...Придя на работу, он провел ежедневную оперативку, - начальник уголовного розыска был в командировке, а в его отсутствие оперативки всегда вел Корнилов. Сводка была неспокойной: несколько краж в новостройках, изнасилование в Парголове.
- Семен, через полчаса зайди ко мне. Расскажешь, что вы там собираетесь делать в Невском районе, - сказал Корнилов Бугаеву, заканчивая оперативку.
- Я бы хотел доложить тебе по вчерашнему ограблению, - попросил Белянчиков. - Есть кое-что новое... Преступников взяли.
- Я к тебе загляну сам... Попозже. - Корнилов нетерпеливо постучал по столу пальцами.
Когда все разошлись, он снял трубку прямого телефона к начальнику управления. Тот не отвечал. "Вроде бы с утра был на месте", - подумал Корнилов. Положил трубку, поднялся и нервно заходил по кабинету. В это время загудел зуммер телефона.
- Вы звонили, товарищ Корнилов? - спросил Владимир Степанович. - Я по смольнинскому телефону разговаривал.
- Да, товарищ генерал. Разрешите зайти? По одному делу...
- Заходите.
Когда Корнилов открыл дверь в кабинет, генерал опять разговаривал по телефону. Игорь Васильевич хотел было подождать, но генерал увидел его, махнул рукой, показав на кресло.
- Ну что, товарищ Корнилов? - спросил Владимир Степанович, закончив разговор и положив трубку. - Как поживают сыщики? Уж не хотите ли вы сказать о том, что задержаны вчерашние грабители?
- Задержаны. Мне только что доложил капитан Белянчиков, сегодня их взяли.
- Этот ваш Белянчиков опытный работник. Быстро умеет закрутить розыск, - уважительно сказал генерал.
- Да, способный сыщик. Очень организованный человек.
Генерал согласно покивал головой, сказал уже буднично:
- Так что ж, какие дела?
- Товарищ генерал, - Корнилов на мгновение замялся, подумав: "А не зря ли все-таки я затеваюсь?" - Владимир Степанович, дело об убийстве на станции Мшинской прокуратура собирается закрывать из-за смерти убийцы... Я вам докладывал, помните, отец и сын?
Генерал кивнул. Он слушал внимательно, давно уже привыкнув к тому, что подполковник, один из лучших специалистов уголовного розыска, по пустякам не тревожит.
- Но есть в этом деле несколько белых пятен, - продолжал Корнилов. Ну, как бы сказать поточнее? - Он помедлил секунду. - Дополнительный розыск может и не оказать никакого влияния на конечный результат уже проведенного расследования. Все останется по-прежнему... Я очень путано говорю? - Корнилов виновато улыбнулся.
Генерал улыбнулся тоже:
- Не путано, Игорь Васильевич. Мне только непонятно пока, к чему вы клоните.
- Владимир Степанович, из-за того, что лесник Зотов покончил с собой, сложилась необычная ситуация. - Корнилов вдруг нашел нужные слова. Знаете, как у экспериментаторов иногда бывает: открытие сделали, конечный результат есть. Но ведь надо еще обосновать это открытие, исследовательскую работу провести, которая дала бы ключ к пониманию первопричин открытия...
- Причинно-следственные связи не выявлены?
Корнилов кивнул:
- Вот именно. Причинно-следственные связи! Они ведь в первую очередь для нас важны. И я только тогда окончательно поверю в то, что Зотов сына убил, когда эти самые причинно-следственные связи выясню...
- Вы что же, не уверены в том, что Алексеева убил отец? - спросил Владимир Степанович. В его словах чувствовались нотки недоумения.
Корнилов непроизвольно поморщился. Словно услышал, как по стеклу ножом поскребли.
- Я знаю, что лесник Зотов застрелил художника Алексеева, - ответил он. - И следствие располагает серьезными доказательствами. Они так и посчитали: главное, дескать, сделано, убийца найден, но на свободе не гуляет. Но ведь мы ничего не знаем о причинах...
