Но и его план игры принимать тоже нельзя. Его маневр я уже поняла. Или я выпиваю его отраву и попадаю в его лапы, или отказываюсь, и он тогда разыгрывает вариант с оскорблением, с неоплаченной выпивкой. Я, мол, тварь неблагодарная, и меня надо проучить. И я вновь попадаю в его лапы. На чью-то помощь мне рассчитывать трудно… Надо показать, что я его не боюсь.
Я взяла стопку с водкой, подняла ее на уровень лица и медленно вылила на пол. Крот замер и напрягся. Он как-то даже оцепенел от напряжения. Я понимала, что все это – театр, что он доволен развитием событий и уже уверен, что я в его руках. По-моему, самое время выкладывать козыри… Пока они еще могут сыграть…
– Ты что ж это делаешь, сука? – очень спокойно, с ощущением хозяина ситуации, спросил Крот. – Придется тебя научить вежливости…
– Заткнись, Крот! – перебила я его. – Пей сам свой крысиный яд! И можешь сдохнуть, если хочешь. Только сначала сделаешь то, что ты должен сделать…
Я перегнулась через стойку и, приблизив свое лицо к его остроносой физиономии, заглянула прямо в его маленькие злые глазки.
– Вилли приглашает Крошку на устрицы, – произнесла я, отделяя каждое слово от остальных. – Ты понял, Крот? Или повторить?
Он медленно покачал головой. Фраза не произвела на него никакого впечатления. Но злость в его глазах потухла и тут же сменилась полным ко мне безразличием. Он меня просто перестал замечать. Он принялся за свои барменские дела, словно меня вообще не существовало. Грязным полотенцем стал протирать низкие стаканы под водку из такого толстого стекла, что они, наверное, не разбивались, когда обколотая публика роняла их на кафельный пол.
Миссия моя была, собственно, окончена. Но тут меня осенила гениальная идея. Вознаграждение в 500 долларов показалось мне мизерным пустяком по сравнению с тем, какие перспективы открывались, если влезть во всю эту историю поосновательней. Мне нужна была, собственно, только информация. Какого рода? Я и сама не знаю. Но если все же выяснить, что за дела у Крота и Лаптева, можно будет попробовать прижать немного пославшего меня в Москву владельца «Экспоцентра». С него можно тогда потребовать не 500, а все 5000 долларов за свое молчание. Молчание о чем? Да черт его знает – о чем. Но я была уверена, что есть о чем. Это нужно выяснить, не теряя времени…
Признаюсь, меня мучили сомнения. Не знаю, честное слово, не знаю, решилась бы я на шантаж реально, если бы дело до того дошло… Но пока оно маячило где-то в перспективе, пока было лишь неясной возможностью – оно не казалось мне ни отвратительным, ни опасным. Да мне, собственно, ничто не казалось невозможным, когда я видела перед собой четкий, хотя и довольно сомнительный путь к успеху…
Я выбралась на улицу и устроилась в том самом скверике, о котором говорил дядя Слава. Из «Дыры», как я поняла, вела единственная дорога, и Крот обязательно должен был пройти мимо меня. Я решила его дождаться и проследить, какому такому Крошке он передаст приглашение какого-то Вилли?
В этом скверике мне пришлось проторчать три часа! Я просто измаялась бродить по нему, глядя то по сторонам, то себе под ноги, то считая шаги, то переводя их в метры. Я уже посидела на каком-то камушке, постелив на него полиэтиленовый пакет, чтобы не испачкать платье. Я перепела вполголоса все песни, которые только знала… А Крота все не было и не было.
Моя затея уже казалась мне ужасно глупой, мне было смертельно скучно торчать в этом глухом скверике, где за полчаса проходил, дай бог, один прохожий… Но я уже не могла просто взять и уйти отсюда. Что же получилось бы? – я столько времени зря проторчала на одном месте, а потом ушла, не добившись результата? Я могла бы отказаться и уйти, но только если бы сделала это сразу. Теперь мне просто жалко было истраченного зря времени. Я бы просто уважать себя перестала, если бы отступила!
Глава 11
Я уже начала петь свои любимые песни по третьему кругу, когда из облезлой двери, за которой я издалека наблюдала, появился наконец Крот. Я едва успела спрятаться за какие-то кусты, чтобы он меня не увидел. Но он и не думал смотреть по сторонам. Крот шел ссутулившись, втянув голову в плечи, смотрел себе под ноги. Увидев его, я подумала, что кличку ему могли дать не только за внешнее сходство с кротом, но еще и потому, что на улице он держал себя так, словно ненавидел солнечный свет.
