Логан нахмурился.
– Не понимаю.
– Как я уже сказал, программирование сильно изменилось. В наше время это объекты, наследование классов, скриптовые языки. Те самые новшества, которые обеспечили революционный прорыв «Параллакса» при его появлении, впоследствии затруднили его модернизацию. И, давай будем смотреть правде в лицо, «Параллакс» устраивал Стрейчи таким, каким был. Он просто продолжал совершенствовать свое детище, тогда как многие более крупные клиенты шли дальше.
– И их деньги уходили другим.
Мейнард болезненно поморщился, но кивнул, соглашаясь с собеседником.
– В любом случае Стрейчи был накрепко связан с «Люксом». Здесь он стал старшим стипендиатом. Здесь добился успехов, которыми мы все гордились. Хотя он вполне мог бы уйти в отставку с полным пансионом, мы были только рады, чтобы его работа по реляционной базе данных продолжалась. Но наверху решили, что такое исследование может рассматриваться только как побочное.
– Другими словами, как хобби, а не оплачиваемая работа.
– Платили ему как и прежде, но несколько месяцев назад мы поступили с Уиллардом так, как поступаем со всеми нашими стипендиатами, которые отходят от своего основного исследования. Мы нагрузили его еще и административными обязанностями, причем такими, которые могли принести «Люксу» непосредственную выгоду.
– Как поступают со штатным профессором, переводя его на должность помощника декана.
– Примерно так.
– Ты можешь сказать, в чем состояли эти административные обязанности? – спросил Логан.
– Предложение, вообще-то, исходило от Роджера Карбона. Уилларда назначили ответственным за реставрацию Западного крыла, которое, как ты, наверное, знаешь, не обновлялось целую вечность. Последние несколько лет им фактически не пользовались. Дело не в том, что находиться там небезопасно, но оно определенно требует полного переоснащения и приведения в соответствие с требованиями двадцать первого века. Не мне тебе говорить, что потеря таких площадей сильно затруднила нашу работу, несмотря даже на расширение служебных построек. Так что восстановление Западного крыла стало для «Люкса» задачей первостепенной важности.
– Уиллард Стрейчи тоже считал это важным?
Мейнард пытливо посмотрел на Логана.
– Если ты думаешь, что Уиллу не нравилось это поручение или он рассматривал его как нечто недостойное, своего рода понижение, то ты сильно ошибаешься. Он знал, как работает «Люкс», и страстно увлекался архитектурой. У него появился шанс взять прекрасный архитектурный образчик конца девятнадцатого века и перепрофилировать его в современное и утилитарное пространство. Уилл не собирался пачкать руки, орудуя пневматическим молотком – он занимался проектированием функциональности, пытаясь сбалансировать практическое с эстетическим. Как бы выступал в роли домовладельца, объясняющего подрядчику, что он хочет получить, но, разумеется, при совсем другом порядке величин. С ним, конечно, работал архитектор – уточнял проекты, занимался инженерным обеспечением, – но идеи рождал Стрейчи. И, судя по всему, работа пришлась ему по душе. Я, естественно, виделся с ним не каждый день. Тебе надо поговорить с мисс Миколос.
– Кто такая?
– Ким Миколос, его ассистентка.
– Та самая, на которую он напал?
Короткая пауза.
– Да.
– Что ты можешь сказать о поведении Стрейчи в последние недели?
– Ко мне многие по этому поводу обращались. Вообще-то, я даже намеревался поговорить с ним… – Мейнард ссутулился, отвел взгляд в сторону. – Теперь уже поздно, и я никогда не узнаю, мог ли сделать что-то для него, как-то ему помочь.
– Ты упомянул, что он работал с архитектором…
– Да. Как оказалось, с правнучкой того самого архитектора, который и построил «Темные фронтоны». Ее зовут Памела Флад. Продолжает семейные традиции – у нее архитектурная фирма. Нам с нею повезло.
Логан взял его слова на заметку.
– Извини, Джереми. – Мейнард взглянул на часы. – Мне нужно на собрание. Позже с радостью отвечу на любые твои вопросы. – Он поднялся из-за стола.
– Если можно, еще один.
Мейнард остановился.
– Конечно.
– Вчера вечером, за обедом, доктор Карбон посоветовал мне спросить о «других».
Мейнард нахмурился.
– Он так сказал?
– Да. И предложил обратиться именно к тебе.
Мейнард медленно покачал головой.
– У Роджера особое чувство юмора – я никогда его не понимал. Может, и над тобою подшучивал – ты же знаешь, он твои исследования никогда всерьез не воспринимал.
