Забытая комната - Линкольн Чайлд 2 стр.


Сидевшая за длинным письменным столом женщина подняла голову и вопросительно посмотрела на него.

– Доктор Логан?

– Совершенно верно.

– Я предупредила директора. Он сейчас спустится.

Логан кивнул.

– Спасибо.

Он посмотрел на обтянутые кожей кресла и диванчики, дополнявшие обстановку приемной, и уже собирался сесть, когда в дверном проеме образовалась знакомая фигура. Грегори Олафсон, конечно, постарел – некогда густые черные волосы были теперь белее снега, морщинки у глаз, проступавшие, только когда он смеялся, врезались в кожу глубокими бороздками, – но не печать возраста, а нечто иное лежало на его лице. Увидев гостя, Олафсон улыбнулся, однако улыбка, едва появившись, тут же погасла.

– Джереми. – Он шагнул к Логану, протягивая руку. – Рад снова тебя видеть.

– Здравствуй, Грегори.

– Понимаю, ты, должно быть, спрашиваешь себя, что это все значит. Идем – я объясню в кабинете.

Он повернулся и вышел из приемной. Логан последовал за ним.

3

Кабинет Олафсона остался таким, каким и помнил его Логан. Темные, в эдвардианском стиле, деревянные панели, начищенные до блеска латунные ручки, сохранившиеся с незапамятных времен и изображавшие непонятно что картины на стенах – Олафсон предпочитал абстрактный экспрессионизм. Занимавшие одну стену высокие, с прочными рамами окна открывали вид на ухоженный ландшафт: зеленую лужайку, спускающуюся к скалистому обрыву над бурливым океаном. Тяжелые, с освинцованным стеклом, рамы были слегка подняты, и Логан слышал далекий шум бьющихся о берег волн и ощущал солоноватый запах моря.

Директор предложил гостю кресло и сам опустился в соседнее.

– Спасибо, что приехал так быстро.

– Ты сказал, что дело срочное.

– Таковым я его и считаю. Но почему… тут есть определенные затруднения. Это… – Олафсон на секунду замялся. – Это по твоей части. Вот я и решил, пока ты не занят, воспользоваться твоими услугами.

В комнате стало тихо, несколько секунд мужчины молча смотрели друг на друга.

– Прежде чем сказать что-то еще, – продолжил наконец Олафсон, – мне нужно быть уверенным, что на твою оценку не повлияют ни предубеждения, ни недоброжелательность, которые могли возникнуть вследствие… э… наших прошлых разногласий.

За этим вступлением последовала еще одна пауза. Сидя в кресле, Логан задумчиво смотрел на директора «Люкса». Последний раз они с Олафсоном разговаривали лет десять назад, и тогда он сидел в этом же самом кресле. И время года было то же. И даже выражение лица у его собеседника – взволнованное, нетерпеливое. Продравшись через завесу времени и памяти, пришли обрывки тогдашней короткой речи Олафсона: «Некоторые наши сотрудники больше озабочены… восприняли недостаток академической строгости… на первом месте должно стоять благо старейшего и самого престижного политического института нации…»

Логан сел поудобнее.

– С этим проблем не будет.

Директор кивнул.

– Я могу положиться на твою полнейшую осмотрительность? Многое из того, что ты услышишь, является секретом даже для факультета, стипендиатов и штатных работников.

– Осмотрительность и осторожность – часть моей работы. Не стоило и спрашивать.

– В том-то и дело, что я обязан это сделать. Ладно, спасибо. – Олафсон бросил взгляд в окно и снова повернулся к гостю. – Помнишь доктора Стрейчи?

Логан на секунду задумался.

– Ты имеешь в виду Уилларда Стрейчи?

Олафсон кивнул.

– Он ведь занимается компьютерами, так?

– Верно. Некоторое время назад Стрейчи оказался в центре… э… весьма трагического происшествия, произошедшего здесь, в «Люксе».

