Чем ближе был лес, тем неуместней казался рев техники. Последние метры машина преодолела с явным трудом. Ее не пускали. Мотор умер, и ко мне вернулась спокойная уверенность. Я шагнула под первые елки. Споткнулась о кочку, выставила руки, чтобы не удариться, кувыркнулась. И бор вокруг сразу ожил. Заохали, застонали сосны, заскрипели сучья, завздыхали сугробы. Воздух наполнился шепотом.
«На Море, на Окияне…», «Алатырь-камень…», «сам Сварог в головах, Лада-Мати в ногах…»
От дуба и сосны веяло теплом. Осина стояла холодная, недовольная. Глянула волчья ягода, качнулся куст брусники. От земли пошел жар. Он проходил сквозь снег, не топя его, заставлял перья на мне шевелиться. Я встряхнулась. Движение было странно знакомое. Словно я когда-то, давным-давно сидела так. Крылья, перья, хвост… Скорее, человеческое обличье было для меня сейчас непривычно. Я мотнула головой, теряя последнюю ниточку человеческого воспоминания. Теперь это мой мир, и я погружалась в него.
«Будешь жить, жить вечно, — шептала «березка», — людям помогать».
— Людям помогать… — болезненным эхом отдавалось в голове.
Не утопая в сугробе, мимо дерева, на котором я сидела, прошел старик. Сверху увидела его лохматую, никогда не чесанную шапку волос, встопорщенную бороду, необъятный тулуп. В кулаке старика была зажата плетка.
Глаза закрылись, и лес вступил в мое сознание как полноправный хозяин…
Он был огромен, неповоротлив и гулок, полон шорохов и запахов, испуганных шорканий по веткам, натужных попыток выжить. Сонная энергия перекатывалась с одного его края на другой, теребила перья, вздымала хохолок. Через меня, как через компьютер, просасывались биты информации — кто, куда, зачем, что делать мне.
Встряхнулась, почесала лапкой клюв. Да, я все поняла. Ждите в гости снова…
Навязчивый гул снегохода лез в уши. Я повела плечами. Руль дернулся, и я чуть не вылетела из седла в снег. Машина закопалась в сугробе и встала, заглохнув. Я с удивлением глянула на свои руки. Момент обращения снова в человека не запомнился. Да и то, как была вороной, осталось только в рваных картинках. В теле осталась лишь странная легкость да ощущение, что плечи вывернуты, а вместо рук должно быть что-то другое.
Лес снова был далек. Но теперь он не манил, а разворачивался за спиной мертвой черной лентой. Не пугал — просто был. Сейчас я могла мысленно вернуться туда, постоять под сонными еловыми лапами. И это… здорово.
Я сжала и разжала пальцы. Мне показалось, что в них появилась новая сила. И снег перестал быть холодным. И воздух уже не пронизывал насквозь. И где-то совсем близко находился город. Звал меня к себе. Манил своей энергией, своими мыслями, своей пульсацией жизни. Каким-то отдаленным эхом проплыла мысль, что не мешало бы удивиться, испугаться. Но ничего подобного во мне не возникало. Все правильно. Так и должно быть. Пугаться нечему. Курс обучения проходит успешно.
Я выровняла снегоход, завела его и помчалась дальше. К людям. К новым эмоциям. Ведомая своей силой.
Двадцать, тридцать, сорок километров до города пролетели незаметно. Они снежным полотном бросались под лыжи, съедались цепью. Но вот снег идти перестал, и сквозь надвигающиеся сумерки я четко увидела окраинные постройки. Рев снегохода их пугал, они приседали, натягивая на глаза снеговые шапки. Пришлось заглушить двигатель, чтобы не привлекать к себе внимание.
Волоком я дотащила снегоход до крайнего кособокого сооружения. Когда-то здесь был, вероятно, хлев, который давненько не использовался по назначению. Я пристроила своего коня за сугробом. Все, пора идти к людям.
