Во-первых, рост и развитие души находится в явной связи с величиной и развитием мозга» (Там же, с. 11).
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Я-то думал, он про душу, а он про психику! Но ведь как ловко, подлец, передернул! Не будь я заранее настроен присматривать за его руками и движениями, так и не заметил бы, как меня заставили на сон грядущий почитать о душе Сеченова. Так и до мальчиков кровавых в глазах довести не трудно.
В своих работах для ученых, а не для обработки сознания «простолюдинов», Ланге, конечно, гораздо откровеннее. Здесь заигрывание не полезно. Здесь вещи надо называть своими именами. В «Психологии», переизданной недавно под названием «Психический мир», он прямо говорит о своей деятельности как о воинском служении делу своего сюзерена — Науки. Думаю, иначе как осознанным участием в Войне Богов это и не объяснить. Вот как описывает он научную дислокацию союзных войск.
«С одной стороны находится могущественная, снабженная всеми средствами современного знания, крепко объединенная цитадель естествознания. С другой— мы видим тоже сильную, тоже внутренне объединенную крепость общественных и исторических наук. Оба лагеря справедливо горды и сильны тем, что их логические построения стоят на твердой почве совершенно несомненных фактов. Но в этой силе обоих лагерей заключено и стремление к возможному расширению своей власти на соседние территории в частности на территорию, промежуточную между ними. Такой промежуточной территорией и является область психической жизни» (Ланге. Психический мир, с. 35).
Вот за что велась Ланге война в предыдущей книге. За этот захват ничейных территорий он и заложил душу.
Про Ланге даже словари утверждают, что он считается человеком, оказавшим значительное влияние на последующую советскую психологию. Думаю, именно его понятие о психике, заменившей душу, стало основой для выработки советских понятий. Я просто выпишу его мысли в порядке их развития. Если хотите, можете считать, что так Ланге понимал, что такое душа.
«…психический мир представляет огромное разнообразие, никак не меньшее, чем морфологические различия животных видов. От едва брезжущей зари сознания у низших животных и до высокого развития его у исторического и социального человека, этот мир включает миллионы живых существ, каждого со своею индивидуальной психикой.
В каждом из них протекает живой поток сознания в виде смены психических явлений, возникающий при начале жизни, развивающийся в течение ее под влиянием разных воздействий окружающей среды и гибнущий, по-видимому вполне, при смерти. <…>
И совершенно ясно, что характер психической жизни в каждом данном индивидууме определяется прежде всего его физической организацией, так что каждый вид имеет свою определенную психику — психику муравья окуня, лягушки, лошади, кошки, собаки, человека.
Психическая жизнь… должна была и развиваться на Земле вместе с общей эволюцией видов. Она, конечно, имела сначала столь же элементарный характер, как элементарны были первоначальные организмы» (Там же, с. 39).
«Психическая жизнь должна быть рассматриваема как особое, своеобразное жизненное приспособление организма, развившееся в нем ввиду его биологической полезности, для сохранения индивида и рода.
Она вносит в деятельность организма такие выгодные для него особенности, которые способны охранять лучше его существование и потому подлежат естественному а впоследствии у человека, и социальному отбору, — особенности и преимущества, которые без психической жизни недостижимы.
Эта биологическая целесообразность психики есть основной объяснительный принцип для психологии, для понимания психического развития» (Там же, с. 41).
Вот только после того, как ты усвоил, что есть основной объяснительный принцип, можно без опаски читать психологов, употребляющих слово «душа». Тогда это чтение становится пикантным, вроде любви к трупам, кажется, это называется некромантией или некрофилией?
«Через традицию в языке, быте, нравах, искусстве, науке, религии в нашу душу входит колоссальный прошлый опыт всего человечества, к которому каждая отдельная личность присоединяет лишь ничтожно малую частицу действительно своего. Душа человеческой личности на 99 % есть продукт истории и общественности.
Она подобна обширному кладбищу или, еще лучше, геологическому отложению, имеющему ряд напластований, относящихся к разным историческим эпохам» (Там же, с. 56).