Так вот откуда это непонятное ощущение напряженности, подумал Логан, вспомнив свое недолгое пребывание в приемной.

– Рассказывай.

Прежде чем продолжить, директор снова посмотрел в окно.

– Последние пару недель Стрейчи был сам не свой.

– А конкретнее? – спросил Логан.

– Беспокойный. По-видимому, не спал или сильно недосыпал. Раздраженный, что, если помнишь, совершенно ему несвойственно. И еще… – Олафсон снова замялся. – Начал разговаривать сам с собой.

– Неужели?

– Так мне докладывали. Разговаривал негромко, бормотал что-то под нос, но подолгу и временами весьма оживленно. А три дня назад у него вдруг случился нервный срыв.

– Продолжай.

– Потом вспылил, начал нападать на свою ассистентку. – Олафсон нервно сглотнул. – Какая у нас здесь служба безопасности, ты и сам знаешь – можно сказать, одно название, и регулировать такого рода… проявления мы не в состоянии. Кое-как удержали, изолировали в гостевой библиотеке на первом этаже, а потом позвонили девять-один-один.

Логан молчал, ожидая продолжения, но Олафсон поднялся, подошел к стене и отвел в сторону декоративную занавеску, скрывавшую проекционный экран. Потом он выдвинул ящик в той же стене, достал цифровой проектор, подключил к сети и направил на экран.

– Нам обоим – и тебе, и уж точно мне – будет легче, если ты увидишь все сам. – Директор шагнул к стене, щелкнул выключателем и включил проектор.

Некоторое время экран оставался темным. Потом по нему пробежали какие-то цифры. И лишь затем появилась «картинка», черно-белое, немного зернистое при данном уровне увеличения изображение: сигнал поступал с камеры системы видеонаблюдения. По нижнему краю рамки поползла отметка времени и даты. Помещение Логан узнал сразу. Это была, как и сказал Олафсон, гостевая библиотека «Люкса»: роскошно обставленная комната с изысканными канделябрами и кессонным потолком. Три стены были заставлены книгами, четвертая отдана нескольким высоким окнам с такими же, как в директорском кабинете, тяжелыми рамами. Повсюду в этом просторном помещении стояли кресла, оттоманки и банкетки. Библиотека не предназначалась для работы – настоящая, рабочая, находилась где-то в другом месте, и книгами была укомплектована гораздо полнее, поскольку ее создали с иной целью: производить впечатление на гостей и потенциальных клиентов.

В какой-то момент в поле зрения установленной где-то вверху камеры видеонаблюдения появился человек, который расхаживал взад-вперед по дорогому ковру и явно пребывал в состоянии крайнего возбуждения. Он то рвал на себе одежду, то дергал себя за волосы. Присмотревшись, Логан узнал доктора Стрейчи, изрядно постаревшего и выглядевшего лет на шестьдесят – шестьдесят пять. То и дело ученый останавливался и наклонялся вперед, зажимая ладонями уши и как будто пытаясь блокировать некий невыносимый звук.

– Мы поместили его туда, – объяснил Олафсон, – чтобы не навредил ни себе, ни кому-либо еще до прибытия помощи.

Тем временем на экране Стрейчи подошел к двери и принялся дергать ее, что-то при этом выкрикивая.

– Что он говорит? – спросил Логан.

Олафсон покачал головой.

– Не знаю. Боюсь, какой-то бред. Качество аудиозаписи очень низкое, встроенный микрофон имеют лишь немногие камеры видеонаблюдения.

Между тем Стрейчи не только не успокаивался, но и наоборот, возбуждался все сильнее. Он стучал по стенам, выдергивал с полок и швырял через комнату книги. Снова и снова ученый останавливался, затыкал пальцами уши и мотал головой, как поймавший крысу пес. Потом подошел к окну и принялся колотить по нему кулаками, но разбить освинцованное стекло оказалось не так-то просто. Потерпев неудачу, Стрейчи заметался, как слепой, по библиотеке, шатаясь, размахивая руками, натыкаясь на стены и переворачивая столы. В какой-то момент он оказался недалеко от камеры, и голос его стал яснее, но потом Стрейчи отвернулся, отдуваясь и оглядываясь по сторонам. И вдруг затих.