Немного постояла на пригорке, приглядываясь, прислушиваясь к незнакомой жизни. Она была светлая, продутая ветрами, прочищенная солью. Это место не похоже на то, где раньше жила я. Мой город чаще темен, чем светел. Вечно обиженные за свою безликость дома. Вымирающие деревья, всегда пыльное солнце.
Наверное, от свежего яркого снега или оттого, что мне вокруг все было в новинку, этот город казался чистеньким, приятным. Местная природа, вечно пронизывающий холодный ветер делали все, чтобы прогнать отсюда людей. Но они все равно селились здесь, поэтому каждый кирпичик, каждое бревнышко радовались самому факту своего существования. Такому невозможному. Такому призрачному.
Город развернулся передо мной странной пульсирующей картой. Где-то билась боль, где-то искрила радость, где-то набухала краснотой ссора. Все эмоции легко считывались — город был почти весь одноэтажный, деревянный, с редкими каменными двух-трехэтажными зданиями. За городом пряталась под снег река. Она глухо посапывала во сне, потрескивала толстым слоем льда.
Этот мир был почти чист от чужого влияния. Никто не стремился встать против меня. Местные силы просто принимали факт моего существования, легко вписывая меня в свою систему координат. Мне нужны были люди. Хотелось почувствовать их, испробовать свою силу. Перед встречей с ними я чувствовала странную неловкость. Давно я не общалась с людьми, не разговаривала с ними. Даже не знаю, с чего начать. Последнее время вокруг меня все больше интриги, скандалы, беготня, чьи-то попытки кого-то убить. А сейчас передо мной самая обыкновенная жизнь. Та самая, о которой мне столько говорил Макс и которая была для меня закрыта навсегда.
Странно, но на улице почти никого. Мелькнули две старушки — и сразу исчезли в ближайшем доме. Пропыхтел одинокий автобус и скрылся за поворотом. За ним промчалась легковушка, белесый парок улетел в небо. Мужчина вышел за ворота, постоял на краю тротуара и вернулся в дом.
Нормально. Так бывает. Людям не всегда хочется выходить на улицу.
Я уже миновала десяток домов, а видела только зашторенные окна, спины уходящих людей, прикрытые платками глаза. Еле-еле проползла мимо приземистая иномарка с напрочь затененными стеклами.
Город принимал меня молчаливо. Так никого и не встретив, я дошла до центральной площади с церковью, зданием администрации и длинным рядом торговых палаток, сейчас пустых. Справа от площади на пригорке, отдельно от всех зданий, высилось незатейливое каменное строение с высокими грязными витринами — кафе. Мне сюда. Не знаю, почему. Просто так чувствовала. Скользя по заледеневшему насту, добралась до ступенек, уцепилась за перила. Холодные. Промороженные. Ступеньки не чищены, отчего нога все время норовила сорваться. У двери похлопала себя по карманам. А денег-то и нет! Тоже мне, в кафе собралась… И вдруг поняла — деньги мне не понадобятся. Покупать ничего не буду.
Взялась за дверную ручку, и ненавязчивый голос тут же подсказал: «Как эта скоба дверь открывает, так и все дела откроются в пользу для тебя».
«Спасибо», — кивнула я мысленно. Удача мне сейчас понадобится.
Дверь за мной закрылась, отзвенев дежурным колокольчиком.
Прямоугольник зала. Пустой прилавок, в стене за ним черный провал — вход на кухню. Четыре высоких столика — на долгое сидение здесь не рассчитывают, посетители могли только стоять.