– Знаю. Но что он имел в виду? Каких «других»?
Мейнард снова посмотрел на часы.
– Извини, Джереми, но я действительно никак не могу опоздать на это собрание. Пожалуйста, держи нас с Грегори в курсе. И, что бы ты ни делал, будь осмотрителен. Замарать репутацию такого почтенного учреждения, как «Люкс», очень легко. – Он улыбнулся и жестом предложил Логану выйти из кабинета первым.
8
Часом позже Логан, повесив на плечо холщовую сумку, шел по центральному коридору «Люкса». Коридор этот – шутники называли его Дамской дорожкой – сохранился в почти неизменном виде с той давней поры, когда особняк был частной резиденцией. Роскошь била в глаза: широкие полированные деревянные половицы; изящные стенные панели; кессонный потолок; позолоченные бра и огромные, написанные маслом портреты в золоченых рамах. Этот коридор являлся еще и самым длинным в особняке: проходя через все здание, он растянулся, по городским меркам, почти на три квартала, от Западного крыла до Восточного. И тем не менее при всем великолепии посетители видели его крайне редко. Отчасти потому, что третий этаж был отдан под частные офисы и апартаменты стипендиатов «мозгового центра». Другой причиной могло стать данное коридору прозвище – у посторонних, чего доброго, возникли бы неуместные вопросы.
Даму, о которой шла речь, звали на самом деле Эрнестина Делаво, и она была женой первого хозяина «Темных фронтонов». Красивая, воспитанная, образованная, Эрнестина являла собой продукт одной из славнейших бостонских семей и лучших европейских пансионов благородных девиц. К несчастью, она обладала нервическим темпераментом и слабой конституцией. Смерть единственного сына от оспы оказалась для нее слишком сильным ударом. Слезы, проливавшиеся порой без какой-либо особенной на то причины, недостаток аппетита и бессонница стали ее постоянными спутниками. Доктора, призванные ее супругом Эдуардом – человеком весьма эксцентричным, в бессилии разводили руками и прописывали патентованные средства, назначаемые при излечении недуга, называемого ими неврастенией. Однажды ночью (шел 1898 год) Эрнестина Делаво увидела, или посчитала, что увидела, своего умершего сына – простирая к ней руки, мальчик стоял в конце этого самого коридора.
С того раза она каждую ночь бродила по коридору, неустанно призывая сына. Но больше несчастная женщина его не видела. В конце концов, через два года, бурным декабрьским вечером миссис Делаво вышла из особняка, добрела до моря и бросилась с обрыва в Атлантический океан.
Эдуард Делаво так и не оправился полностью от двойной утраты. Остаток жизни он провел в уединении, тратя силы и деньги на изыскание способа установки связи с ушедшими в мир иной супругой и сыном. Почти разорившись, вдовец умер в 1912 году. Заколоченный и необитаемый, особняк так и простоял до тех пор, пока «Люкс» не перебазировался из Бостона в Ньюпорт и не приобрел пустующее здание. Ходили, однако, слухи, что и после появления нового владельца дух Эрнестины Делаво появляется в особо бурные ночи и разгуливает по коридору с платком в руке, призывая сына по имени.
Логан ее не видел. И даже не встречал тех, кто видел. Но легенда не умирала.
Теперь он остановился перед массивной деревянной дверью с табличкой, на которой значилось следующее:
382
У. СТРЕЙЧИ
К. МИКОЛОС
Он постоял секунду-другую, потом постучал. Из-за двери тут же донесся женский голос:
– Войдите.
Логан вошел. Комната оказалась довольно маленькой и, судя по открытой двери в дальней стене, служила приемной. Та, что находилась за нею, была значительно больше. На книжных полках стояли технические журналы и учебники, теснились снабженные ярлычками рукописи; на единственном письменном столе лежали нотные листы и монографии. При этом, как ни странно, комната сохраняла вид скорее организованный, чем беспорядочный. Окон не было, как и фотографий или картин на стенах; их заменяли с полдюжины стеклянных рамок с бабочками – большими и маленькими, монохромными и радужными, как павлины.
За столом сидела женщина лет двадцати пяти или двадцати шести; ее пальцы лежали на клавиатуре рабочей станции. Короткие иссиня-черные волосы, вздернутый носик и – при худеньком телосложении – круглый подбородок с ямочкой, напомнивший Логану Бетти Буп[3]. Накануне он видел ее за обедом в столовой – она оживленно обсуждала что-то с молодыми коллегами.
– Вы – Кимберли Миколос? – спросил Логан в ответ на ее выжидающий взгляд.