- Эх, кабы нам всегда причины знать! - задумчиво проговорил генерал.
- Случай, Владимир Степанович, уж больно серьезный. Надо попытаться ясность внести. Правда, один мой товарищ сказал: "Даже если до истины ты докопаешься, она будет бесплодной, твоя истина. Ты ее никуда не приложишь. Только собственное любопытство удовлетворишь". Но я с этим не согласен.
- Ну и что же, хотите собственное любопытство удовлетворить? спросил генерал, и Корнилов не понял, то ли он пошутил, то ли осудил его.
- Нет, я хочу только, чтобы в каждом деле была полная ясность, твердо ответил Корнилов. - Нельзя считать дело закрытым, если есть вопросы без ответов...
- Я тоже за полную ясность. - Владимир Степанович задумался, глядя куда-то мимо Корнилова. Лицо его стало пасмурным, озабоченным, словно он вспомнил что-то тревожное и досадное. - Я тоже за полную ясность... - Он хотел еще что-то добавить, но не добавил, а откинулся на спинку кресла и неожиданно улыбнулся доброй, какой-то простодушной улыбкой. - Вот еще с флота помню штурманскую мудрость: всякий случай должен быть изложен в сжатой, но ясной форме, не допускающей каких-либо сомнений или неправильного толкования! - отчеканивая каждое слово, продекламировал он. - Так в капитанском справочнике записано.
Все в управлении знали, что генерал в молодые годы был штурманом, ходил в загранку. Видно, с той поры осталось в нем пристрастие к четкости и порядку, удивительный лаконизм, так полюбившийся всем сотрудникам. И легкий налет франтоватости, какого-то едва уловимого морского шика, которому многие стремились подражать.
- Так зачем же вы ко мне пришли? Обсудить теоретические вопросы? Судя по всему, вы для себя их давно решили. Значит, хотите получить от меня разрешение самому заняться этим делом?
Корнилов кивнул.
- А вы, подполковник, сегодняшнюю сводку видели?
- Я уже проводил в своем управлении оперативку.
- Ленинградцев хвалят и хвалят на всех совещаниях... И за то, что преступность среди подростков снижается, и за связь со школой, и за опорные пункты. А в те минуты, когда вы сводку читаете, у вас не создается впечатление, что нас перехваливают?
- Нет, Владимир Степанович.
Генерал покачал головой:
- Однако с самокритикой в уголовном розыске явно не все в порядке. Потом подумал и сказал: - Игорь Васильевич, я разрешаю лично вам заняться мшинским делом. Три дня. Но не скрою, у меня уже не первый раз появляются сомнения: а не слишком ли часто вы берете на себя конкретные операции, вместо того чтобы решать вопросы общего руководства? Вы ведь заместитель начальника управления розыска. Ваш опыт и знания надо более рационально использовать...
Корнилов вспыхнул. Сказал тихо:
- Я обдумаю ваше замечание, товарищ генерал. Разрешите идти?
Владимир Степанович добродушно рассмеялся:
- До чего у вас в уголовном розыске народ обидчивый! Это что, Игорь Васильевич, профессиональная болезнь? Идите, идите! И можете ничего не обдумывать - я ведь знаю, что вы потом без ложной скромности скажете мне: я сыщик, у меня это получается лучше, чем общее руководство, прошу вас... и так далее.
Генерал говорил это так весело и добродушно, что и Корнилов не выдержал, улыбнулся.
Придя к себе в кабинет, он позвонил в Лугу, попросил начальника уголовного розыска Белозерова срочно прислать в управление подробную справку по делу об убийстве Алексеева. Потом зашел к Белянчикову.
Тот сидел и читал какие-то бумаги. На столе у него лежали новенький стартовый пистолет и небольшой изящный наган с ручкой, отделанной перламутром.
- Ого! - удивился Корнилов. - Целый арсенал. Откуда?
- Вчерашние грабители. Я тебе и хотел рассказать после оперативки...
- Я ходил по начальству.