Их было пятеро. Всем лет по пятнадцать-двадцать. Придвинули свой столик к батарее, две девчонки сидели на ней. Парни стояли ко мне спиной, но на мое появление обернулись. Один черный, с узким лицом, нос горбинкой. Сам весь в черном. Взгляд спокоен. Второй светло-русый, с правильными чертами лица. Посмотрел на меня настороженно-испуганно и сразу перевел взгляд на сидящих на батарее девчонок. Словно проверял их реакцию на мой приход. Худая блондинка в ярко-фиолетовой куртке посмотрела на меня равнодушно, а, заметив взгляд светлого, недовольно передернулась всем телом, стала быстро пить пиво из бутылки. Жидкость еще булькала у нее в горле, а я уже отметила — девушка скоро заболеет. Воспаление идет снизу, то ли печень, то ли почки, но пока еще не явно. Пивом она пытается заглушить поднимающийся жар. Бесполезно. Сидящая рядом с ней так и не сняла своей синей мохеровой шапочки с кисточкой. Глаза густо подведены черным. Девчонка проследила за взглядами, которыми обменялись светловолосый парень и блондинка, и странно улыбнулась.
Я уже прошла через зал к прилавку, когда из-за фигур молодых людей вынырнуло маленькое создание в короткой розовой курточке с воротником из искусственного меха, в объемной белой шапке с пушистым помпоном, спадающей на спину. Из-под шапки торчала длинная сиреневая челка, прикрывающая один глаз. На красных перчатках девчонки были нашиты котята, игриво приподнявшие переднюю лапку. У девчонки болела коленка, и она этого не скрывала — сжимала ногу в желтых колготах ладошкой, постукивала мыском сапога.
Наверное, я на нее долго смотрела, потому что она махнула мне рукой в перчатке и улыбнулась. То, что я новенькая, все поняли сразу. Город — тысяч пять жителей, не больше. Каждый человек на виду.
— Привет! — Хозяйка котяток снова улыбнулась.
— Привет, — кивнула я, отворачиваясь к стойке.
— Привет! — Хозяйка котяток снова улыбнулась.
— Привет, — кивнула я, отворачиваясь к стойке.
И сразу, все пятеро словно подошли ко мне вплотную, — я стала их очень хорошо чувствовать. Увидела, как они гуляли, замерзли, пришли погреться. У блондинки бардак в голове и проблемы со здоровьем, вот-вот серьезно заболеет. У брюнета плохие сапоги, поэтому он постоянно ходит с насморком. Обладательница мохеровой шапочки влюблена в светловолосого, но что-то ее тревожит. Кажется, парень не отвечает ей взаимностью. У него в компании свой интерес — блондинка. Впрочем, брюнет на нее тоже западал.
Странно, звонок над дверью прозвенел, а продавца нет. Я перегнулась через стойку, заглядывая в темную кухню. Что я там пытаюсь увидеть? Нет ничего, и искать нечего. Забудем о продавце. Все равно денег нет.
— Ты позови, — посоветовала розовая курточка.
Что-то у меня за спиной было, какой-то сгусток черноты. Я обернулась и увидела еще одну девочку, в старой синтетической шубе. Сидит на батарее в углу, крошит в пальцах кусок булки Второй кусок лежит на столе. Угостили. Она не с компанией. Никто на нее не смотрит
— Откуда к нам? — отвлекли меня котятки. С трудом оторвала взгляд от сидящей.
— Я из… — запнулась. Откуда я? — Из дома.
— Это вы в Сёмже живете? — чуть в нос, насморочно, спросил черноволосый.
— Рядом. В домике рыбака.
— И что вы там делаете?
Я пожала плечами. Мне было неприятно, что продавец не появляется. Тревожно. Есть ли здесь вообще продавец? Наверное, есть, ведь кто-то должен был следить за кафе.
— А тебя как зовут? — выступила вперед розовая курточка.
— Маша. — Неловкость нарастала. Меня так
и манило снова посмотреть на сидящую в углу. — Заехала посмотреть ваш город.
— Я — Таня. — Мне протянули красных котяток. — А знаешь, мы все время видели здесь каких-то чужих. Они тоже в домике рыбака живут?
