю эту историю и морочила голову доверчивым простакам своими россказнями о кладах, чтобы выманивать у них деньги. Уж если Анни не нашла клада, то можно не сомневаться, говорит он, — его вообще не существовало, пираты все давно пустили по ветру. Все она выдумала, и недаром ее перед гибелью мучила совесть: Анни считала, что ложью осквернила память отца, надругалась над крестом, который воздвигла в его честь Мэри Бластер…
Тут Барсак снова вдруг, вроде бы совсем не к месту, коротко хихикнул, но мы сразу поняли почему, как только Володя перевел его слова:
— Впрочем, вполне возможно, Бич Божий вовсе и не был ее отцом. Анни его, вероятно, тоже себе просто присвоила. Да и вовсе не исключено, что всю биографию своей мамаши-каторжанки она тоже сама сочинила покрасочнее. Во всяком случае, английские историки до сих нор по могут найти в архивах никаких документов о судебном процессе над пираткой Мэри Бластер. Вполне возможно, ее сослали на каторгу за какую-нибудь вульгарную уголовщину, а вовсе не за пиратские похождения. Может, она просто отравила пьяницу муженька за то, что слишком часто ее поколачивал…
Волошин, усмехнувшись, покачал головой.
Француз, словно опасаясь, чтобы его не перебили, продолжал еще быстрее:
— Конечно, какие-то, пусть даже не столь богатые, как уверяет молва, пиратские клады на острове были припрятаны. Десятки тысяч уединенных островков затеряны в океане. Однако ведь почему-то именно с этим молва так упорно связывает историю о припрятанных сокровищах…
Волошин кивнул.
— Но ведь с тех пор сколько людей здесь копалось! — сказал Барсак. — Кто-то подсчитал, что только за последние два века на острове побывало не менее пятисот искателей кладов. А он совсем невелик: две мили в длину, полторы в ширину. Они же перекопали его весь, тут ямы на каждом шагу! Так что никаких кладов здесь уже давно нет, разве только кто-нибудь из пиратов не продал душу дьяволу за то, чтобы тот наделил украденные сокровища чудесной способностью оставаться невидимыми и не даваться никому в руки!
Волошин о чем-то задумался, рассматривая берег, отороченный белой каймой прибоя. День выдался ветреный. По небу низко ползли облака странной, причудливой формы, цепляясь за вершины гор. Иногда в разрывах между тучами ненадолго прерывалось солнце, но дождь все не прекращался.
Я воспользовался наступившей паузой и поспешил задать вопрос, давно вертевшийся на языке:
— Скажите, Леон, но если вы не верили ни в пиратские клады, ни в сокровища древних инков и, уж во всяком случае, тоже, видимо, сильно сомневались в достоверности преданий о сокровищах Кито, что же в таком случае вы-то надеялись отыскать на острове? Ради чего мучились и рисковали жизнью?
— Мы играли беспроигрышно, — неожиданно ответил француз. — Кто-то, кажется мосье Макаров, остроумно заметил, что предприимчивый Коффман сумел получить за свой липовый атлас больше денег, чем можно рассчитывать их отыскать в каком-либо пиратском тайнике. Мы решили последовать его примеру и тоже застраховаться от весьма вероятной неудачи с кладами. Каждый из нас вел подробный дневник: я — на бумаге, Пьер Валлон все снимал своей кинокамерой, а Джонни наговаривал впечатления на магнитофон. Даже если мы и не найдем никаких сокровищ, что весьма вероятно, решили мы, то, во всяком случае, сможем увлекательно рассказать о своих приключениях на острове «Не дай бог!». Верно? Вернувшись в Бельгию, мы собирались издать книгу и выступить с серией рассказов по телевидению. А потом, чем черт не шутит, нас вполне бы могли пригласить и в Америку: там любят сенсационные передачи и хорошо за них платят. Но кто же мог предвидеть, чем все кончится?! Пьер с простреленной головой закопан в липкую грязь, а бедный Джонни до сих пор лежит на дне в ужасной плавучей консервной банке… Хотя, впрочем, я-то жив и вовремя унес ноги. И только я могу рассказать, как все случилось. Ну что же, это будет наверняка сенсационная история!