Краем глаза Логан заметил, что Олафсон перестал смотреть на экран.

– Должен предупредить, Джереми, эта часть чрезвычайно неприятная.

Человек на экране снова направился к окнам. Сначала медленно, потом быстрее, решительнее. Подойдя к ближайшему, он попытался поднять раму, но та сдвинулась лишь на несколько дюймов.

Стрейчи перешел к соседнему окну и принялся дергать раму вверх, но и здесь его успех измерялся парой дюймов. Старомодные, с металлическим кантом, рамы были очень тяжелы; кроме того, их десятилетия не чистили и не смазывали.

С третьим окном узнику повезло больше – уже со второй попытки рама поддалась и сравнительно легко пошла вверх. Сначала Стрейчи толкал ее обеими руками, потом приспособился делать это плечом. Логан даже расслышал, как он сопит от натуги. Старания наконец увенчались успехом, и рама поднялась на максимальную высоту: почти на пять футов от подоконника.

Сетки на окне не было, поскольку библиотека находилась на первом этаже, и теперь ученому открылся путь к свободе. Оставалось только сделать еще один шаг. «Так в чем же здесь трагедия? – подумал Логан. – Ну поехала крыша у одного ученого, и что?»

Стрейчи, однако, выпрыгивать из окна не стал, но наклонился, протянул руку к правому краю и как будто нащупал что-то в пазе. Цепь, понял вдруг Логан и, заинтригованный, даже подался вперед. Держа цепь в одной руке, другой Стрейчи совершал какие-то манипуляции с неким предметом, который оставался скрытым от камеры наблюдения.

Стрейчи, однако, выпрыгивать из окна не стал, но наклонился, протянул руку к правому краю и как будто нащупал что-то в пазе. Цепь, понял вдруг Логан и, заинтригованный, даже подался вперед. Держа цепь в одной руке, другой Стрейчи совершал какие-то манипуляции с неким предметом, который оставался скрытым от камеры наблюдения.

Потом он поднял руку, и Логан увидел в ней железный противовес, штуковину около десяти дюймов в длину и, по-видимому, довольно тяжелую. Отсоединив противовес от цепи, Стрейчи бросил его на пол. Теперь рама оставалась в поднятом положении лишь потому, что ученый удерживал цепь.

Логан вдруг поежился, словно его коснулось леденящее дыхание страха.

Не выпуская цепь, Стрейчи опустился на колени перед окном и положил голову на подоконник. Логан замер, не отрывая взгляд от экрана и слыша хриплое, прерывистое дыхание.

А потом Стрейчи выпустил цепь из пальцев… С резким пронзительным скрипом, напоминающим гудок поезда, тяжелая металлическая рама ухнула вниз. И даже грохот от удара не заглушил жуткий треск кости. Тело несчастного дернулось, словно от прикосновения оголенного электрического провода. Логан торопливо отвернулся, но еще раньше отрубленная голова улетела в цветочную клумбу под окном библиотеки, а бесстрастный глаз камеры наблюдения зафиксировал густой поток черной крови.

4

По меньшей мере с минуту мужчины оставались на месте. Потом директор включил свет, убрал в ящик проектор, завесил шторой экран и вернулся к своему креслу.

– Боже мой, – пробормотал Логан.

– Мы, разумеется, не могли скрыть факт самоубийства Стрейчи, – вздохнул Олафсон, – но по понятным причинам постарались свести к минимуму детали происшествия. Тем не менее какая-то информация просочилась… ходят слухи… – Он посмотрел на Логана. – Должен спросить, у тебя уже есть какие-то мысли?

– Боже мой, – повторил Логан.

