6 июня (25 мая) 1877 года, ночь, Плоешти, дом генерал-адъютанта Игнатьева.
Капитан Александр Тамбовцев.
Получив приглашение от слуги, я вошел в комнату. За столом сидели двое: майор Леонтьев и хорошо знакомый мне по фотографиям легендарный разведчик и дипломат генерал-лейтенант Николай Павлович Игнатьев.
Я вежливо поклонился и представился:
— Капитан Тамбовцев, Александр Васильевич. Честь имею. Здравствуйте, Николай Павлович!
Генерал был взволнован, хотя и старался скрыть свои чувства. Я его прекрасно понимал — вот так, из ниоткуда, вдруг появляются люди, которые знают все, что произойдет на этом свете на сто с лишним лет вперед. К тому же эти они походя захватывают столицу огромной империи, берут в плен султана. Этим поступком перемешиваются все фигуры на европейской, да и не только европейской, политической шахматной доске. Как опытный дипломат, Игнатьев привык считаться с существующими реалиями, и поэтому крах этих реалий вызывал у него что-то вроде легкой паники.
— Скажите, господин капитан, кем вы были в вашем времени? — неожиданно спросил у меня Игнатьев.
Я усмехнулся.
— Николай Павлович, наша с вами профессия еще не скоро станет ненужной. Разведчики были, есть и будут. Я занимался внешней разведкой, изучая возможности наших потенциальных врагов. Поверьте мне, и в XXI веке у России будет немало противников, мечтающих с ней покончить.
— Что вы намерены делать дальше? — спросил у меня Игнатьев. — От Евгения Максимовича я уже узнал, что вами освобожден от турок Константинополь, и мой подчиненный, поручик Никитин, назначен его военным комендантом. Скажу прямо, мне очень приятно то, что именно он стал хозяином, хотя, конечно, временным, древнего Царьграда.
Я решил пошутить:
— Николай Павлович, в знак этой победы, в которую ваш подопечный тоже внес свой вклад, причем немалый, мы согласны, чтобы он, как легендарный князь Олег, прибил к воротам бывшей столицы Византии свой погон. Ну, а если говорить серьезно, то планы наши одним Константинополем не ограничиваются. По дороге сюда наши корабли уничтожили военно-морскую базу турецкого флота Варну. Два отряда кораблей эскадры отправились добивать турецкий флот, спрятавшийся от неминуемой гибели в портах Черного моря. На очереди — Сулин и Батум. А насчет Варны — вот Евгений Максимович своими глазами видел, как это все было проделано…
Сидевший за столом и внимательно слушавший нашу беседу майор Леонтьев кивнул и от себя добавил:
— Блестящая победа… Всего какой-то час обстрела из ваших корабельных чудо-орудий, и ни кораблей, ни укреплений в Варне не осталось…
Я продолжил:
— Сегодня рано утром наши боевые летательные аппараты тяжелее воздуха — самолеты — совершили боевой вылет в Закавказье. Бомбо-штурмовым ударом разгромлена и обращена в бегство группировка турецких войск под командованием Фаик-паши, которая собиралась напасть на отряд русских войск, вышедших из крепости Баязет. Полковник Пацевич опрометчиво вывел из крепости свой отряд навстречу десятикратно превосходящим силам турок. Но теперь, я думаю, к Баязету побоится приблизиться хотя бы один турецкий аскер или курдский бандит.
Кроме того, на эту ночь нами запланированы два массированных авианалета на Закавказье. Их цели — лагерь турецкого командующего Мухтар-паши и крепость Карс. Думаю, где-то между обедом и ужином в Ставку придет телеграмма великого князя Михаила Николаевича с описанием всех этих событий. Можно смело сказать, что после этого русским войскам на Закавказском театре боевых действий будет просто нечего делать. Ну, если только гонять по горам шайки разбойников.
Господа, перед вами открыт путь на Антиохию, Дамаск и Иерусалим. Места, по которым ходили Иисус Христос и апостолы. Мы, конечно, далеко не крестоносцы, но надо не упустить открывающихся перспектив.
Николай Павлович, я думаю, что и здесь, на Балканах, и на Ближнем Востоке время владычества Османской империи закончилось. «Больной человек на Босфоре» умер… Пора думать о том, как поделить его наследство.
Игнатьев, слушавший как завороженный мои слова, встрепенулся. Лицо его озарила усталая недоверчивая улыбка. Я понимал его — что еще должен чувствовать человек, у которого неожиданно сбылись самые сокровенные мечты! Так неожиданно, что даже и не верится.
