— Не встречались ли мы раньше, — поинтересовалась Антонова после взаимных приветствий, — где-то я вас уже видала?
Да, полковник Антонова замечательно косит под дурочку — не помнит она, как же… Такое не забывается…
Я вспомнил август 2008 года, кажется, десятое число. Окраина Цхинвала, и на этой окраине мы, журналисты ИТАР-ТАСС, и съемочная группа ВГТРК. Словом, все как в стихах Константина Симонова про нас, военных журналистов:
Только в отличие от Симонова, у нас даже и нагана не было — не положено. Наши только-только вошли в город, и тут «галстукоеды» контратаковали — батальоном на неполную роту, к тому же сборную солянку с бору по сосенке: тут и пехота, и связисты, и тыловики.
Там я ее и увидел — в черной спецназовской футболке и в бронике, черные волосы с проседью собраны в пучок на затылке… Еще при ней были «спецы», то ли четверо, то ли пятеро. Обращались они к ней почтительно, исключительно «товарищ подполковник»… Она же палила из «калашникова», рычала, отплевываясь от пыли, и материлась как извозчик… Наши ребята держались, но мы понимали, что, пользуясь численным преимуществом, противник в конце концов задавит нас.
Все, к счастью, обошлось. В тыл грузинскому воинству ударила рота чеченского батальона «Восток». Джигиты в российском камуфляже, но с черными вайнахскими шапочками, резво высыпали из потрепанных БМП-1, разрисованных надписями «Ямадаевцы», «Чечня» и «Мага». Раздался воинственный клич: «Аллах Акбар!» — и… Дальше было, как у Михаила Юрьевича Лермонтова: «Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины!..» Храбрые «витязи в драном натовском камуфляже» резво бросились бежать, да так, что даже на бэтээре их трудно было догнать. Некоторые прикинулись ветошью, продемонстрировав при этом рекорд скорости опорожнения кишечника и мочевого пузыря.
Да, такое не забывается… Так что придется напомнить «матери-командирше», причем предельно тактично.
— Товарищ Антонова… Нина Викторовна, мы с вами действительно виделись, правда, мельком, в Цхинвале, в августе 2008 года. Вы тогда были в звании подполковника. Помните, десятого августа, после боя корреспондент ИТАР-ТАСС берет интервью у ротного из батальона «Восток». Колоритный, матерый такой волчара, с рыжей бородой до пояса. А вы почти не изменились. Скажу честно, военная форма вам весьма к лицу.
Полковник Антонова опустила глаза — ага, вспомнила! Или делает вид, что вспомнила.
— Да, я тогда была при штабе группировки. А вы — в пресс-группе российских СМИ.
Я подумал про себя: «Вот скромница! Ну да, при штабе — в самом пекле она была». Но озвучивать мысли не стал и изобразил на лице понимающую улыбку:
— Точно так и было. Правда, поговорить мне с вами толком тогда не получилось. Я с передовыми частями отправился в сторону Гори и Тбилиси. Но героическая грузинская армия драпала так быстро, что мы их так и не сумели догнать. Ну, а вы?..
Полковник Антонова задумчиво посмотрела в сторону моря, будто что-то вспоминая:
— А моя дорога лежала в другую сторону, сначала в Зугдиди, а потом в Поти.
Тут я вспомнил одно загадочное происшествие, кажется, случилось оно двенадцатого августа.
— Американские «хаммеры» с секретной аппаратурой связи — это ваша работа?
— Знаете, Александр Васильевич, мне в тех благословенных краях пришлось увидеть много интересного, — полковник Антонова ловко ушла от ответа.
— Наверное, вы решили встретиться со мной не для приятных воспоминаний о былых славных делах и походах? — осторожно поинтересовался я. — Товарищ полковник, я вас внимательно слушаю.
— Нет, Александр Васильевич, кто старое помянет, тому…
«Вот, она еще и острить пытается!» — подумал я.
— Я бы хотела побеседовать с вами о цели нашей операции. А также о ее объективном освещении в прессе. Поскольку вы наш человек, то я считаю целесообразным посвятить вас в некоторые ее детали, с целью более эффективного информационного сопровождения операции.
Я пожал плечами:
— Речь идет о Сирии? К сожалению, я так и не смог побывать в этой стране. Был в Ливане, Турции, а вот в Сирии пока как-то не довелось.
— Ну, это не так уж и важно, — отмахнулась Антонова. — Вы журналист. Ваша профессия в чем-то сродни нашей. Как и разведчик, вы ищете информацию, анализируете ее. А потом, из увиденного и услышанного вами, пытаетесь создать нечто единое, цельное. Помимо всего прочего, журналисты иногда умудряются сунуть свой нос туда, куда не удается сунуть разведчику. Но я не о Сирии хочу поговорить с вами, а о Турции. Ведь во время ваших визитов вы проводили все свободное время не на пляжах Антальи, а посещали совсем другие уголки этой страны.