Я никогда прежде не занималась слежкой и вдруг поняла, что это безумно интересно. Нужно вести себя естественно, чтобы не каждый встречный-поперечный понимал, чем ты занимаешься. Нужно не попадаться на глаза тому, за кем ты следишь, то есть держаться довольно далеко от него. И в то же время – видеть все, что он делает, с кем встречается, успевать сообразить, куда он направляется, то есть быть к нему как можно ближе. В результате все это становится похожим на увлекательную игру, в которой тебе отведена одна из главных ролей. И когда наконец ты получаешь ту информацию, за которой охотилась, у тебя возникает чувство победы, словно ты и вправду выиграла в состязании со своим соперником. А я люблю это чувство.
Крот помотал меня по Москве основательно. Я Москву знаю плохо, и единственное, что я поняла, – мы с ним побывали на Тверской, где заглянули в какой-то полутемный подвальчик. Вернее, заглянул он, а я только спустилась по ступенькам и, слегка приоткрыв дверь, увидела, как Крот обшаривает взглядом заведение. Не найдя того, кто ему был нужен, он двинулся к выходу. Я едва успела отскочить от двери и скрыться за углом. Он вышел, вздохнул и отправился в метро. Я, конечно, за ним.
Хуже всего вести слежку в метро. Эскалатор ползет слишком медленно. И когда идущий впереди объект вашего внимания уже покидает подвижные ступени, вам приходится еще несколько секунд подниматься в полном неведении, куда он направится. За те несколько секунд, пока вы находитесь в состоянии оперативной беспомощности, тот, кого вы ведете, имеет прекрасную возможность, резко увеличив скорость, оторваться от вас, уйти за пределы видимости и, таким образом, избавиться от преследования. Если, конечно, он заметит за собой слежку.
Но это были мои, так сказать, теоретические открытия. Крот не думал, похоже, что за ним кто-то может наблюдать. И мотался по городу вовсе не для того, чтобы избавиться от меня. Я уверена – он и не подозревал, что я за ним наблюдаю. Крот просто искал в Москве кого-то, это было совершенно ясно.
Кроме подвальчика на Тверской, мы с ним посетили еще с десяток подобных заведений в разных районах города. Часа полтора он таскал меня по Москве, пока не отыскал нужного человека. Крот нашел его в маленьком бистро, оно называлось то ли «Шеф», то ли «Босс», на углу Селезневской и какого-то кривого переулка, застроенного облезлыми, полуразвалившимися домишками. Я с некоторым удивлением для себя прочитала на угловом доме табличку с его названием – «Переулок Достоевского».
Через стеклянные стены бистро я четко видела, как Крот вошел в кафе и резко остановился. Я тут же поняла, что он увидел нужного ему человека. И вся превратилась в зрение, поскольку слышать с другой стороны улицы все равно ничего не могла. Стоило мне только взглянуть на человека, перед которым остановился Крот, как я сразу же поняла, что это и есть Крошка. Он был меньше Крота на две головы! А Крота самого нельзя было назвать высоким, тот был примерно с меня ростом. А этот был просто какой-то недоросток. Ну, самый настоящий Крошка.
Но как же я расстроилась, когда поняла, что ничего, собственно говоря, не произошло! Я хорошо видела, как Крошка молча посмотрел на застывшего перед ним Крота, а тот сказал ему одну-единственную фразу. Могу поклясться, что это были именно те слова, которые я передала Кроту от Лаптева. Он просто передал их этому Крошке, и все. А тот вообще ничего не ответил, только головой кивнул. И они расстались. Крот вышел из бистро и, не торопясь, отправился по Селезневской к станции метро.
Я стояла на перекрестке в полной растерянности. Что делать-то? Я же так ничего и не узнала, ничего не поняла. Но я уже столько времени истратила на то, чтобы проникнуть в тайну этой фразы! А теперь у меня не было выбора. Нужно было продолжать то, что я начала. Не бросать же дело на полдороге!
Крот мне был уже неинтересен. Теперь надо было следить за Крошкой. Однако я порядком устала, ноги мои отчаянно ныли, в пояснице появилась противная ломота, и мне ужасно захотелось куда-нибудь если не прилечь, то хотя бы присесть.
Я уже думала, не зайти ли мне в бистро и не пристроиться ли за соседним с Крошкой столиком – ведь он меня не знает и вряд ли заподозрит, что я за ним наблюдаю. Но Крошка не дал мне осуществить эту идею. Он быстренько что-то такое допил и вышел на улицу. Я тяжело вздохнула и поплелась за ним. На мое счастье, он меня долго по Москве не мотал, а сразу же повел по конкретному адресу, я это чувствовала по его поведению.
Шла я за ним не особенно долго. Начинало темнеть, и я уже просто молила бога, чтобы все это побыстрее как-нибудь закончилось. Иначе я умру от усталости. Прямо здесь на улице, на ходу.