Нет, Ланге вовсе не глуп, и я не утверждаю ни того, что он не прав вообще, ни того, что он не прав в частностях. Я утверждаю лишь то, что он, как и все материалисты, был предвзят и подчинял свою деятельность целям той войны, что вел от лица Науки. Истина была разменной монетой, потому что служила лишь надписью на золоте доказательности и убедительности.
Но убедительность не может существовать без очевидности, а очевидность надо суметь разыскать в этом мире. И все хорошие полемисты и ораторы — это великолепные добытчики очевидностей, что означает, что они чрезвычайно наблюдательны. Может быть, они были неправы, утверждая, что души нет. Но в пылу споров они сделали множество утонченных наблюдений, которые, как им казалось, отрицали существование души. Но ведь это были отрицательные наблюдения души!
Условно говоря, там, где побывали трапперы, вроде Ланге, душ больше не осталось, они их там повыбили, а новых не завозили. Но если все-таки душа есть, то это же явно обозначенная карта пути для желающего поискать душу. И следующая стерилизованная от души площадка находится за рубежом научной революции. Если верить историку психологии: «Эстафета от Ланге перешла в нарождавшейся советской психологии прежде всего к Л.С. Выготскому и его школе» (Ярошевский. Творческий путь, с. 33).
Ярошевский ошибается, Выготский, что было мочи, открещивался от Ланге. Так что, скорее, идеи Ланге о том, что душа — это нечто внешнее, входящее из общества, подхватил Шпет. И тем не менее, разобраться с чехардой вокруг души в школе Выготского завещал нам еще Шабельников, так что впереди Выготский. Но сначала несколько примеров того, какие бесовские игры шли с душой в России в канун Революции. Какие святки сравнятся!
Глава 6. Бесовские сумерки России
Ланге первым ввел способ говорить о том, что делает, добавляя уточнение. Он называл свое дело «эмпирическая психология без души». Когда А. И. Введенский в 1914 издает «Психологию без всякой метафизики», он хочет этой добавкой подчеркнуть именно то же самое — что будет говорить о психологии не как о науке о душе, а как о науке, которая считает, что у тела с усложнением нервной системы накапливается сложное поведение. А значит, его можно изучать объективно, не нуждаясь ни в каких дополнительных гипотезах, вроде гипотезы Бога или души.
Введенский своей работой попытался подвести под разгул душегубства, царивший в России конца девятнадцатого и начала двадцатого века, хоть какую-то философию. Но это он сумел сделать, лишь глядя с определенной исторической перспективы. Поэтому я расскажу о его взглядах в конце главы. Пока же я хочу сказать, что на рубеже тех веков Россия словно выпустила джинна из бутылки. Именно то, что происходило в стране, Достоевский назвал бесовщиной. И не надо думать, что это была борьба за светлое будущее, которая не имела никакого отношения к жуткому большевистскому террору, наступившему после революции.
Никакой разницы между состоянием умов бесов до и после не было, только до революции они еще боялись наказания со стороны властей, а после революции купались в безнаказанности, потому что сами стали властями. Лично я вообще считаю, что люди, творившие это кровавое пиршество, не были людьми. Не в том смысле, что они не были хорошими людьми. Нет, в прямом значении сказанного — это было время, когда по какому-то ужасному стечению обстоятельств бесовские силы посчитали возможным захватить еще один кусок мира под свою власть и во множестве воплотились в человеческих телах.
И знаете, в чьих телах их воплощалось больше всего? Если хоть немножко приглядеться к тому, как «просвещался» тогда русский народ, то в телах врачей и педагогов. Вот уж беззаветные труженики и подвижники Науки и Прогресса! Беззаветные и бездумные, поскольку до сих пор абсолютно уверены в собственной правоте и безнаказанности. Что же позволило дьяволам посчитать, что пришло удобное для нападения время?
