Вообще-то… вообще-то она должна была обедать с сестрой, чтобы Кэйд могла позаботиться о ней… Но она все отменит. И Джейми неуверенно покачала головой.
– Можно я заеду за вами?
Она слабо кивнула, и все мышцы его тела напряглись в ответ. А тихая козочка подняла глаза и увидела, что ее загнал в угол тигр.
И задрожала от беспомощности и восторга при мысли, что он хочет ее съесть.
– Где вы остановились?
«Остановились». Он не спросил: «Где вы живете?» Значит, непостоянство было тут одной из базовых предпосылок.
– Я… ах… – Она отыскала в сумочке бумагу и ручку. Повернулась к стеклу, и, пока пыталась что-то там нацарапать, дыхание Доминика щекотало ей шею. По ее телу бежали мурашки восторга. От него так восхитительно пахло шоколадом, что ей хотелось свернуться в клубок и прижаться к нему. Еще в ее душе появилось сильное и глубокое ощущение, что она вернулась домой после долгого, многолетнего отсутствия. Доминик наклонился над ней, словно не мог совладать с собой, и жадно смотрел на появляющиеся на бумаге буквы.
Она протянула ему листок, и он бережно взял его. Не смял, нет. Потом вздохнул, глядя на нее с высоты своего роста, и медленно повернул тяжелое тело. Если бы она не написала ему свой адрес, будто пароль, неужели он зажал бы ее в этом углу и держал до тех пор, пока она не сдастся?
Проклятье. Может быть, надо было писать медленнее? Уронить несколько раз ручку? Тогда бы они вместе бросались ее поднимать, и их тела бы касались друг друга…
И тогда она, увидев подходящий момент, навалилась бы на него всем телом и позволила ему делать с собой все, что ему захочется.
Неимоверным усилием, словно идя через расплавленный шоколад, она заставила себя сделать небольшой шажок. Иначе на ее лице появится такое отчаяние, что он заберет назад свое приглашение.
– Значит, в семь тридцать? – уточнил он, когда Джейми задела его бедром. Она могла бы пройти мимо него и так, но… зачем упускать такую возможность? Может быть, он обманет и не заедет за ней вечером, и тогда она будет об этом жалеть.
Получится ли у них что-нибудь? Она взглянула на него через плечо. Он смотрел на нее сосредоточенно, ошеломленно, словно глаза ему застила пелена. Может быть, он принимает что-то нехорошее и из-за этого ведет себя неадекватно?
– Я буду рада, – ответила она, и он улыбнулся, жестко и торопливо.
Его улыбка согрела каждую косточку в ее теле, даже ту, упрямую и больную, которая всегда отказывалась согреваться. Тело наполнилось золотым сиянием надежды, которая грела ее, когда Джейми заставила себя уйти от этого источника тепла и шоколадного аромата и выйти на улицы весеннего Парижа.
Едва она шагнула за порог, как лаборатория взорвалась.
– Ого! Эге! – победно вопила Селия, размахивая над головой сцепленными в замок руками.
– Победа, шеф!
Кто-то громко мяукал. Аманд завывал по-волчьи.
– Ох, заткнитесь же, черт вас всех побери! – прикрикнул на них Доминик, подушечками пальцев поглаживая бумажный листок, словно тот был живой. Ему никак не удавалось подавить усмешку смущения.
Селия прислонилась задом к мраморной столешнице.
– Так как же ее зовут?
Ох, дьявольщина… Дом растерянно смотрел на записку. Номер дома, улица. Ни имени, ни фамилии.
– Я так и не знаю.
Глава 8
Джейми предстояло ждать целых девять часов, когда Доминик зайдет за ней. Как оказалось, это было весьма кстати, потому что у нее возникла надобность пройтись по магазинам. А она и понятия не имела, как это делается. Много лет она не занималась этим, покупала одежду на рынке или, когда приезжала домой, донашивала старые наряды. Большую часть из того, что она носила теперь, купила Кэйд, пока Джейми лежала в больнице. Сама она добавила к этому только шляпки и шарфы и расширила набор блузок и свитеров с длинными рукавами, которые прятали ее руки. Вот и все.
В чем ты пойдешь на свидание с таким мужчиной, как Доминик Ришар?
Ее первой мыслью было позвонить Кэйд, но она абсолютно не терпела, когда сестра учила ее жить и вдалбливала ей свои банальные постулаты, словно несмышленой девчонке. Потрясающее чувство стиля было у Магали Шодрон, но Джейми знала ее недостаточно близко, чтобы позвонить ей вот так, ни с того ни с сего. Да и номер телефона Магали она могла узнать только у Кэйд.
Так что ей оставалось надеяться лишь на себя.