- У Владимира Степановича был? Ну что? Разрешил заняться мшинским делом?
- Разрешил. Дал три дня. - Корнилов вздохнул. Лицо его сделалось замкнутым. - Короче говоря, это дело я доведу до конца, - сказал он. Или, как ты считаешь, до середины.
- Белозерову звонить? - спросил Белянчиков.
- Нет, не надо. Я уже позвонил. - Корнилов взял со стола наган. Что-то я такой модели не припомню.
- Вот-вот! Даже ты не припомнишь, а тут и припоминать нечего, ведь это пугач. Но сделан-то как! И представь себе старушку, когда из кустов на нее с таким шутильником парни выходят! Везут папеньки своим деткам из заграничных вояжей!
- Быстро ты вышел на грабителей.
- Да разве это грабители? Сопляки! - сказал Белянчиков с ненавистью. - Обе потерпевшие рассказали, что у парней пистолеты... А мальчишки молодые - откуда у них настоящее оружие? Вот мы и опросили во всем районе ребят, дворников, не видели ли у кого пугачи, стартовые пистолеты... - И добавил без перехода: - Упорный ты, Игорь Васильевич! Всегда на своем поставишь.
- Осуждаешь? - поинтересовался Корнилов.
Белянчиков пожал плечами. Несколько мгновений сидел молча, сосредоточенно разглядывал бумаги, разложенные на столе. Потом сказал:
- Я к обеду закончу оформление. Могу подключиться.
- Не-е-ет! - покачал головой Корнилов. - Когда берешься за дело, надо иметь представление, ради чего. А для тебя уже все ясно. Ты считаешь, что дэло пора в архив. - И добавил: - Бесплодными-то, Юра, истины от людского равнодушия становятся.
- Не-е-ет! - покачал головой Корнилов. - Когда берешься за дело, надо иметь представление, ради чего. А для тебя уже все ясно. Ты считаешь, что дэло пора в архив. - И добавил: - Бесплодными-то, Юра, истины от людского равнодушия становятся.
Корнилов произнес это зло и тут же пожалел о резкости. Белянчиков вскочил со стула, глаза его недобро сузились. Стало заметно, как краска проступила на его смуглом лице.
- Ты сиди, сиди, Юрий Евгеньевич! Не скачи. Закончишь свои дела, займись наконец подготовкой совещания по профилактике. Тебе поручили готовить, а ты пока палец о палец не ударил... А Бугаев! Дал мне свою справку для доклада - стыдно читать. Ни анализа, ни одной свежей мысли. Окрошка газетных статей. А язык!.. Я сейчас уезжаю, - добавил он уже спокойнее. - Буду через два-три дня. Чтобы к этому времени с совещанием была, полная ясность. Понял?
- Слушаюсь, - тихо ответил Белянчиков, глядя в сторону.
18
Первое, с чего начал Игорь Васильевич, - съездил на улицу Герцена, в Союз художников, расспросил об Алексееве. Здесь, однако, о личной жизни Тельмана Николаевича не знали почти ничего.
- Кажется, женат, - сказал секретарь правления. - Да ведь к нам уже приезжали от вас - И, пожав плечами, словно извиняясь за свою неосведомленность, грустно добавил: - А про отца ничего не знаю. Алексеев работягой был - в союзе редко появлялся. Не то что некоторые, - он неопределенно кивнул на дверь и пренебрежительно усмехнулся. Пробивальщики. - Он замолчал и некоторое время сидел задумавшись, хмурясь. Будто вспомнил о чем-то неприятном и неизбежном. Потом сказал строго: Тельман вкалывал... Несколько лет на Севере пропадал. С весны до поздней осени. Да вы, наверное, знаете - мы в прошлом году его персональную выставку устраивали. В газетах о ней много писали.
Потом Корнилов зашел в отдел кадров, полистал личное дело Алексеева. Кроме пожелтевшего листка по учету кадров да старой характеристики, выданной для поездки в Италию, там ничего не было. И в анкете, и в характеристике значилось, что отец Тельмана Николаевича Алексеева Николай Ильич Зотов - пропал без вести в годы оккупации...