Шла я за ним не особенно долго. Начинало темнеть, и я уже просто молила бога, чтобы все это побыстрее как-нибудь закончилось. Иначе я умру от усталости. Прямо здесь на улице, на ходу.
Крошка зашел в какой-то ресторанчик на Миусской площади, и я, не раздумывая, зашла туда тоже. Но Крошка прошел через зал и скрылся в соседнем помещении. Судя по звуку сталкивающихся шаров, там была бильярдная. Мне пришлось идти за ним, хотя больше всего я хотела сейчас сесть за столик и не вставать до закрытия. Но из-за столика я ничего бы не увидела и не услышала. Поэтому я встала в дверном проеме и смогла наблюдать, как Крошка тронул за плечо высокого и мрачного типа с длинными волосами, прямым римским носом и кием в руке. О чем они там между собой говорили, мне не слышно было, но вряд ли сказали друг другу больше десяти слов. И я поняла, что мне опять придется сменить объект наблюдения.
Я чуть было не отказалась от своей затеи – собрать как можно больше информации о деле, которое поручил мне Лаптев. Представив еще одно путешествие по Москве, пусть даже недолгое, я поняла, что просто не смогу двинуться с места. Но долговязый, похоже, никуда не торопился. Он что-то переспросил у Крошки, тот заглянул в свою записную книжку, которую вытащил из кармана, что-то ответил и направился к выходу. Я стояла на пути у него и не в силах была двинуться с места.
Он остановился прямо передо мной, провел взглядом по ногам, бюсту, словно ощупал, и, плотоядно ухмыльнувшись, спросил:
– Перебрала, малышка? Люблю пьяных баб…
«Малышка!» – это он сказал мне, глядя на меня снизу вверх. Мне стало смешно. Он меня снять решил! Хорошо же я, наверное, выгляжу, что меня принимают за пьяную проститутку. В Арбатове со мной этого никогда не случалось. Даже когда я поначалу работала в ресторанах очень активно, стоило мне выйти на улицу, как никто из встречных не мог заподозрить во мне «жрицу любви».
Крошка нагло протянул руку и сжал мне грудь. Однако я знала, как наверняка от него избавиться. Не мог же он не комплексовать из-за своего роста! Особенно перед женщиной! Я обеими руками оттолкнула его от себя замедленным пьяным жестом и, смерив его с головы до ног ироничным взглядом, презрительно усмехнулась:
– Вали, недомерок! Чем тебе любить-то…
Вероятность того, что он мне после этой фразы врежет, была примерно процентов семьдесят. Поэтому я заранее выбрала самого накачанного из бильярдистов и, произнося последнюю фразу, смотрела на него, а не на Крошку, и, когда тот, привлеченный моим выкриком, взглянул на меня, послала ему обворожительную улыбку. Крошка невольно проследил мой взгляд и поежился.
– Сука… – процедил он сквозь зубы.
Крошка не посмел меня даже оттолкнуть с дороги, а осторожно протиснулся боком в дверной проем. Я сочла за лучшее посторониться. А проводив его глазами до дверей, уселась за ближайший столик и, дождавшись неторопливого официанта, заказала пива и холодную закуску. Аппетит я почувствовала просто ужасный.
Мне повезло. Долговязый, не торопясь, доигрывал свою партию, и я сорок минут наслаждалась долгожданным отдыхом. Я настолько устала, что кружки пива оказалось вполне достаточно, чтобы в голове у меня зашумело, а настроение резко повысилось. Я все-таки выследила их всех! И долговязого выслежу! И обязательно что-нибудь узнаю про темные делишки Лаптева…
Когда верзила с римским носом вышел из бильярдной и, выпив у стойки стопку чего-то крепкого, направился к выходу, я бросила на столик деньги и направилась за ним, стараясь не афишировать своего к нему интереса. Выйдя на улицу, я удивилась: уже совсем стемнело. Это беспокоило меня только по одной причине – успею ли я на свой арбатовский поезд, до отхода которого оставалось всего часа полтора.
Еще больше я удивилась поведению долговязого. Он, не торопясь, перешел площадь и, свернув в какой-то переулок, остановился у магазина «Оружейная палата». Магазин был давно закрыт, на витрину-окно была опущена железная штора. Но долговязый зашел за угол и постучал в освещенное окно, судя по всему, какого-то подсобного помещения магазина. В окно кто-то выглянул, затем рядом открылась дверь, которую я поначалу в темноте не заметила, и долговязого впустили внутрь. Я прилипла к окну.
То, что я увидела, заставило меня сразу же пожалеть, что я ввязалась в это дело. В узкую щель между перекосившимися жалюзи мне было видно, как долговязый взял в руки пистолет и крутил его в руках, что-то проверяя. Кто дал ему оружие, мне было не видно, но долговязого я хорошо рассмотрела. Пистолет был какой-то странный, с утолщением на конце ствола. Впрочем, может быть, и не было в нем ничего странного… Откуда мне знать? Я пистолет никогда в руках не держала.