Именно к этому она и привыкла, так что все было нормально.
Перед походом по бутикам она чувствовала себя еще более беспомощной, чем обычно, хотя в последнее время ощущение беспомощности было у нее доминирующим. Но все-таки приятнее быть беспомощной в такой ситуации, нежели чем в других. Она бродила по Парижу, не зная ограничения в деньгах, которые могла потратить на тряпки. Прямо-таки мечта многих женщин. Она напоминала себе об этом, уговаривала себя, заставляла видеть в этом осуществление своей мечты и испытывать удовольствие. Одно лишь удовольствие. Никакой вины, никаких сожалений, просто чистое удовольствие.
Витрины были полны всевозможных вещей, но Джейми не верилось, что в них она будет выглядеть привлекательно. Так что же ей все-таки надеть? Интересно, в чем придет он?
Неважно, в чем он будет, свирепо одернула она себя. Господи, ведь в колледже она когда-то была законодательницей моды. Тон всегда задает женщина. Мужчина может прийти куда угодно в джинсах, какая разница?
Ей хотелось надеть платье, но по вечерам еще холодно. Да и вообще, вдруг он приедет за ней на мотоцикле? К тому же у нее пока еще слишком тонкие ноги, она все еще работает над их мышечным тонусом. Наконец, после семи часов консумистических бдений, в полном отчаянии она заставила себя купить тонкие легинсы с узором и темно-синюю тунику, длинную и просторную, смягчившую угловатость ее тела. А ремень в стиле хеви-метал должен был привлечь внимание к ее талии, тонкой даже по парижским стандартам. Просторные, супермягкие вязаные рукава заканчивались широкими манжетами, которые туго обхватывали запястья и частично кисти рук.
На коротко стриженные волосы она нацепила кепочку и недовольно поморщилась: как не похожа она была в ней на кинозвезд с журнальных фото! К тому же кепка подчеркивала щуплость шеи, а это было не в ее пользу.
Может быть, благодаря Доминику она не будет всего этого чувствовать? Мысль, что он скоро окажется рядом, прогнала ледяные мурашки с ее спины. Ей почудилось, что ее погладила по голове его большая и теплая рука.
Она оставила кепку в покое и тщательно уложила короткие, искусно подстриженные «перистые» волосы с помощью маленькой сапфирной заколки-бабочки так, чтобы левая сторона прически лежала, как нужно.
Взглянула на себя в зеркало и почувствовала… свою пронзительную незащищенность, тут же протянула руку за шарфом, отдернула ее, сжала кулак, опять протянула руку и, наконец, прижала ее к бедру.
И тут раздался звонок.
Дом не заморачивался насчет того, что надеть, – ему это и в голову не приходило. Даже на кулинарные шоу и торжественные обеды он являлся попросту в чистых джинсах и глаженой рубашке навыпуск – максимум, на который он был способен в отношении стиля. Явившись в костюме, он чувствовал бы себя полным идиотом. К тому же он видел свою Незнакомку лишь в очень простой одежде, поэтому и не задумывался над дресс-кодом.
Что касалось ее, то он поставил перед собой главную цель этого вечера – снять с ее головы проклятый капюшон.
И когда она спустилась к нему с непокрытой головой, он был сражен наповал. Он ждал ее напряженно и жадно, стараясь не стоять слишком близко к двери, и когда увидел ее волосы (цвет рыжеватая карамель), красиво обрамлявшие лицо, ему захотелось немедленно схватить ее в охапку и взбежать по ступенькам в ее квартиру. А уж там и любая стенка его устроит. Лишь бы между ним, ею и остальным миром оказалась закрытая дверь…
«Нет, никаких стенок! Только кровать! – сурово остановил он себя. – И даже не пытайся что-нибудь выдумать».
Его мозг послушно сосредоточился на кровати, но в тот момент это было не самое полезное направление мысли.
– Вы потрясающе выглядите, – невольно вырвалось у него, и он поежился: именно так он говорил шестнадцатилетним подростком, когда верил, что кто-то способен полюбить его, несмотря ни на что.
Она настороженно и скептически глянула на него, но все же немного порозовела. Он остановил руку у самых ее волос, спохватившись, что хотел их погладить. Впрочем, эта «перистая» стрижка была коротковата для ее типа лица. Возможно, из-за этого она и прятала волосы. Может быть, подстриглась совсем недавно и была недовольна прической. Что, если уговорить ее отрастить волосы, чтобы они доставали до плеч?
Хотя о чем это он? Чтобы волосы отросли, нужно время, а она приехала в Париж ненадолго.
Не спросить ли еще раз, как ее зовут? Но если она и на этот раз откажется назвать свое имя, ему будет трудно скрыть раздражение. И он решительно взял ее за руку и повел за собой по тротуару.