– Да, – ответила она. – Язык сломаешь, правда? Пожалуйста, называйте меня Ким.
– Так тому и быть.
Она улыбнулась.
– Боюсь, я знаю, кто вы.
Логан безнадежно вздохнул.
– В таком случае… Вы не против, если я сяду?
– Я даже буду настаивать на этом.
Логан начал садиться, но вдруг заметил на стене у стола рамочку с короткой, отпечатанной черным шрифтом цитатой на латыни: «Forsan et haec olim meminisse iuvabit». Он замер.
– Что такое? – спросила женщина. – Увидели привидение?
– В моей работе это профессиональный риск. Но дело не в этом. – Он сел и указал на рамочку с цитатой. – Вергилий. «Энеида». Книга первая, строка двести третья.
– Какая эрудиция… Всегда есть чем козырнуть.
– Я не знаток по этой части. Просто точно такая же цитата висит и над моим рабочим столом. Может быть, и об этом будет приятно вспомнить когда-нибудь.
Миколос вскинула брови.
– Наверное, это значит, что мы станем лучшими друзьями.
– Может быть. Мне тоже нравятся бабочки.
– Они мне не просто нравятся. Я их обожаю. Еще с детства. Посвящаю им все свободное время. Взгляните на эту. – Она указала на небольшую бабочку в ближайшей рамке: коричневую, с черными глазками и оранжевыми полосами на крыльях. – Сатир Митчелла. Очень редкая. Я поймала ее, когда мне было тринадцать лет. Им тогда еще ничто не угрожало.
– Красивая, – Логан перевел взгляд с бабочки на Миколос. – Так вы знаете, кто я?
– Видела вас в каком-то документальном фильме на Ти-би-эс. О раскопках гробницы древнего фараона – первого фараона, если не ошибаюсь. Вас я запомнила из-за вашей профессии. – Она наморщила лоб. – Какое-то необычное слово. Это… эно…
– Энигматолог, – подсказал Логан, подумав, что сравнение с Бетти Буп несправедливо, и подбородок мисс Миколос больше напоминает Клодетт Колбер[4].
– Точно, энигматолог.
– Что ж, рад, что вы видели тот фильм. Сэкономлю время на вступлении.
Она с любопытством посмотрела на него.
– Будете изучать Дамскую дорожку?
– Увы, нет. Совет директоров поручил мне расследовать смерть Уилларда Стрейчи.
Она медленно опустила глаза и уже совсем другим тоном произнесла:
– Этого я и боялась.
– Мисс Миколос, понимаю, вам трудно. Постараюсь не мучить вас вопросами слишком долго. Но вы были ближе к доктору Стрейчи, чем кто-либо другой. Надеюсь, вы понимаете, почему мне так важно поговорить с вами.
Она молча кивнула.
– Для начала расскажите немного о себе. Как вы попали в «Люкс», как стали работать с доктором Стрейчи…
Миколос отпила чая из стоявшей на столе чашки.
– Я не знаю, насколько хорошо вы знакомы со здешней системой привлечения специалистов. Они довольно привередливы.
– Это еще слабо сказано.
– Примерно так же британцы набирают потенциальных шпионов в МИ-6. «Люкс» держит охотников за талантами в нескольких лучших университетах. Ищут перспективных, подающих надежды ребят с подходящим темпераментом, пытливых, любознательных – «Люкс» обеспечивает своих хедхантеров специальными анкетами, а когда находят, связываются с фондом. Кандидата изучают более детально, и если результат положительный и есть открытая профильная вакансия, ему делают предложение. В моем случае было так: четыре года назад я получила магистерскую степень в Массачусетском технологическом институте и планировала перейти сразу к докторской. Но потом получила награду Компьютерного общества по номинации обфускационных программ, и меня навестил рекрутер из «Люкса». – Она пожала плечами. – И вот я здесь.
– Какая специализация была у вас в МТИ?
– Стратегическое проектирование программного обеспечения.
– Впервые о таком слышу.
– Довольно новая область. Основное направление – защита программ от опасной цифровой среды: «червей», туннелинга, реверс-инжиниринга, вторжений враждебных корпораций или правительств. И, конечно, тот, кто этим занимается, учится писать собственные алгоритмы реверсивного инжиниринга. – Она лукаво улыбнулась.
– Вас взяли именно на место ассистента доктора Стрейчи?
Миколос кивнула.
– Его прежняя ассистентка ушла – готовилась стать матерью и решила полностью посвятить себя ребенку. – Она помолчала. – Любопытная тенденция у замужних женщин – они то и дело беременеют.
