Юрген сорвал травинку и стал жевать ее. У него даже пропала охота продолжать обход. На окраине деревни он свернул с дорожки, ведущей к часовне, и сел на траву, потом лег на спину и стал смотреть в небо. Как быть дальше? Его мысли прервал шум приближающихся шагов. Кто–то вышел из леса и направлялся к деревне. Юрген прислушался. Не нарушитель ли?
Юрген уже различал голоса, слышал тихий девичий смех. «Влюбленные прогуливаются», — догадался он.
Парень и девушка подошли к кустам с другой стороны. Голос юноши показался Юргену знакомым.
Вдруг Юрген понял, что попал в нелепое положение. Если они обойдут кусты и увидят его, то, чего доброго, подумают, что он специально подслушивает их. Сейчас они разговаривали вполголоса, и он не все улавливал.
— …И девушку разочаруешь.
— Нет, Барбара… Это же дружба…
Юрген напряг слух. Барбара? Кто это? Он не мог вспомнить, у кого из девушек в деревне такое имя. Но голос парня он определенно слышал раньше. Разговор продолжался.
— Я все ей скажу.
— Нет, Фриц, не нужно. Зачем?.. «Фриц? Какой еще Фриц?»
— Пошли, мне пора домой, — сказала девушка.
Юрген приподнялся. Несколько секунд ничего не было слышно. Потом раздались шаги.
Когда девушка и парень вышли из тени, Юрген от удивления так и присел. Да это же Фриц Кан, друг Ганни Манегольд! Но кто же с ним? Юрген узнал и ее. Это была та самая приезжая, которая гостила у учителя.
«Смотри–ка, — изумился Юрген, — в деревне все уже говорят о помолвке, а Фриц за другой ухаживает. Ну и ветрогон!»
Только теперь Юрген уловил смысл невольно подслушанного разговора. Фриц, видно, хотел сказать Ганни правду, а эта приезжая была против. Но ведь гостья учителя приехала в деревню совсем недавно! Когда же они успели познакомиться? Она, кажется, из Берлина. Фриц тоже берлинец. Может быть, они знали друг друга раньше? И все же как мог он так жестоко обмануть Ганни! Эта блондинка определенно вскружила ему голову. Другого объяснения Юрген не находил. Он поднялся и осмотрелся. Фриц и Барбара уже исчезли.
Юрген был не единственным, кто видел в этот вечер Фрица и Барбару. Мария Фобиш лежала у себя в комнате на кушетке и читала. Когда устала, закрыла книгу, погасила свет и подошла к открытому окну. В лицо ей дунул теплый весенний ветер. В мыслях она все время была рядом с высоким стройным юношей, который ей очень нравился, — с Юргеном Корном.
Но почему он всегда, как только увидит ее, сразу теряется? По его взглядам она догадывалась, что нравится ему. Какой же он все–таки нерешительный! Взял бы да и обнял ее хоть раз!
Мария часто ловила себя на мысли, что не может без ревности смотреть, как Юрген веселится и шутит, танцуя с другими девушками. А когда он танцевал с ней, делался молчаливым и краснел. Он ни разу не посмотрел ей в глаза!
Под окном послышались голоса. Мария выглянула из окна. У дома Шубертов стояла парочка. В девушке Мария узнала Барбару Френцель.
Мария не поверила своим ушам, когда услышала голос парня. Это был Фриц, друг Ганни!
Вот это да! Мария вдруг вспомнила, что Ганни, работавшая рядом с ней, уже несколько дней была какой–то рассеянной. Может быть, она уже знала обо всем? Марии стало обидно за подругу.
Как же это получается? Фриц и Ганни любили друг друга, но стоило ему увидеть смазливое личико, как он забыл обо всем на свете. Мария почувствовала, как в ней поднимается волна гнева! И куда только смотрит Фриц!
Мария решила завтра же поговорить с Ганни.