Не спросить ли еще раз, как ее зовут? Но если она и на этот раз откажется назвать свое имя, ему будет трудно скрыть раздражение. И он решительно взял ее за руку и повел за собой по тротуару.
Она приоткрыла рот и взглянула на него такими большими глазами, что он едва не утонул в них. Нет, не так. Он почувствовал себя небесным ныряльщиком, плавающим, плавающим и плавающим в бездонной синеве неба. Но в какой-то момент он забудет раскрыть парашют и грохнется оземь.
Давно он не держал женщину за руку… С каких пор?.. Нет, вообще никогда не держал. В шестнадцать у них это не катило. Но сейчас ему это понравилось – приятно было ощущать в руке тонкие прохладные женские пальцы. Но что, если его рука покажется ей лапищей монстра?
– Куда мы пойдем? У вас есть какие-нибудь пожелания? – спросил он. Черт, пожалуй, ему все-таки надо было надеть костюм. Его имя послужит ему пропуском в любом месте, даже без резервирования столика или входного билета, и это был бы удобный шанс произвести на нее впечатление. Но ему не очень хотелось идти нынешним вечером в какое-то элегантное или попсовое место, где все будут на них пялиться.
– Нет, – ответила она, не делая ни малейшей попытки высвободить руку. – Лучше всего пойти в маленькое заведение, где тепло и… забавно.
– Забавно? – Неужели она хочет, чтобы он повел ее в какой-нибудь крутой шалман? Но вдруг он там подерется и его арестуют? Тогда полетит в тартарары впечатление, что он пытался вести себя прилично.
Она подняла обе руки, объясняя, что имела в виду, и он не разжал пальцев, так что ей пришлось потащить и его руку. Она приблизила свободную руку к той, которую он держал, явно пытаясь изобразить жестом маленькое помещение.
– Тепло, – повторила она. Потом сделала нечто совершенно его обезоружившее: сжала пальцами его руку (хотя с трудом обхватывала ее), чтобы с его помощью выразить мысль жестом, ибо не помнила, как нужное ей слово звучит по-французски.
Он повернулся и поцеловал ее. Сграбастал, притиснул к двери подвернувшегося подъезда, отгородив своим большим телом от прохожих, и страстно поцеловал в губы.
Ее рот был сомкнут – она не ожидала этого поцелуя. Но он целовал ее со всей страстью, и ей ничего не осталось, как сдаться, да и что там говорить, он за свою жизнь сломал чертову пропасть преград. Тише, только без напора, без напора, только в губы… тише…
Ее мышцы расслабились, губы раскрылись. Она прижалась к нему, вцепилась в его плечи – он чувствовал это даже сквозь куртку и пожалел, что не сбросил ее с себя прямо им под ноги – плевать, лишь бы чувствовать ее пальцы.
Ее рот впустил его. После всех этих дней, когда она ела все, что он готовил, нравился ли теперь ей вкус его самого? Пожалуйста, попробуй и меня тоже.
Он не мог сказать «пожалуйста», не мог, но… он сказал это своим ртом. Умолил, уговорил ее. Господи, да ее не нужно было и уговаривать.
Она открылась ему, и в его теле взорвался оглушительный фейерверк. Он еще крепче обхватил ее, оторвал от земли и…
– Превосходная техника, молодой человек, – язвительно обронила немолодая женщина, проходя мимо. Он медленно поднял голову и посмотрел с раздражением и благодарностью на ее прямую спину. Можно не сомневаться, когда ты ведешь себя глупо, твои соотечественники-парижане всегда дадут тебе это понять.
– Простите, – прошептал он женщине, чьего имени он все еще не знал, и ласково прижался лбом к ее лбу. – Простите, я не мог сдержаться. – Он вовремя остановил себя, презирая мужчин, признававшихся, что они чего-то не могут.
Она все еще стояла, прильнув к нему всем телом, ее лицо пылало, губы приоткрылись, глаза неотрывно глядели на него. Господи. Он посмотрел на ее дом, который был от них в двух шагах.
Но он обещал ей приличный ужин, верно? А не фастфудовский секс.
И хотя у нее был такой вид, словно она ожидала, что он снова вопьется в ее губы, отнесет ее послушное тело наверх, в квартиру, это еще не значило, что он… не должен… должен…
– Лучше пойдем дальше! – Он выпрямился, но так резко, что она споткнулась, и он про себя выругался. Нет, никогда ему не избавиться от груза тех шести лет, когда он работал на бойне. И он опять взял ее за руку, чуть более бережно.
Она ничего не сказала, лишь спрятала пальцы в его ладони.