Я видела, как длинный сунул пистолет себе под мышку, взял из чьих-то рук пару запасных обойм, положил их в карман своего летнего пиджака и повернулся к выходу. Мне пришлось метров десять пробежать со спринтерской скоростью. Едва я оказалась в густой тени дерева и почувствовала себя в относительной безопасности, дверь открылась и долговязый показался на пороге.
Сердце у меня колотилось немилосердно. Ведь даже когда долговязый подошел к магазину со столь красноречивым названием, я не предполагала, что вся эта история каким-то образом будет связана с оружием. А раз с оружием, то и со стрельбой, а то и с убийством… Что, если этот переросток с пистолетом окажется психом и, заметив меня, решит, что я представляю для него опасность? От мысли, что мне придется уворачиваться от выстрелов, мне стало зябко, я сразу почувствовала, что дневная жара спала и вечер очень прохладный. Затаив дыхание, я прижималась к дереву и не спускала глаз с долговязого.
Но он и не подозревал о моем присутствии. Он спокойно прошел совсем рядом, метрах в пяти от меня и даже головы не повернул в мою сторону. Я видела, как он вышел из темного переулка на площадь и минуты через две остановил машину, сел в нее и стал удаляться от меня в неизвестном направлении, с каждой секундой уменьшая мои шансы проследить его дальнейший путь.
Едва он отъехал, я выскочила из своего укрытия и принялась размахивать руками, в надежде успеть поймать машину, пока он не скрылся еще в редком вечернем потоке автомобилей. Как только я потеряла долговязого из виду, весь мой охотничий энтузиазм тут же погас и я вновь ощутила, как же я устала за этот бесконечный день. Размахивать руками я перестала, и, как будто специально, около меня в тот же момент остановилось такси.
Я посмотрела на него с досадой. Ну что бы ему не подъехать минутой раньше! Я была зла на водителя, как будто это он был виноват в моей неудаче, и хотела уже высказать ему свое мнение о том, когда и к кому нужно подъезжать. Но вспомнила, что до отхода поезда времени осталось всего ничего, и сказала именно то, что и должна была сказать в этой ситуации:
– На Павелецкий…
До вокзала мы добрались на удивление быстро. Там я выяснила, что мне в очередной раз повезло. Оказывается, я перепутала время отправления и посадка давно уже объявлена. Я разыскала свое купе, забралась на верхнюю полку и заснула, едва голова моя коснулась плоской и жесткой железнодорожной подушки…
Глава 12
Только утром я поняла, как же я накануне устала. Проснулась я от резкого стука в дверь купе и громкого крика проводника:
– Арбатов! Через двадцать минут – Арбатов!
Я проспала четырнадцать часов подряд, чем вызвала иронически-снисходительное отношение соседей по купе. Оставшиеся до Арбатова двадцать минут я продирала заспанные глаза, не в силах заставить себя подняться. Да и куда мне спешить?
Поезд наконец остановился, я подождала, пока купе совсем не опустеет, и только тогда сползла со своей верхней полки. По коридору уже тянулись друг за другом пассажиры со своими сумками, которым не терпелось покинуть надоевший вагон.
Приводя себя в порядок и с ужасом представляя, как я пойду по городу с такой заспанной физиономией, я посматривала в окно на традиционную суету, всегда возникающую около прибывшего московского поезда. Я расчесывала свои разлохматившиеся во время сна и по-утреннему непослушные волосы, как вдруг расческа застыла в моей поднятой к голове руке. Не могу сказать точно, но, возможно, я даже рот от удивления приоткрыла.
В потоке пассажиров, направлявшихся с перрона к выходу в город, я с изумлением и даже страхом увидела долговязого, которого потеряла вчера перед самым отходом поезда. Я просто не поверила, что вижу это на самом деле. И принялась протирать все еще заспанные глаза. А когда взглянула в окно вновь, то его уже не было. Это правда был он или показалось? В этом я уже разобраться не смогла бы при всем своем желании.
Могло, конечно, и показаться, слишком долго моя голова вчера была занята этой слежкой. Я даже допускала, что мне теперь еще долго будут чудиться на арбатовских улицах то Крот, то Крошка, то этот самый долговязый… Но… вдруг это и на самом деле он? Что же тогда получается? Лаптев приглашает кого-то из Москвы в Арбатов… Я почему-то была уверена, что «Вилли» – это и есть сам Лаптев… И не кого-то он пригласил, а Крошку. Но приехал почему-то не Крошка, а долговязый… Предварительно вооружившись… Что-то слишком много всяких непонятных «почему-то» получается.