* * *
Шелест табачных листьев и негромкое пение заполнили просторный цех табачной фабрики Хеллау. Между столами ходил Эрмиш, мастер цеха. На лице его играла улыбка. Он любил свою работу, любил девушек, трудившихся здесь. Иногда он не мог удержаться от искушения и сам садился за рабочий стол. Девушки сразу же собирались вокруг него и с восхищением смотрели, как быстро он работает.
Около стола Ганни Манегольд Эрмиш остановился. Он внимательно следил за тем, как ее ловкие пальцы быстро сворачивали сигару за сигарой. Ганни и ее подругу, черноволосую Марию, Эрмиш считал лучшими работницами. Мастер дотронулся до плеча Ганни.
— Ганни! Ты что, с возлюбленным поссорилась?
— Нет.
— Я что–то не слышу твоего голоса!
Ганни с трудом заставила себя улыбнуться.
— Я немного простыла, — ответила она после недолгого молчания.
Эрмиш, хорошо знавший своих подопечных, сразу понял, что Ганни сказала ему неправду.
— Ну поправляйся, — пожелал он ей и вернулся к Марии: — А ты, чертенок? Что поделывает твой Юрген?
Мария зарделась.
— Юрген? Какой Юрген?
— Какой Юрген, спрашиваешь? — подмигнул ей Эрмиш. — Посмотрите на этого цыпленка! Воробьи чуть ли не с каждой крыши трезвонят, что Мария и Юрген Корн избегают встречаться, потому что любят друг друга.
— Юрген Корн? Вы меня уморили! Да я с ним ни одним словечком ни разу не перебросилась, и вообще…
— Ну что ж, не буду спорить. Поживем — увидим, — Эрмиш рассмеялся. Наклонившись, он шепнул ей: — Когда можно ждать приглашения на свадьбу или крестины?
Это было уже слишком! Мария погрозила Эрмишу пальцем.
— Послушайте, мастер! Еще одно слово — и я рассержусь на вас! Как вы можете! Да я этого верзилу–юбочника и знать не хочу!
— Смотрите–ка, она к тому же еще и ревнивая! — уходя, крикнул Эрмиш. Мария ничего не ответила и снова склонилась над табачными листьями.
Звонок возвестил о перерыве на завтрак. Мария украдкой взглянула на подругу.
— Пойдем в сад. Там, кажется, теплее.
— Ты думаешь? Ну что ж, пойдем.
Они сели на траву и стали завтракать. Мария решила, что сейчас самый удобный момент поговорить с Ганни.
— Скажи, Ганни, когда ты последний раз виделась с Фрицем?
— Позавчера вечером, на репетиции. Ты же сама там была. А что?
— А вчера? Разве вчера он не приходил?
— Вчера? Нет. С чего это ты взяла, что он должен был прийти?
— Но вчера он был в деревне!
— Вчера? Это невозможно. Он был в наряде.
Мария поняла, что подруга ничего не знает. Она даже пожалела, что начала этот разговор, но отступать было поздно.
— Ничего себе наряд был! — вырвалось у Марии.
Ганни побледнела.
— Что случилось, Мария? Ты его видела? Говори же!
— Сядь, пожалуйста, и успокойся. Мне тоже нелегко, но я должна сказать тебе все. Я видела Фрица с блондинкой, которая гостит у учителя. Чуть в волосы ему не вцепилась, когда увидела. Подумать только, какой мотылечек!
Ганни испуганно уставилась на подругу.
— Мария! Этого не может быть! Фриц… он ведь никогда не обманывал меня!
Мария горько усмехнулась.
— Я тоже так думала. Но я своими глазами видела. — Она взяла Ганни за руку.
В глазах у Ганни стояли слезы.
— Нет, Мария, я не могу поверить. Что–то здесь не так.
Мария попыталась успокоить подругу.
— Поговори с ним! Может быть, это недоразумение, глупая случайность.
— Нет, нет. Раз ты видела их… Я не хочу больше с ним встречаться!..