Раздеваясь в бистро, он только теперь сообразил, что на ней нет ни куртки, ни даже жакета, и необычайно обрадовался этому. Когда они выйдут на улицу после ужина, станет прохладнее, и тогда он отдаст ей свою куртку, окутает ее своим теплом.
– Нравится тебе здесь? – Он улыбнулся, невероятно радуясь, что может говорить ей «ты». Они стояли возле ступенек и ждали, когда официант отыщет для них место в набитом людьми маленьком помещении. Он привел ее в одно из своих любимых бистро на углу между кварталом Маре и площадью Республики. Тут можно было съесть хороший стейк и свеженарезанные овощи, жареный картофель, сдобрив их соусом «рокфор». Именно это он и планировал заказать для нее. Кажется, после десяти дней, что она провела в его салоне, косточки на ее запястьях торчат уже меньше.
Ее улыбка согрела его душу.
– Превосходно, – робко ответила она. После их поцелуя она сильно робела.
Ее робость придала ему сил; у него появилось желание схватить эту женщину могучими лапами и не отпускать. Конечно, с ее стороны было неразумно давать ему почувствовать такую власть над ней.
Любая женщина окажется полной дурой, если позволит мужчине одержать над ней верх, но раз мужчина – это он…
Ладно. Она приехала сюда ненадолго, напомнил он себе. Пока она будет в городе, он, конечно же, сможет вести себя прилично.
– Что ты делаешь в Париже? – спросил он, держа ее за руки. Он не хотел утратить свою привилегию, если она вдруг опомнится и обретет независимость. Сейчас они сидели за столиком друг против друга. Он засунул пальцы под тесные вязаные манжеты ее рукавов и нежно гладил тоненькие запястья. Он не хотел манипулировать ею, просто не мог остановиться. Ему нравилось чувствовать подушечками пальцев ее кожу, нравилось смотреть, как глаза ее заволакивал туман страсти.
Но этот вопрос вернул ее к реальности; глаза сделались строгими и настороженными.
– У меня тут семья.
Ее ответ ударил его как пощечина. Надо же, оказывается, у нее хватало хладнокровия лгать ему. А он-то думал, что владеет ситуацией.
– Но ведь ты живешь отдельно?
То бишь куда им пойти после ужина, чтобы остаться наедине?
Она покачала головой:
– Я люблю независимость и личное пространство.
Замечательно. Это ее личное пространство находится совсем неподалеку от их ресторана.
– Какая у тебя семья?
– У меня тут сестра, – нехотя ответила она и почему-то странно на него посмотрела. – А еще папа и дед, иногда. Мои родные всегда любили Париж. Мама часто привозила сюда нас с сестрой в детстве. Тут они с папой провели свой медовый месяц.
Он улыбнулся. Он не мог похвастаться особенными привилегиями, доставшимися ему с рождения, но эта у него была: он родился в городе, от одного названия которого женские сердца наполняются романтическим флёром и сладкой тоской.
Хотя… он родился совсем не в Париже, а на его окраине – в грязной оборке элегантного платья. Но теперь Париж целиком принадлежит ему.
– Поэтому ты так хорошо говоришь по-французски?
– Хм, отчасти. Мама умерла, когда мне было десять лет, и после этого отец долго не хотел сюда возвращаться. Но мы с сестрой всегда были привязаны к Парижу, из-за мамы. Мы обе учили французский в школе, а сестра недавно переселилась сюда. Но моя языковая практика проходила в основном во франкоязычных странах, где я работала над разными благотворительными проектами. Вот я чем… – казалось, она колебалась и не знала, в какое время поставить глагол, – занималась.
Боже милостивый. Да она в тысячу раз лучше его!
– И давно ты начала заниматься… своими проектами?
– После колледжа.
Колледжа. Значит, она училась лет на десять дольше, чем он.
– Впрочем, еще во время учебы я ездила туда на летнюю практику, так что еще раньше.
Он потер затылок и ничего не сказал. Так он и думал. Ему нечего предложить ей, кроме качественного шоколада и замечательного секса. Тогда почему она так упорно сидела в его салоне, словно хотела получить от него не только шоколад, но и что-то еще? Загадка.
Впрочем, нет, не загадка, а подтверждение его способности строить иллюзии. Она никогда и ничем не показывала, что ей хотелось чего-то еще.
Теперь его главная задача – постараться, чтобы она как можно дольше не осознавала своей ошибки. Хотя именно так его отец и добился расположения матери. Потому что долго скрывал свою истинную натуру.
– Удивительно, – сказал он. – Я тоже потерял маму в десять лет.
Она крепко сжала его руку. Он тут же протянул к ней другую, чтобы ласка досталась и ей.
– Это тяжело, – тихо сказала она. – Сочувствую. Она болела или погибла от несчастного случая?