Увиденное потрясло его. Он пытался вызвать из памяти образ Уилларда Стрейчи, сохранившийся с тех времен, когда они вместе работали в «Люксе», но каждый раз видел тихого, немного стеснительного мужчину с жидкими, мышиного цвета волосами. При встречах они обменивались ничего не значащими улыбками, кивали друг другу, однако никогда не разговаривали.

Стараясь отойти от шока, Логан повернулся к Олафсону.

– Думаю, – медленно начал он, – покончить с собой таким способом может только тот, кто совершенно не в состоянии прожить хотя бы еще одну минуту. Он не мог ждать, когда получит доступ к таблеткам, оружию, автомобилю или сумеет забраться на крышу. Ему требовалось умереть. Срочно. Не откладывая.

Директор кивнул и подался вперед.

– Я не занимаюсь повседневными делами «Люкса» – эта обязанность возложена на Перри Мейнарда. Но я знаю Уилла Стрейчи более тридцати лет. Человек психически стабильный, сдержанный, в высшей степени благоразумный. Ко всему прочему, был одним из моих лучших друзей и шафером на моей свадьбе. Чтобы Уилл напал на кого-то… такое невозможно. И он никогда бы – никогда – не совершил самоубийство. Тем более таким ужасным образом. Его всегда отталкивало уродство, он избегал любого рода сцен. Поступок, свидетелями которого мы были, глубоко противен самой его натуре.

Олафсон наклонился еще ниже.

– Власти, разумеется, просто зафиксировали самоубийство, и на этом все закончилось. Они вообще весьма туманно представляют, что такое политические институты и кто в них работает. А полицейский психиатр, насколько я помню, отделался такой отпиской: «Короткий реактивный психоз, вызванный состоянием фуги». – Он горько усмехнулся. – Но я же понимаю, что это не так. И я понимаю кое-что еще: человек на видео – не тот, кого я знал. Вот так. Все просто – и все сложно. Поэтому мы и пригласили тебя.

– Не вполне мое направление, – сказал Логан. – Я – энигматолог, а не частный детектив.

– А разве здесь не энигма? – спросил Олафсон, и голос его задрожал от сдерживаемых чувств. – Я ведь только что сказал: человек на видео – не Уиллард Стрейчи. Уилл никогда бы так не поступил. И тем не менее налицо факт, отрицать который невозможно: он покончил с собой. Ты это видел. А я видел еще и тело. – Директор перевел дух и провел ладонью по лбу. – Нужно выяснить, что с ним случилось. И нужно это не мне, а «Люксу».

– Ты говоришь, что он был одним из лучших твоих друзей. Его что-нибудь беспокоило? В личной жизни? На работе?

– В последние год-два я видел Уилларда не так часто, как хотелось бы. – Олафсон махнул рукой в сторону заваленного бумагами стола. – Но, уверен, его ничто не беспокоило. Он не был женат, жил один, и такая жизнь вполне его устраивала. В финансовом плане был независим. Со здоровьем никаких проблем; весь здешний персонал проходит ежегодный медосмотр, и последний, два месяца назад, ничего не выявил – я сам проверял. Насколько мне известно, Уилл собирался уходить; однако об этом лучше поговорить с его ассистенткой Ким или же доктором Мейнардом. Но уверяю тебя, перспектива отставки ничуть его не пугала. В «Люксе» он был полным стипендиатом и внес огромный вклад в исследования, область которых сам же и выбрал. Ему было чем гордиться и ради чего жить. Когда мы обедали в последний раз, Уиллард много говорил о том, чем ему не терпится заняться в отставке. Он планировал тур по соборам Европы – увлекался архитектурой и архитектурным дизайном, много читал по этому предмету. Думал вернуться к музыке… Ты, наверное, не знал, что он был талантливым пианистом и получил классическое музыкальное образование? Долгое время, год за годом, ему приходилось отказываться от серьезной практики из-за занятости на работе. А еще Уиллард мечтал поплавать по Средиземному морю – он был неплохим моряком. Так что у него имелось все, ради чего стоит жить. Всё.