«Да, „контора“ работать не разучилась… — подумал я. — Впрочем, если бы они этого не знали, я бы весьма расстроился непрофессионализму своих бывших коллег…» — и уже вслух:
— Итак, с чего начнем?
— Не секрет, что Турция — это ключевой игрок на сирийской «шахматной доске». Без нее Башир Асад давно бы помножил на ноль всех мятежников. Но чего добивается Турция? Отделения от Сирии еще одного куска территории? Ведь территориальные дрязги между Сирией и Турцией начались не сегодня, и даже не вчера.
— Да, Сирия никогда не забудет то, что в конце тридцатых Франция передала Турции часть сирийской территории — Александреттский санджак, Искендерун. Сирия, естественно, с такой перекройкой ее территории не согласилась. Эта тема продолжала и продолжает быть камнем преткновения в отношениях между Турцией и Сирией. Искендерун, как удобный порт на Средиземном море и место слияния трех рек, имеет для Сирии стратегическое значение.
— Вижу, что владеете информацией, — улыбнулась Нина Викторовна. — Но до сего времени эти территориальные споры как-то обходились без применения силы. Что же, по-вашему, стало причиной обострения нынешней обстановки?
— Я полагаю, что нынешнее правительство Турции проводит политику ползучей османизации. Дело в том, что где-то в конце девяностых Турция, после череды военных переворотов, окончательно похоронила идеи отца турецкой революции Кемаля Ататюрка. Он мечтал о Турции свободной, независимой, светской, порвавшей с идеологией Османской империи.
Но 1990 год оказался роковым для турецкой экономики. Стало очевидно, что потеряны десятилетия. Синонимом экономической реформы тех лет стала дикая приватизация и либерализация, безработица, остановка работы многих предприятий, уменьшение государственных дотаций в образование. И все в согласии с вводными, которые давал Турции МВФ. Это-то привело к ухудшению ситуации в социальной сфере и массового недовольства среди населения. Власть оказалась неспособна бороться с обнищанием, и тем самым были созданы условия для создания исламистских партий. И они были созданы. В качестве идеологической платформы исламисты взяли идею неоосманизма, или неооттоманизма. Тогдашний министр иностранных дел Турции Ахмет Давутоглу на съезде своей Партии мира и развития заявил… — я заглянул в свою записную книжку: «Мы — неооттоманисты. Мы вынуждены заниматься соседями и другими странами, включая и Африку».
Неоосманисты предлагают «великий проект»: Турция хочет преодолеть status quo и превратиться в мощную региональную державу, которая будет претендовать на особую роль в отношениях со странами «османского наследия». Неоосманисты считают, что турки несут историческую ответственность за это пространство и обязаны играть в нем особую роль. Например, обеспечить создание некого подобия Османского экономического пространства по образцу общего рынка. В это пространство, по мнению неоосманистов, войдут страны, входившие в состав Османской империи. Неоосманисты уже заговорили о формировании общетурецкого дома «от Адриатики до Тихого океана» — не слабый размах у господ турок?
— Все правильно! — сказала внимательно слушавшая меня полковник Антонова. — Но вы не отметили еще один немаловажный момент: турецкие неоосманы — можно я так буду называть для краткости? — уже начали делить народы на «первостепенные» и «второстепенные». Вам ничего это не напоминает?
— Напоминает. И очень даже получаются интересные параллели. Я записал еще одно интересное высказывание турецкого аналитика, похоже, вашего, Нина Викторовна, коллеги. Он заявил буквально следующее: «Неоосманизм исходит из того факта, что Турция — региональная суперсила. Ее стратегическое положение и культура распространены в географических пределах Османской и Византийской империй. Согласно этому, Турция, как ключевая держава, обязана играть весьма активную дипломатическую и политическую роль в большом регионе, центром которого она является». Согласно доктрине, указаны следующие регионы — «второразрядные народы» — которые должны войти в зону турецкого влияния: балканские страны — Албания, Болгария, Босния и Герцеговина, Сербия без Воеводины, Македония и Молдавия; затем Кавказ — Азербайджан, Абхазия и Грузия; Украина, особенно Крым, Ближний Восток и некоторые центральноазиатские державы. Таким образом, турки не ограничатся только Сирией. Под их прицелом и наши северо-кавказские республики, и даже, возможно, Поволжье.
Полковник Антонова окинула меня пристальным взглядом:
— Наши аналитики дают примерно тот же расклад, только чуть подробнее. Теперь вы понимаете, Александр Васильевич, зачем мы отправились в это путешествие?