— Александр Васильевич, голубчик, честное слово, вы сообщили мне такое, чего я не мог пожелать даже в самых смелых своих мечтах! Какая радость для всех русских людей! Но вы правы… Как часто случалось так, что Россия выигрывала войны, но проигрывала мир. Как в вашем времени закончилась эта война?
— Николай Павлович, война в наше время закончилась на следующий год полным поражением турок. Доблестные российские войска, после кровопролитных боев, взяли Плевну, окружили и принудили к капитуляции турецкую армию при Шейново, вышли к Адрианополю и к Мраморному морю. В местечке Сан-Стефано, вам оно должно хорошо быть известно, турки подписали мирный договор, очень для нас выгодный. Кстати, автором этого мирного договора были вы, Николай Павлович.
Однако наши заклятые друзья — британцы и австрийцы — с помощью ваших недругов — имена их вам хорошо знакомы… — Игнатьев кивнул, и лицо его стало мрачным, — так вот, все вместе они добились того, чтобы в Берлине был созван конгресс, на котором Россию фактически лишили всех ее завоеваний. При этом ваши недруги приложили все усилия, чтобы не допустить вас на этот конгресс. Германский император даже объявил что-то вроде ультиматума: если среди членов русской делегации будет Игнатьев, то Германия откажется участвовать в этом конгрессе. Придворные интриги для ваших недругов оказались дороже крови, пролитой нашими воинами на поле брани. Честь России подверглась унижению в Берлине.
— Мерзавцы! — воскликнул Игнатьев. — Этого старого рамолика Горчакова и «вице-императора» Шувалова на пушечный выстрел нельзя подпускать к российским иностранным делам… Жаль, что государь им верит…
— Николай Павлович, я думаю, что доверие императора к названным вами лицам станет меньше, когда мы познакомим его с документами и письмами, которые подтвердят тот факт, что для этих господ так называемые «общеевропейские интересы» дороже интересов России. И что совершенные ими поступки в будущем пойдут во вред нашей внешней политике и чести нашей державы…
— А у вас есть такие документы? — с волнением спросил меня Игнатьев.
— Есть, но, конечно, не сами документы, а их копии. Сами понимаете, корабли — не плавучие архивы, и подлинники с собой не возят. Но в наших компьютерах — это такие машины, которые могут хранить огромный по объему архив — есть такое, что поможет нашей дипломатии избежать многих роковых ошибок.
— Неужели вы действительно так много знаете? — спросил меня Игнатьев.
— Действительно… — ответил ему я. — Назову вам только одну фамилию, и вы поймете, что наши знания достаточно велики, — и я произнес: — Павел Паренсов, он же — Пауль… Продолжать?
— Достаточно, капитан, — Игнатьев с интересом посмотрел на меня. — А вы и вправду можете заглядывать в будущее?
— Можем, — ответил ему я, — только ваше будущее — это наше прошлое. Только теперь мы его попытаемся изменить. Но для этого мы, точнее наш официальный представитель должен встретиться с государем. Не далее как завтра вечером — послезавтра утром до европейских столиц дойдут известия о захвате Проливов. С того момента начнется жесточайшая бомбардировка нашего МИДа дипломатическими нотами. Смею вас заверить, что как минимум Британия и Австрия будут угрожать России войной.
Исходя из сего вы, Николай Павлович, прекрасно понимаете, что встреча наших представителей с государем должна быть тайной, как и то соглашение, которое там будет достигнуто. О том, что в международную политику вмешались пришельцы из будущего, должны знать лишь самые доверенные люди.
— Это я понимаю, — задумчиво ответил мне Игнатьев, — завтра, точнее, уже сегодня, я назначен дежурным генералом к императору. Я постараюсь найти минуту, чтобы шепнуть государю пару слов.
— Поторопитесь, Николай Павлович, будет крайне неудобно, если государь узнает о случившемся последним из европейских владык. А он должен быть первым. Я думаю, что встречу организовать будет не так сложно. Дело в том, что глава нашей делегации, полковник внешней разведки Антонова Нина Викторовна — женщина.
— Как женщина! — вскричал Игнатьев. — Дама — в чине полковника?!
— Не надо так кричать, Николай Павлович, хочу вам напомнить, что нас с вами разделяет более ста лет. И за это время многое в нашем мире изменилось. К тому же смею вам напомнить, что в России была женщина, которая носила звание полковника Преображенского полка. Это была императрица Екатерина Великая. И поверьте мне, ни у кого из ее современников не закралась бы в голову мысль о том, что зазорно подчиняться женщине-полковнику… Я думаю, что когда вы поближе познакомитесь с Ниной Викторовной, ваше мнение о ней изменится.