В цех Ганни вошла с покрасневшими от слез глазами. Молча принялась за работу. Так же молча ушла домой.
Что скажет она родителям? Что скажут теперь люди? Ганни каждый раз была готова разразиться плачем, как только начинала думать о Фрице. Она ощущала пустоту, но ненависти к нему не питала. С опущенной головой шла она домой.
* * *
В последние дни пастор Хинцман много думал. Слова пограничника глубоко запали ему в душу, в чем он упорно не хотел признаться. Пастору рассказали, о чем шла речь на собрании в Хеллау. Оно прошло так, как и предвидел офицер. На собрании выступал и учитель Восольский. Он говорил о преимуществах государственного и общественного устройства в ГДР, о свободе вероисповедания и о других вещах.
Хинцман нахмурился. Что за человек этот учитель? Откуда такое двуличие? Чего он хочет этим добиться? Пастор не находил ответа на свои вопросы.
В добрых отношениях, установившихся с некоторых пор между ним и учителем, появилась трещина. Пастор даже стал питать к Восольскому некоторую неприязнь. Хорошо, что он давно не появлялся в часовне. При встрече с учителем пастор с трудом скрывал неприязнь.
Хинцман вышел из часовни и запер тяжелую дверь.
— Добрый день, господин пастор.
Обернувшись, Хинцман увидел Бергена.
— Благодарение господу, господин Берген.
Берген с улыбкой протянул пастору руку.
— Как поживаете? Я слышал, вы простудились и плохо себя чувствовали.
— Ах, да… Спасибо. Сейчас ничего…
— Вы, видимо, часто бываете здесь?
— Да. Здесь тихо. Никто не мешает. Отсюда ближе к господу богу.
— Но сюда, наверно, не так легко подниматься?
Хинцман усмехнулся.
— Я еще не так стар. Благодарение господу, мои ноги еще носят меня. Но… простите, вы, кажется, пришли ко мне?
— Нет. Я случайно проходил здесь и увидел вас.
Хинцман все больше удивлялся тому, какой интерес проявляли к нему в последнее время. Но сейчас пастора волновало одно — грязные следы в часовне. Стоило ли говорить об этом с офицером? Учитель отсоветовал. Но почему?
— Нет. Я случайно проходил здесь и увидел вас.
Хинцман все больше удивлялся тому, какой интерес проявляли к нему в последнее время. Но сейчас пастора волновало одно — грязные следы в часовне. Стоило ли говорить об этом с офицером? Учитель отсоветовал. Но почему?
— Ну что ж, до свидания, господин пастор! — прервал Берген раздумье пастора.
— Нет, подождите. Одну минутку, господин Берген, — решился вдруг Хинцман. — Могу я поговорить с вами наедине? Совсем недолго…
Берген понял пастора и, повернувшись к сопровождавшему его пограничнику, сказал:
— Товарищ Зейферт, подождите меня у опушки леса.
— Я могу говорить с вами открыто? — начал пастор. — Начистоту, как недавно говорил со мной ваш коллега? Не поймите меня, пожалуйста, превратно. Вы верите, что подобные вещи больше не повторятся? Что нас, верующих христиан, оставят в покое?
Берген серьезно посмотрел на пастора.
— Да, я убежден в этом. То, что случилось, было случайностью. Вы же знаете, господин пастор, как мы относимся к церкви. У нас в корне различные мировоззрения, но мы никогда не допустим глумления над чувствами верующих. В то же время мы не допустим вмешательства церкви в дела государства. Вера должна оставаться личным делом каждого человека.
Хинцман кивнул.
— Да, да. Ваш коллега, господин Рэке, говорил мне о том же. А теперь я хотел бы сказать вам кое–что. Несколько дней назад кто–то пробрался в часовню. Я никому не хотел об этом рассказывать, но…
— Вы подумали, что это опять кто–то из нас?
Пастор в знак протеста поднял руку.
— Нет, нет, господин Берген! Бог свидетель, я этого не хотел сказать. Но следы, грязные следы… Вы меня понимаете?