— Понимаю, Нина Викторовна, — я решил проявить толику профессиональной наглости: — Я даже понимаю, при чем тут ваши смежники и некий полковник Славян. Думаю, что в скором времени в турецкой прессе будут опубликованы некрологи погибших в различных авто- и прочих катастрофах людей, планирующих и руководящих операциями турецких спецслужб против Сирии. В общем, я все прекрасно понимаю, согласен с таким решением и буду готовить свои репортажи с учетом предоставленной вами информации.
— Тогда, Александр Васильевич, на этом я закончу нашу сегодняшнюю беседу, и, если вас не затруднит, по старой дружбе, поговорите с коллегами с телеканала «Звезда». Они ведь тоже должны правильно понимать происходящее и работать в интересах России.
19 декабря 2012 года, Балтийское море, борт учебного судна «Смольный», на траверзе Копенгагена.
О беседе со мной полковник Антонова, похоже, рассказала своим коллегам из ГРУ. Я сделал вывод об этом потому, что через пару часов после нашего плодотворного общения с Ниной Викторовной ко мне подошел все тот же Коля Ильин и официально пригласил меня на встречу с полковником ГРУ Вячеславом Николаевичем Бережным, известным в узких кругах под псевдонимом «Славян». Собственно, о самом полковнике Бережном знал еще более узкий круг лиц, в который допустили и мою скромную персону. Что-то милейший Колюня темнит. Видно, что задумана какая-то операция, в которой информационная составляющая предназначена лично мне. Ох, не зря в эту командировку отправили именно меня и никого другого, ох не зря!
Встреча произошла в уже привычном для бесед со мной месте. Похоже, что ребята из спецслужб оборудовали здесь своего рода «подиум», снабдив его соответствующей аппаратурой. Я полагаю, что все беседы со мной записываются, а потом тщательно изучаются, с анализом всех нюансов разговора. Мне ли не знать, как много интересного можно уловить при спокойном и неторопливом повторном прослушивании состоявшейся беседы. Ну и хрен с ними, пусть пишут, мне не привыкать, да и скрывать от них нечего.
Полковник Бережной внешне был неприметным мужчиной лет сорока пяти (позже я узнал, что ему исполнилось сорок восемь). Среднего роста, худощавый, с лицом, покорябанным мелкими шрамами, он держался уверенно и ровно. По точным и спокойным жестам и властному выражению лица сразу чувствовалось, что этот человек привык, и самое главное — умеет командовать. Даже дорогой шерстяной костюм смотрелся на нем как офицерский китель. Так и хотелось увидеть на нем погоны с тремя большими звездами.
— День добрый, Александр Васильевич, — приветствовал он меня, вежливо наклонив голову с аккуратным пробором.
— Добрый день, Вячеслав Николаевич, — я пожал его руку. — Чем обязан вашему вниманию к моей скромной персоне?
— Моя очаровательная коллега, Нина Викторовна, рассказала мне, что вы весьма лестно отзывались обо мне, — без улыбки произнес «Славян», — а разве мы уже с вами встречались?
— Встречались, Вячеслав Николаевич, восемнадцать лет назад. Вспомните новогодний штурм Грозного 31 декабря 1994 года. Я вошел в город на броне 131-й Майкопской мотострелковой бригады. До центра мы добрались практически без стрельбы. Слава богу, увлекшись съемками города и входящей в него техники, я не успел вместе с основными силами бригады оказаться в районе железнодорожного вокзала, где 131-ю бригаду и 81-й гвардейский полк окружили чеченцы. В суматохе уличных боев я забился в какой-то закуток и, прижав к груди сумку с фотоаппаратом и диктофоном, наблюдал, как всего в десяти метрах от меня чадит подожженная «чехами» БМП, тлеет ватный бушлат на убитом солдатике, а по улице бродят увешанные оружием чеченцы, добивая раненых.
Я недолго сидел в своем укрытии. Какой-то «бача» с двустволкой нашел меня и поднял истошный крик. Прибежавшие на его вопли автоматчики выволокли меня на свет божий. Спасла принадлежность к пишущей братии — тогда чеченцы предпочитали с ходу не резать глотки журналистам, дабы не портить свой имидж борцов за свободу и независимость. Меня повели в штаб Масхадова, который командовал обороной Президентского дворца.
Там мне и был бы кирдык. Ведь позднее я узнал, что в списках, составленных нашими иудами и переданных чеченцам, я числился как бывший сотрудник ПГУ. Живым из штаба Масхадова я вряд ли бы вышел. Спасли меня ребята из ГРУ, которыми командовал один лихой майор, очень похожий на вас, Вячеслав Николаевич. Они тихо и деловито завалили моих сопровождающих и вывели окольными путями к Консервному заводу, где закрепилась группировка 8-го корпуса генерала Льва Рохлина.