"Неужели Алексеев только сейчас узнал о том, что отец жив?" - подумал Игорь Васильевич. Это было похоже на правду. Судя по свидетельству жителей Владычкина, сын никогда к леснику не приезжал. Никто даже не знал о его существовании! Никто, кроме старухи Кашиной. Да и она слышала лишь о том, что когда-то у Зотова был сын... Был!
А 13 января 1971 года Тельман Алексеев, писавший в листке по учету кадров, что его отец пропал без вести, поспешно собрался, схватил лыжи и сел в поезд, отправившись на свидание к отцу! "И был убит!" - сверлила навязчивая мысль, но Корнилов сказал себе: "Не торопись! Разберись по порядку... Кто кого разыскал? Сын отца или отец сына? Это важно? Наверное, важно".
Прямо из отдела кадров союза он позвонил в городское справочное бюро. Попросил выяснить, не разыскивал ли кто-нибудь за последний месяц Алексеева Тельмана Николаевича.
Ему ответили через пятнадцать минут. Да, адрес Алексеева запрашивали в начале января.
Корнилов попросил у прокурора разрешение еще раз осмотреть квартиру Алексеева. Он уже уверился в том, что найдет там письмо или телеграмму от отца. Ведь в карманах убитого ничего подобного не обнаружили.
В квартире Алексеева царило запустение. Вид после обыска был такой, словно хозяин второпях собирался куда-то уезжать и никак не мог найти что-то очень нужное ему в дорогу: вещи лежали в беспорядке, ящики у письменного стола выдвинуты. Повсюду валялись книги, какие-то папки.
Игорь Васильевич вдруг представил, как возвращается из командировки жена Алексеева, и сокрушенно покачал головой. Понятые, снова приглашенные им, сидели, тихо переговариваясь о каких-то своих делах.
Прежде всего Корнилов не торопясь, дотошно осмотрел костюмы и пальто. Ничего интересного он там не нашел, кроме небольшого блокнота с беглыми зарисовками. Игорь Васильевич перелистал его страница за страницей никаких записей: головы девушек, ребят, контуры каких-то причудливых пейзажей...
Книги. Теперь следовало внимательно перелистать книги. Художник мог сунуть письмо в книгу. Книг было много, и Игорь Васильевич начал с тех, что лежали на письменном столе. Его поразило обилие богато иллюстрированных книг по истории средневековья. Все они были часто переложены закладками, но писем среди этих закладок не было. Но зато уже в первой из книг, взятых с дивана, Корнилов нашел свернутый вдвое тетрадный листок в косую линейку. Это было письмо.
"Здравствуйте, Тельман Николаевич. Пишет Вам отец Николай Ильич Зотов. Сколькие годы прошли, а мы не свиделись, не судьба. Я уже старик, скоро время мое придет. Хотел бы повидать Вас, просить прощения, коли виновен в чем. Живу я на кордоне Замостье за деревней Владычкино, от Мшинской двенадцать верст. Лесникую. Хоть и возраст мой вышел, а пенсии нет, не заработал. Но живу исправно. Грибы, ягоды. И места у нас красивше не найти. Хотел бы только повидать тебя, сынок, слов нет, как хотел. Может, напишете старику?
Ваш отец Николай Зотов".
Игорь Васильевич спрятал письмо в карман и рассеянно посмотрел на книгу, в которой оно лежало. Это были письма Ван Гога. Корнилов прочитал на раскрытой странице подчеркнутые строки: "Движение вперед напоминает работу шахтера: она не идет так быстро, как ему хотелось бы и как того ожидают другие, но, когда принимаешься за подобную работу, нужно запастись терпением и добросовестностью".