— И ты, значит, с теми? — перебил Таню своим вопросом брюнет.
Ему можно было не отвечать. Нагло он себя ведет. Я снова посмотрела на сидящую. Она уткнулась в свою булку, глаз не поднимала. У нее что-то с лицом?
— С теми? — тянула я время.
Ну, конечно, Макс водил Маринку в город, чтобы она привыкала. Их не могли не видеть. Сюда наверняка приезжал Сторожев. Где-то здесь есть клуб, где показывают кино. Таня все еще подавала мне руку.
— Ты на них не похожа, — наблюдательно заметил черный парень.
— Почему я должна быть на них похожа? — Я коснулась теплой перчатки, надеясь тем самым отделаться от девушки в розовом, но та перехватила мою руку.
— Круто! — Таня приблизилась, вглядываясь в мое лицо, словно там помимо глаз и носа имелись еще мои паспортные данные с пропиской. Перед собой я увидела подернутую прыщами кожу, выжженные обесцвечиванием сиреневые волосы. — А ты откуда? Из Москвы?
— Почему из Москвы? — Я попыталась освободиться из крепкого захвата котят, но красные перчатки держали цепко.
— Ну вот — Таня оглянулась на черноволосого, одарив его чистой открытой улыбкой. — А ты врал, что они роботы!
— Роботы и есть, — еще больше ссутулился парень.
— Сам ты робот! — разозлилась я, отворачиваясь.
Говорили мы довольно громко, но продавец все не выходил. Ничего себе гостеприимство в этом городке! Но вдруг что-то заставило меня в который раз повернуться к сидяшей отдельно. Она подняла лицо, но смотрела не на меня, а в сторону. Взгляд пустой, отсутствующий. Да она слепа!
— Чего привязался? — одернула приятеля девушка в мохеровой шапочке. — Человек и человек. Все какое-то развлечение. Маша, а те два парня, что здесь появлялись, они тебе кто?
— Друзья. — Версия родилась сразу. — Мы на каникулы приехали. Я с сестрой. И Макс… Он у нас старший.
— Мерзликина, — представилась мохеровая шапочка. — Не поморозились там?
— Вроде все в порядке. У нас дизель. Печка хорошо работает.
— Соколов! — крикнула Мерзликина русому парню. — Поздоровайся с девушкой. Хватит пялиться на Соньку, она скоро заикаться от твоих взглядов начнет.
Соколов нехотя перевел глаза с блондинки на меня.
— Алеша, — представился он, коротко кивнув. — А эта милая красивая девушка Соня.
— Отвали! — устало произнесла блондинка, снова поднимая к губам бутылку.
— Ну, и чего ты так все время смотришь? — прогнусавил брюнет. Я ему не нравилась.
Наверное, я и правда слишком внимательно их рассматривала. Особенно слепую. Она снова опустила голову, сосредоточившись на булке.
— Шеремет, не надо, — дернула черного Таня.
— Если что, меня Володей зовут, — более миролюбиво представился парень. И протянул мне руку.
Надо пожать? Сдернула варежку, коснулась его холодных пальцев.
— Очень приятно.
— Мерзнешь, что ли? — кивнул он на мою утепленную амуницию.
— У вас здесь не жарко, — согласилась я.
— А твои налегке гуляют. — Шеремет развернулся к столику. Мне осталось видно только его спину и вялый полупрофиль. — Видел я тут одного — в пальтишке. Простудиться не боится?
— Они моржи, им не холодно, — неудачно соврала я.
— Моржи, коржи… — Парень зябко передернул плечами. — Странные. Роботы. Компания смотрела на меня выжидающе.
Словно я сейчас должна была показать фокус с превращением, рассказать наизусть книгу сказок Шехерезады или сплясать танец джига.
— А ты, типа, с высоким? — по-деловому все расставлял на свои места Шеремет.
— Типа. — Дыхание перехватило. Я почувствовала опасность и остановилась. Меня тут же подхватили под локоть котятки.