— Как женщина! — вскричал Игнатьев. — Дама — в чине полковника?!
— Не надо так кричать, Николай Павлович, хочу вам напомнить, что нас с вами разделяет более ста лет. И за это время многое в нашем мире изменилось. К тому же смею вам напомнить, что в России была женщина, которая носила звание полковника Преображенского полка. Это была императрица Екатерина Великая. И поверьте мне, ни у кого из ее современников не закралась бы в голову мысль о том, что зазорно подчиняться женщине-полковнику… Я думаю, что когда вы поближе познакомитесь с Ниной Викторовной, ваше мнение о ней изменится.
— Так как же вы хотите познакомить вашу мать-командиршу с императором? — спросил у меня Игнатьев. — Да еще так, чтобы наш двор, полный англоманов и франкофилов, ничего не заподозрил.
— Довольно просто. Даже в нашем будущем хорошо известно, что государь-император Александр Николаевич был, как бы так сказать помягче, большим донжуаном. Мы, точнее вы сообщите всем, что из далекой страны приехала женщина, которая мечтает познакомиться с государем поближе. Я думаю, что все поймут. Проведете ее в резиденцию под плащом с капюшоном, как это обычно делается. Вот и все.
— Гм, в вашем предложении действительно что-то есть… Надо его как следует обдумать, — Игнатьев достал из жилетного кармана часы и посмотрел на циферблат: — А, все равно поспать мне сегодня не удастся… Да и вряд ли бы я уснул после всего от вас услышанного… Капитан, вы не против продолжить нашу беседу?
Получив от меня согласие, Игнатьев позвонил в колокольчик. Вошедшему слуге он приказал:
— Три кофе — крепчайших, по-турецки, — и заговорщицки подмигнул мне. — Вы не против того, чтобы пригласить к нашему позднему чаю цесаревича Александра Александровича, с которым я состою в большом приятельстве?
Я посмотрел на часы.
— Ваше сиятельство, действительно, уже пятнадцать минут третьего ночи. Наверняка цесаревич, устав с дороги, давно уже спит. Да и нет в нашей встрече пока особой срочности. Как в народе говорят — утро вечера мудренее…
— Ах, так жаль, так жаль! — Игнатьев с сожалением глянул на колокольчик. — Наверное, вы правы — это дело может подождать и до утра.
6 июня (25 мая) 1877 года, ночь, Плоешти, дом генерал-адъютанта Игнатьева.
Капитан Александр Тамбовцев.
Мы втроем с наслаждением прихлебывали настоящий турецкий кофе. Потом, когда в уставших за эти бурные сутки мозгах немного прояснилось, Игнатьев неожиданно спросил:
— Александр Васильевич, а где вы и ваши люди остановились в Плоешти?
— Пока нигде, Николай Павлович, мы только что прилетели и, как говорится, попали с корабля на бал.
— Так-с, — сказал Игнатьев, — это непорядок. Евгений Максимович, я попрошу вас взять моего слугу и завтра поутру отправиться с ним к командующему Императорской главной квартирой графу Александру Владимировичу Адлербергу и попросить предоставить жилье на… Сколько у вас человек? — спросил он у меня.
— Считая со мной и с уважаемым Евгением Максимовичем — чуть больше двух десятков бойцов.
— Придется вам пожить в спартанских условиях, сейчас в Плоешти тесновато, и хоромы я вам не обещаю.
— В тесноте, да не в обиде, Николай Павлович. Мы люди ко всему привычные, было бы куда прилечь, а остальное — уже сибаритство.
Игнатьев нацарапал карандашом несколько строчек на листке бумаги и передал его майору Леонтьеву.
— Господин майор, договоритесь о постое, приведите в отведенное вам помещение всех сопровождающих Александра Васильевича. А пока отдыхайте. Завтра вам рано вставать. Мой слуга постелет вам в гостиной. Спокойной ночи!
Когда Леонтьев ушел, Игнатьев повернулся ко мне и, хитро улыбнувшись, сказал:
— А вот теперь мы побеседуем с вами, капитан, без посторонних, с глазу на глаз.
— Всегда готов к откровенному разговору, господин генерал, — ответил я Игнатьеву, давно уже разгадав его незамысловатую хитрость по удалению «третьего лишнего».
— Александр Васильевич, скажите, каковы ваши дальнейшие планы? От вашего ответа будет зависеть многое.
— Николай Павлович, не стану вас обманывать, мы не собираемся вместе с отвоеванными нами территориями бывшей Османской империи становиться частью Российской империи. Мы хотим быть самостоятельным государством. Естественно, дружественным и союзным России.