Берген начал волноваться.
— Когда это случилось, господин пастор?
— Точно сказать не могу. Наверное, после последней грозы. Я несколько дней пролежал в постели, а когда поднялся и пришел сюда, увидел эти следы. Старые, высохшие.
— Часовня была заперта?
— Да. Я ее всегда запираю.
— Что–нибудь пропало?
Хинцман покачал головой.
— В божьем храме нечего воровать. Здесь, видимо, другие причины.
Берген размышлял.
— Может быть, у кого–нибудь, кроме вас, есть второй ключ от часовни?
— Нет, ключ только один. — Хинцман вытащил из кармана увесистый ключ. — Вот он.
Берген осмотрел его.
— Почему вы не сказали об этом раньше, господин пастор?
Лицо пастора передернулось.
— Я… Будем честны перед богом: сначала я думал, что это опять кто–то из ваших.
Берген посмотрел пастору в глаза.
— И вы еще верите этому?
— Нет.
Внезапно Берген вспомнил о следах, которые были обнаружены после грозы в лесу, выше часовни. Есть ли между этими и теми какая–нибудь связь?
Берген напряженно думал. Что искал нарушитель в часовне? И как он сюда пробрался? Такой хитрый замок даже отмычкой не откроешь. Нет, здесь определенно что–то нечисто. Он вернул ключ пастору.
— Сейчас я ничего не смогу вам сказать, господин пастор. Но благодарен вам за доверие. Видите ли, мы живем на границе, поэтому даже божий храм может быть использован в преступных целях. Есть люди, которые не останавливаются ни перед чем. А впредь я попрошу вас, господин пастор, рассказывать нам обо всем.
Берген посмотрел на часы.
— Ну, мне пора, господин пастор.
— До свидания, господин Берген.
* * *
Лейтенант Кунерт свернул около часовни с дороги и вошел в кустарник. С тех пор как Берген рассказал ему о своем разговоре с пастором, он больше не сомневался, что между следами на полосе и грязными следами в часовне существует определенная связь. Правда, пока он не мог доказать этого. Неизвестный едва ли мог заинтересоваться часовней.
Едва он сошел с дороги и углубился в лес, как его обступила необычная тишина. Отсюда начинался крутой подъем к пограничной полосе. Там, наверху, проходила тропинка, на которой и были обнаружены следы.
Кунерт медленно поднимался. Метров через сто почва стала каменистой, но лейтенант упорно продолжал путь. Склон становился все отвеснее. Местами Кунерту приходилось помогать себе руками. Преодолев половину пути, он остановился и осмотрелся. Пока ничто не привлекало его внимания. Минут через десять он добрался до контрольно–следовой полосы.
Четких следов обнаружить было невозможно. Контрольно–следовая полоса местами была усеяна мелкой галькой, а там, где камни покрывал тонкий слой земли, она была настолько твердой, что на ней только случайно могли остаться какие–либо следы.
Лейтенант осторожно вступил на полосу. Здесь она была шириной всего два–три метра, а дальше, с той стороны скалы, круто обрывалась вниз. В этом месте взобраться наверх мог только очень ловкий и сильный человек. Справа, вплотную к полосе, подступала отвесная скала, поэтому осматривать там было нечего. Лейтенант двинулся влево.
Так он прошел, наверное, метров сто. Вдруг он увидел неглубокую лощину, пересекавшую контрольно–следовую полосу, С той стороны скала не казалась такой отвесной. Она даже являлась своего рода карнизом, который наискось тянулся вниз. Кунерт стал осматривать деревья. Одно из них показалось ему подходящим. Правда, по гладкому стволу молодого бука взобраться было нелегко, но лейтенанту удалось и это. С высоты он мало что мог увидеть: все вокруг закрывали деревья. Кунерт спустился вниз и остался стоять, прислушиваясь к лесным шорохам.