— Ах, вот оно что, — полковник улыбнулся, удивительным образом помолодев на двадцать лет. — Да, помню те дни. И вас, Александр Васильевич, тоже вспоминаю. Никогда не забуду, как мы сидели на мусульманском кладбище, куда «чехи» свозили своих убитых. Их было столько, что живые не успевали рыть могилы, и трупы просто сваливали в кучу. Ночью на кладбище сбегались бродячие собаки и рвали саваны трупов, чтобы отведать человечины… Я потом долго еще вздрагивал, услышав звук раздергиваемого белья, которое моя жена в морозный день приносила с улицы.
— Ох, Вячеслав Николаевич, досталось нам тогда по полной. Я потом ходил на зачистки с бойцами из питерского СОБРа. Много чего довелось повидать… Но давайте вернемся к нашим баранам. Кстати, сейчас мы проходим мимо одного примечательного места…
— Это вы о Копенгагене? Красивый город, дворец там симпатичный, Амалиенборг называется, памятник Русалочке еще… А что вас там так заинтересовало?
— Здесь родилась «политика канонерок». Не в Агадире в 1911 году, а здесь, в Копенгагене, в 1801 году. Тогда британский премьер-министр Аддингтон обратился к Дании с наглой нотой, в которой потребовал немедленно открыть датские порты для англичан. Наследный принц датский Фредерик в ответ заявил англам, что сумеет отразить силу силой. Узнав об этом, одноглазый и однорукий адмирал Нельсон с радостью отплыл из Плимута громить датский флот. Формально эскадру возглавлял старый адмирал Паркер, смертельно боявшийся темных ночей и льдов Балтийского моря. Когда два из дюжины кораблей Нельсона сели на мель, а остальные оказались под градом картечи из орудий форта, прикрывавшего Копенгаген, и, датских плавучих батарей, Паркер приказал поднять сигнал о прекращении сражения. «Прекратить бой? — заорал Нельсон. — Будь я проклят, если подчинюсь приказу!» — и, приставив подзорную трубу к пустой глазнице, сказал своему помощнику: «Уверяю вас, я не вижу никакого сигнала».
Датчане мужественно защищались, но их плавбатареи вышли из строя. Пламя с них угрожало перекинуться и на корабли англичан. Тогда Нельсон нашел выход. Он составил под гром пушек обращение к датчанам: «Если пальба из города будет продолжаться, адмирал окажется вынужденным предать огню захваченные им суда, и даже не будет иметь возможности спасти жизнь храбрецов, которые так доблестно их защищали…»
По сути дела, этот урод превратил пленных в живой щит. Чем вам не Басаев? И принц Фредерик велел прекратить огонь. Были убиты более двух тысяч датских моряков, сильно пострадал и сам Копенгаген. За бандитский налет на столицу Дании Нельсон получил титул виконта; орденами же его не наградили, ибо война фактически не была объявлена.
— Да, интересная и поучительная история, — сказал полковник Бережных, — но какое она имеет отношение к нашим сегодняшним реалиям?
— А вы вспомните Ирак, Ливию, Сербию… Разница лишь в том, что вместо пушечных ядер парусных кораблей нынешние нельсоны используют «Томагавки» и кассетные бомбы со своих авианосцев. Наше же соединение будет для Сирии своего рода прикрытием от использования «политики канонерок». У вас же, Вячеслав Николаевич, будет своя задача, а у меня своя. Вы, наверное, хотели со мной поговорить о том месте, где эти задачи пересекаются? Мы с вами оба служим Родине, несмотря на то что сейчас одеты в штатское. И оба понимаем, что такое боевая задача и армейская дисциплина. Вячеслав Николаевич, ни в вашем ведомстве, ни в моем дураков не держат…
— В каком «вашем», — коротко хохотнул он, — в том, в котором вы работали раньше, или в том, в котором сейчас?
— В обоих, — улыбнулся я. — Помните замечательный роман, а затем и фильм по нему — «ТАСС уполномочен…»?
— Точно! — улыбка слетела с его лица. — Ну-с, продолжайте…
— Мир пришел к такому состоянию, что «Боливар не вынесет двоих». Или в нем будут рулить американцы со своими либерально-монетарно-политкорректными глупостями, или… В ближайшие годы грядет грандиозная разборка, и наш поход — одна из мер, чтобы отодвинуть ее подальше от наших границ. В настоящее время примерно тем же самым занимается Иран, и янки находятся в растерянности. Таких людей, как вы и ваши коллеги, не вывозят за пределы России просто так, людей посмотреть и себя показать. Короче, если вашу операцию не засекретят на веки вечные, то я хотел бы получить ту часть информации, которая будет разрешена к открытому доступу, и сделать о вас и вашей группе хороший материал. Страна должна знать своих героев.