Игнатьев внимательно посмотрел на меня, потом встал, прошелся по комнате, снова сел на стул и, взяв из шкатулки толстую «гавану», срезал ее кончики. Он прикурил от свечки и, затянувшись, задал следующий вопрос:
— Александр Васильевич, а почему вас так пугает российское подданство? Ведь вы русские, наши потомки, и вполне естественно было бы, чтобы вы, как блудные сыновья, вернуться под отчий кров.
— Николай Павлович, мы с вами сегодня договорились быть откровенными. Поэтому я укажу вам причину, по которой мы не готовы стать одной из российских губерний. И эта причина — наличие в Российской империи монархической формы правления.
Увидев, что Игнатьев при этих словах насторожился, я постарался его успокоить:
— Нет-нет, Николай Павлович, вы не подумайте. Мы считаем, что в настоящее время монархия — единственно возможная для России форма правления. Что такое «демократия» и в какую диктатуру может выродиться «народоправие», мы насмотрелись в наше время вдоволь. Скажу вам, Николай Павлович, у наших людей стопроцентная прививка против радикалов-демагогов.
Беда монархии в том, что от личности монарха очень часто зависит судьба его подданных. Зная по нашим историческим материалам о том, что происходит сейчас в России, мы не уверены, что государь Александр Николаевич всегда самостоятелен в принятии решений.
— Александр Васильевич, вы имеете в виду?..
— Да, Николай Павлович, я имею в виду особу, которая через сорок дней после смерти государыни Марии Александровны заставила царя пойти с нею под венец. И мы хорошо знаем о тех, кто постоянно бывает в покоях княжны Юрьевской.
Услышав эту фамилию, Игнатьев нахмурился, хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и промолчал…
— Уважаемый Николай Павлович, — продолжил я, — нас не очень беспокоят амурные увлечения государя. Как мужчина, я понял бы его. Опасно то, что княжна Юрьевская уговаривает царя, и практически его уже уговорила, короновать ее и признать наследником не всеми нами уважаемого Александра Александровича, а юного Гогу Юрьевского.
Игнатьев возмущенно взмахнул руками:
— Да быть этого не может!
— Может, Николай Павлович, может. И это все при том, что в нашей истории меньше чем через четыре года государя не стало…
— Он умрет? — воскликнул изумленный Игнатьев.
— Его злодейски убьют те, кого у нас называют террористами, а у вас — нигилистами, — сказал я. — В той истории императором станет цесаревич Александр Александрович, а вот во времени, в котором появились мы, все пойдет по-другому.
Вполне возможно, что силы, вознамерившиеся подчинить нас, если, конечно, мы будем одной из губерний Российской империи, смогут это сделать. Они могут также убить и цесаревича. На трон, в обход всех сыновей от первого брака, взойдет малолетний Гога Юрьевский, регентшей при нем станет его мать. А мы знаем, что эта особа падка на подарки, и поверьте нам, иностранные державы, в первую очередь Британия, не пожалеют миллионы для того, чтобы нейтрализовать нашу эскадру и овладеть нашим оружием. Мы, естественно, сделать это откажемся, и на просторах Российской империи начнется новая Смута, по сравнению с которой Смута времен Лжедмитрия покажется детской шалостью.
— Это ужасно! — воскликнул Игнатьев. — Надо немедленно предупредить об опасности государя.
— Он будет предупрежден полковником Антоновой, она взяла с собой документы по «делу первого марта». Но взамен арестованных злодеев появятся новые. Вполне возможно, что они будут лучше подготовлены, да и к тому же вооружены и обучены на британские деньги.
— Что же вы предлагаете? — немного успокоившись, спросил у меня Игнатьев.
— Николай Николаевич, я предлагаю то, что, собственно, совсем недавно вы предлагали мне. А именно — встретиться с цесаревичем. В нашей истории он оказался правителем честным, строгим и умным. Народ дал ему прозвище «Миротворец».
— А что вы хотите предложить ему? — Игнатьев задумался, тщательно взвешивая все за и против моего предложения.
— Мы хотим его познакомить со всеми документами, подчеркиваю, со всеми, в которых подробно описано будущее, которое было нашим прошлым. Я думаю, что Александр Александрович извлечет от полученной о нас информации много полезного для себя.
— А государя вы разве не желаете проинформировать о будущем в полном объеме?
— Николай Павлович, голубчик, скажите только честно, а вы уверены в том, что информация, в полном объеме полученная от нас государем, не станет через какое-то время известна недругам России?