Почему нарушитель выбрал этот опасный путь и что ему нужно было в часовне? А что, если все это игра воображения? Убедившись, что на контрольно–следовой полосе не осталось следов, Кунерт стал спускаться с горы.
Подумав немного, лейтенант решил пойти вдоль опушки леса к Росбергу. До его слуха донесся стук топоров, и вскоре показались дровосеки. Немного поодаль от них Кунерт увидел Вебера. Лесничий обмерял стволы деревьев.
Может быть, он что–нибудь знает? Вебер повернулся в этот момент спиной к лейтенанту. Кунерт тихо подошел к лесничему и осторожно дотронулся рукой до его плеча. Тот испуганно обернулся.
— Черт побери! Вы меня напугали!
Кунерт, смеясь, протянул ему руку.
— Добрый день, господин лесничий. Как дела?
— Не могу пожаловаться. Работы хватает.
Рабочие с любопытством посматривали на гостя. Кунерт кивнул им:
— Добрый день! Оставьте несколько деревьев на развод! — Он засмеялся. Затем, снова повернувшись к лесничему, спросил: — Господин Вебер, скажите, вы давно живете в этих местах?
— Да. А что?
— Как вы считаете, может человек взобраться на скалу с той стороны часовни? Я имею в виду, что он будет лезть ночью и без снаряжения.
Вебер сморщил лоб и начал что–то вспоминать.
— На скалу с той стороны? Подождите… Когда–то что–то похожее было. Давнишнее дело.
Кунерт не торопил лесничего. Вебер пожал плечами и сказал:
— Что–то не могу вспомнить. Может, Фобиш что–нибудь знает? — Он повернулся к рабочим и позвал: — Эй, Франц, иди–ка сюда!
Кунерт пожал Францу Фобишу руку.
— Послушай, Франц, — обратился к нему Вебер. — Ты помнишь ту историю, которая произошла много лет назад? Это было на скалах около часовни.
— Это ты про несчастный случай с сыном крестьянина Коля говоришь? Он тогда сорвался со скалы. Это ведь было еще до войны.
— Да, да, верно. Расскажи, как это произошло.
— Неприятная история. В те времена молодые парни ходили в город к девушкам. И у Фридриха Коля в городе была девушка. Они уже, можно сказать, были помолвлены. Но его старик и слышать не хотел о свадьбе. Путь в город был долгий, А через скалы над часовней вниз вела тропинка. Сам я ни разу там не был. И вот однажды Фридрих спускался по этой тропинке. А в это время шел сильный дождь. Ну и сорвался парень. Через два дня его нашли. Еле признали: до того изуродован был. Старый Коль, царство ему небесное, во всем обвинил девушку Фридриха. Та с горя в воду кинулась. Утонула, бедняжка. Говорили, что она ждала ребенка… Вот и вся история. Кунерт кивнул:
— Печальная история. Эта тропинка существует?
— Возможно. Но с тех пор туда никто не ходил. Говорят, там, наверху, что–то нечисто. Люди говорят, будто в дождливые ночи там что–то грохочет и раздаются душераздирающие крики. — Фобиш засмеялся. — Сам я, правда, ничего такого не слышал, сохрани господь, но некоторые клянутся, что это так.
Кунерт сделал вид, что рассказ его больше не интересует.
— Да, да, об этом говорят многие. Я сегодня проходил в тех местах и подумал, что мне, пожалуй, не взобраться на скалу.
Фобиш погладил усы.
— Ну что ж, пора идти работать. Если когда–нибудь в этих местах не будет проходить граница, попробуйте пройти там. Только не в дождь, — сказал он, уходя.
— Пока у меня нет желания превратиться в ночного призрака! — крикнул ему вдогонку Кунерт и засмеялся.
Лейтенант попрощался с лесничим. «Значит, тропинка существует. Она, видимо, кончается на косом карнизе, — размышлял Кунерт. — Жаль, что я не нашел следов. Может, стоит усилить охрану в этом месте? Надо будет поговорить с Бергеном…»