Когда он приехал в Лужскую прокуратуру, чтобы рассказать о своих сомнениях следователю, то застал Каликова в растерянности: прокурор возвратил дело на доследование. Не заезжая в управление, Корнилов отправился в Зайцово, к "зайцовской Поле", которая, по рассказам Надежды Григорьевны Кашиной, знала про какую-то давнюю ссору лесника Зотова с сыном. Отыскать эту женщину было делом совсем нетрудным. В Зайцове жила всего одна Поля - Полина Степановна Аверьянова, и в правлении колхоза Игоря Васильевича отправили в школу: Аверьянова работала там нянечкой. Она оказалась высокой костистой женщиной с крупными чертами лица, с большими руками. В школе была перемена, и Аверьянова расхаживала по коридору, наполненному бегающими, кричащими, дерущимися ребятишками, то и дело кого-то останавливала, заправляла мальчишкам рубахи, выехавшие из штанов. Вот она заметила, как один из мальчишек хочет кинуть в урну бутерброд. Схватила за руку, приперла в уголке и, поставив рядом с собой большой колокольчик, заставила немедля съесть бутерброд.
Толстый паренек с трудом жевал, набив рот, и умоляюще смотрел на нянечку.
Корнилов стал в сторонке, облокотившись о подоконник большого окна, ждал, когда закончится перемена. "А у этой Поли добрый характер. Ребятишки ее любят", - подумал он, наблюдая за Аверьяновой.
Нянечка посмотрела на часы и пошла по коридору, названивая в колокольчик, больше похожий, правда, на коровье ботало. И звук у него был глухой. Ребята нехотя разошлись по классам. Полина Степановна, ворча что-то под нос, с трудом наклоняясь, начала собирать оставшиеся в коридоре после ребятни бумажки, огрызки яблок.
Корнилов подошел к ней:
- Полина Степановна, мне бы надо поговорить с вами...
Женщина медленно распрямилась, посмотрела на него внимательно.
- Я из милиции...
В ее глазах мелькнул испуг.
- Ай набедокурил кто?
Он поспешил успокоить женщину:
- Нет, нет, ваши питомцы в порядке. Я по другому делу. Где бы нам присесть?
- Идемте в учительскую. Там сейчас никого.
Они уселись за маленький письменный стол, на котором лежали груды тетрадок, и Корнилов спросил без всяких предисловий:
- Полина Степановна, что вы мне можете рассказать о Зотове?
- О Николае Зотове? - В голосе Аверьяновой он уловил заинтересованность.
- О нем, Полина Степановна.
- Ай бедолага! Опять небось что-то приключилось? Вот уж невезучая судьба у мужика.
- Невезучая?
Нянечка скорбно поджала губы:
- А как еще назвать-то? Женка рано умерла. Чахоточная, упокой господи рабу божию. - Она перекрестилась. - Приятели подвернулись пропивущие. А он и так от рождения малахольный какой-то. Убитый горем... Кто громче позовет, к тому и побежит. Покойница-то держала его в порядке, а тут покатился. - Аверьянова тяжело вздохнула. - Признали и у него чахотку. А может, доктор только пристращал. Только перестал пить Николка. Перестал.
- Кем он работал? - спросил Корнилов.
- В молодости на стекольном заводе. На ванной белого стекла. Стеклодув. У них легкие-то у всех больные. А перед войной бухгалтером работал у нас в колхозе.
- А с сыном что у них приключилось? Почему рассорились?
Полина Степановна задумалась. Большая костистая рука ее машинально перебирала кисточки черной косынки, завязанной на груди узлом.
- С сыном-то? - повторила она, собираясь с мыслями. - Что-то такое случилось. Имя у него немцам не понравилось. А уж почему - и не помню. Хотели они мальчонку перекрестить. А ведь он упрямый рос - не приведи господи. Уперся - и ни тпру ни ну. Отец его и порол, сказывали... А сын стрекача дал - уж как Николку фрицы мордовали, как мордовали! Да вы к Тельманову дружку, к Алехе Маричеву зайдите. На чугунке путевым обходчиком работает. Там и живет. Тоже бузила был, не приведи господи. Его и нынче Алеха Буйная Головушка кличут. Они были дружки с Тельманом. А я не помню, как тогда все повернулось.