– Я и сам частенько об этом задумывался. – Логан откинулся на спинку стула. – А вы подходили для такой работы? Я имею в виду, с доктором Стрейчи. Он ведь как-никак занимался реляционными базами данных.
Миколос ответила не сразу.
– Не знаю, насколько хорошо вы знакомы с предметом. Они ведь намного мощнее и гибче неструктурированного файла или иерархических баз данных. Система управления базами данных самого Стрейчи, «Параллакс», была на момент появления настоящим открытием. Он – феноменальный кодировщик. Нет, правда. Начать с того, что язык, на котором он ее написал, «Си», очень компактный. Мало того, у него каждая строчка выполняла тройную функцию. И все-таки «Параллакс» был… ну, скажем так, продуктом своего времени. «Люкс» искал способ приспособить его для более широкого и менее требовательного рынка.
– И это означало вливание свежей крови.
– В наше время программы, за лицензии на которые большие корпорации заплатили когда-то сотни тысяч долларов, вовсе не обязательно отправлять на полку по мере старения. Их можно перепрофилировать для нужд компаний поменьше, которые заплатят не так много, но чьи потребности более ограничены. Однако, по сути, это все равно что выпустить программу в свободное плавание – следовательно, ее нужно защитить от взлома. Вот тут и приходит мой черед.
– А результат?
Она посмотрела на него.
– То есть?
– Ну, такой человек, как Стрейчи, чья карьера близится к концу, может обидеться или даже возмутиться – мол, как же так, труд всей его жизни перепрофилирует кто-то молодой, худой да голодный…
В разговоре возникла пауза, за время которой с Миколос случилась заметная перемена. Дружелюбная, открытая, даже игривая, молодая женщина заметно смутилась и даже отодвинулась от стола, как будто и от самого Логана.
– Можно на секундочку взять вас за руку? – спросил он.
Она удивленно нахмурилась.
– Если вы не против. Мне это помогает лучше почувствовать человека, с которым я разговариваю. Иногда даже получается понять что-то на более глубоком уровне, чем только через языковое общение.
Немного поколебавшись, Миколос протянула руку. Он бережно взял ее в свою, подержал…
– Я знаю. Знаю, что вы изо всех сил стараетесь справиться с пережитым. Один из возможных способов – притвориться, говорить и держаться беспечно, избегать этой темы. Это хороший защитный механизм. По крайней мере, на время помогает.
Ее глаза наполнились слезами. Логан отпустил руку. Миколос отвернулась, достала из коробки салфетку. Прошла минута. Она глубоко, прерывисто вдохнула и снова обратилась к нему:
– Я в порядке. Извините.
– Вам не за что извиняться. Вы пережили нечто ужасное.
– Просто… – Миколос не договорила, и Логан уже подумал, что она снова расплачется, но женщина собралась. – Уиллард был таким добрым, таким мягким… Любил свою работу. Любил «Люкс». И меня, думаю, тоже любил… в каком-то смысле.
– То есть ни обиды, ни возмущения… Он не видел в вас конкурента, нацелившегося на его место?
– Нет. Ничего подобного. Я немножко опасалась, что он может так подумать… поначалу – наверное, вполне естественная реакция. – Миколос шмыгнула носом и взяла еще одну салфетку. – Но он был по-настоящему заинтересован в том, чтобы перепрофилировать «Параллакс» для более широкого рынка. И, по-моему, чувствовал, что сделал уже достаточно. Совершил несколько прорывов в теории реляционной базы данных. Создал собственную и очень успешную СУРБД[5]. Более чем достаточно для одного человека. Да, он интересовался работой, старался усовершенствовать «Параллакс», но участвовал во всем этом уже не так активно.
– А в чем именно состояла работа?
Миколос ответила не сразу.
– Просто так не объяснишь, надо вдаваться в технические детали. Взять, к примеру, обфускацию…
– Вы уже упоминали этот термин. Что это такое?
– Подмножество реверсивного инжиниринга. Затрудняет анализ, понимание алгоритмов работы и модификацию при декомпиляции. «Люкс» получал деньги за «Параллакс», и, конечно, они не хотели его отдавать. Но вообще-то, по большей части я занималась рецензированием программы. И еще помогала ему отслеживать и документировать развитие его теорий.
– Другими словами, были Босуэллом при Джонсоне[6].
Миколос негромко рассмеялась, хотя глаза ее еще блестели от слез.
– Мы оба были его Босуэллом. Уиллард гордился своей работой. Гордился по-настоящему. Хотел, чтобы все было учтено, записано, зафиксировано. Он не для себя это делал – для будущего поколения. Или по крайней мере для тех, кого в «Люксе» можно таковым считать.