— Ой, Вовка, прекрати! Чего ты сразу?
Чувство опасности исчезло. Вероятное развитие событий с последующими разборками стало неактуально.
— А это кто? — кивнула я на слепую, пытаясь разбавить градус неловкости.
— Морковка! — всплеснула руками Таня, бросая меня и устремляясь к сидящей в углу. — Ну, чего ты ее крошишь?
Девочка спешно сунула булку в рот, словно у нее могли отобрать угощение.
— Это Морковкина. — Таня тормошила слепую. Обладательнице старой шубы не нравилось такое обращение, но она молчала. Смотрела на меня остановившимся взглядом. Вместо глаз у нее были темные пятна. Словно бельма, закрывающие от нее мир.
— Да бросьте вы ее, — вяло махнул рукой Шеремет.
— Давно с ней это? — Я и не заметила, как подошла ближе. Слепая повернула голову на мой голос. Что-то почувствовала.
— Морковка, это Маша. Она из Москвы. — представила меня Таня, все перепутав.
— С глазами у нее давно? — повторила я и провела ладонью перед лицом девочки.
Та не отреагировала. Промолчала. Лишь улыбнулась. Вместо нее ответила Мерзликина:
— У нее мать пьет.
Странный диагноз. Если мать пьет, то ребенок слепнет? Чушь какая! Здесь была обыкновенная порча. Примитивная, некрасивая. Я посмотрела на Морковкину, и мне захотелось ее умыть. Я так и видела, как в подставленные ковшиком ладони падает из крана вода, колышется, переливается через край. К ней склоняется лицо. Слова заговора гулким эхом отдаются от стен, тонут в воде. Что-то надо сказать простое…
— Здесь есть где руки вымыть?
Продавца все не было. Я глянула в черный провал кухни. Повертела перед собой руками. Где бы их вымыть?
— Ты чего, руки испачкала? — не понял моей настойчивости Шеремет. В компании он оказался самым активным. — Сунь в сугроб, грязь ототрется.
И как я сразу не подумала о снеге? Схватила со стола пустую пепельницу, вышла на улицу.
Вот город — бери, что хочешь, неси, куда дотащишь…
Не сходя с крыльца, зачерпнула снега с горкой. Теперь надо было твердую ипостась воды как-то заговорить. В голову ничего не шло, кроме банального: «Помоги!»
— Помоги… — начала я и запнулась. Просто — помоги? Заговор всплыл в памяти сам, вместе с призрачным образом «березки». Тот самый, что был написан в тетрадке Дракона.
На Море-Окияне,
на Острове Буяне
Дуб-Стародуб стоит…
Снег в пепельнице стал быстро таять. Я склонилась над просевшей горкой, добавила от себя:
«Помоги! Помоги!»
Снег исчез, превратившись в мутную жижицу. Удивление в испуг не перешло. И не такое видали!
Я вернулась в кафе. В дверях кухни наконец кто-то появился. В продавце чувствовалось что-то странное. Но сейчас было не до него.
Все как будто успели забыть о моем существовании. Блондинка тянула свое пиво. Шеремет облокотился на стол и с наслаждением смотрел, как Мерзликина пачкает рот в шоколаде. Таня ворковала над слепой. И только Алеша Соколов встретил меня внимательным взглядом. Он и в дверях стоял, пока я над снегом колдовала, и до столика меня проводил. Я встретилась с ним глазами, и лишь сейчас во мне родился вполне закономерный вопрос: «Зачем я это делаю?» Морковка и без меня проживет долгую жизнь, может, не такую счастливую, как могла бы, но ведь и слепые люди находят радости в жизни. Меня никто не просил. Может, девочка не хочет, чтобы ей помогали? Но что-то во мне говорило: все правильно, я могу и должна ей помочь. Сам вид несчастной Морковки кричал о том как ей плохо в темном одиночестве.