Почти минуту в кабинете стояла тишина. Потом Логан кивнул.

– Я согласен. Но только при одном условии. Мне понадобится полный, неограниченный допуск ко всем офисам, лабораториям и архивам «Люкса».

– Хорошо, – после секундной, почти незаметной паузы сказал директор.

– Мне нужно как-то представляться? Объяснять причину, почему я нахожусь здесь, что выискиваю и высматриваю, с какой стати задаю вопросы? Как-никак у меня ведь с «Люксом», скажем так, своя история, и ее надо принимать во внимание.

Олафсон огорченно поморщился.

– Я уже думал об этом. Многие из тех, кого ты знал десять лет назад, до сих пор работают здесь. Ты, конечно, за эти годы стал личностью весьма известной. Но, поскольку тебе потребуется свобода действий, я не вижу оснований ни скромничать, ни маскироваться, ни вводить людей в заблуждение. Ты здесь по приглашению совета директоров, и твоя задача – изучить обстоятельства смерти доктора Стрейчи. Вот так. А уточнять я не собираюсь.

– Очень хорошо. Прежде чем приступлю к делу, надо ли мне знать что-то еще?

– Да. – Директор на секунду задумался. – Чтобы не было недосказанностей, хочу сразу предупредить: не все здесь будут рады тебя видеть. Я имею в виду не только твою, как ты выразился, историю с «Люксом». После тебя в организацию влилось много свежей крови, но по сути «Люкс» остался местом очень консервативным. Ты встретишь людей, которые будут сомневаться в твоих мотивах, людей, которые будут относиться к тебе с недоверием. Скажу больше, при обсуждении вопроса о твоем приглашении совет директоров разделился пополам, три на три. Так что для принятия решения голосовать пришлось мне.

Логан немного устало улыбнулся.

– К этому я привык. Похоже, такое уж невезучее место.

– Ты ведь все еще работаешь в Йеле, верно?

– Верно.

– Что ж, это обстоятельство может сыграть в нашу пользу. – Олафсон поднялся. – Идем – оформим все по правилам.

5

В половине пятого того же дня Логан стоял в своем кабинете на третьем этаже и задумчиво смотрел в окно. Окно было той же, что и в гостевой библиотеке, конструкции – тяжелое, с освинцованным стеклом и облицованное металлом, и Логан знал, что уже никогда больше не посмотрит на него так, как прежде. Сейчас оно было закрыто, но ученый все равно слышал глухой рокот Атлантики, бросающей волны на скалистый берег.

Логан поднял руку и провел пальцами по оконной раме. История «Люкса» началась с частного клуба, основанного в начале 1800-х шестью профессорами Гарварда для обсуждения вопросов искусства и философии. С годами амбиции и возможности заведения росли, цели расширялись, и в 1892-м клуб был реорганизован в «Люкс»; в нем появился свой устав, а финансовое положение укрепилось за счет щедрых пожертвований. Старейший в стране институт политических исследований – «мозговой центр» для непосвященных – более чем на два десятилетия опередил Институт Брукингса. В первые годы существования ему сопутствовал беспрецедентный успех. В условиях быстрого роста прежние помещения уже не соответствовали новым требованиям, и «Люкс» перебазировался из Кембриджа сначала в Бостон, а потом, в начале 1920-х, в Ньюпорт, где у наследников одного эксцентричного миллионера был куплен особняк, известный как «Темные фронтоны». В последующие годы институт продолжал благоденствовать, проводя исследования в таких областях, как экономика, политика, прикладная математика, физика, а в последнее время и компьютерная наука. Единственной запретной темой – и это оговаривалось в уставе организации – являлись исследования, результаты которых могли быть в той или иной форме использованы в военных целях. Этим «Люкс» отличался от других «мозговых центров», которые с готовностью принимали прибыльные заказы на проведение соответствующих работ.

Назад Дальше