Мне думается, появление мощнейшего и очень плохо освоенного человечеством орудия обработки общественного сознания — прессы. Газет, журналов и дешевой литературы для бульварного чтения. Если наблюдать за тем, как воздействует пресса на сознание людей отстраненно, как за некой единой средой, тяготеющей в своей инертности к покою, то отчетливо видно, что именно пресса вызывает в ней многочисленные движения, позволяя объединять их и собирать в силовые узлы. Вот это и могло явиться признаком готовности нашего мира к нападению. Оно и приманило.
Соответственно, признаком же идущего захвата мира было и то колоссальное воздействие на умы людей, которое велось охотниками на души с помощью бесконечного числа бульварных книжонок, вносящих в сознание мысль, что только очень отсталые чайники, лохи и дилетанты верят, что есть душа, а не рефлексы и работа нервной системы. Книжечек этих к началу двадцатого века гуляло по рукам так много, что имя им легион, а вот мысль в них была только одна:
«Прежде чем определить понятие душевной болезни, необходимо установить положение, что головной мозг и, преимущественно, кора больших полушарий мозга является субстратом душевной деятельности» (Доктор медицины В. П. Осипов, с. 2).
Соответственно:
«Правильнее будет определять психологию как науку о душевных процессах или душевных явлениях, так как мы увидим дальше, что психология изучает не только сознательные, но и бессознательные процессы» (Врач и психолог А. Ф. Лазурский, с. 60).
И у него же поясняется:
«Можно уже в настоящее время говорить о том, что всякий психический процесс соответствует известному, определенному процессу в мозгу» (Там же, с. 59).
«Что же является органом или орудием духа? Мы знаем, например, что органом механической работы в теле являются мышцы; органом выработки химических продуктов — железы, как-то: печень, слюнная железа, желудочные железы, поджелудочная железа, потовые железы, слезные и т. д. С какими же органами тела мы должны связывать косвенно или непосредственно явления нашей душевной жизни?
Едва ли мы ошибемся, если скажем с самого же начала, что таким органом являются для человека и высших животных головной мозг и именно большие полушария его, а в них серая кора мозговых полушарий» (Академик кн. И. Р. Тарханов, с. 17).
«"Душа — не яблоко: ее не разрежешь", — говорит Шубин в «Накануне» Тургенева. Это справедливо лишь отчасти и в очень условном смысле.
В сущности, душа человеческая довольно легко «разрезывается» по шву, которым скреплены одна с другой (и притом далеко не прочно) две сферы ее: сфера чувств и сфера мысли. Надо полагать, у высших животных они скреплены гораздо основательнее, а у низших животных цельность души, конечно, еще солиднее, ее сплоченность еще крепче, — и ее, пожалуй, уж в самом деле не "разрежешь".
Психика культурного человека сложна и расчленена. На первоначальной основе ее, то есть на волевом психическом аппарате, тысячелетиями культурного развития создались обширные и причудливые «надстройки» чувств и умственных процессов. Эта строительная деятельность совершалась, конечно, не по какому-либо плану, не по рациональным законам психической архитектуры, а со всею иррациональностью слепого творчества природы.
Душа человеческая, как мы ее знаем теперь, есть продукт психической эволюции, которую нет никаких оснований считать законченною» (Овсянико-Куликовский, с. 5).
Овсянико-Куликовский — историк культуры, литературовед и вообще просветитель. Можно сказать, что он — ученый от педагогики. Естественно, что кроме ученых и врачей в деле просвещения народа самозабвенно поучаствовали и простые учителя.
Вот уж жертвенные овечки Прогресса! Они ведь и до сих пор недоумевают, почему общество так мало ценит их подвиг. Ведь обещали же почетное место у трона! Да нет, родные, в битвах Богов обещания людям не являются словами чести. Мы — лишь пушечное мясо, биомасса, которой заполняются их тела. Поэтому ни врачи, ни учителя не нужны после того, как Олимп захвачен. Их жизнедеятельность поддерживают лишь на том уровне, на каком они доступны быстрой реанимации, случись новая потребность в их бездумной силе. Ведь вы-то и были теми самыми Гекатонхейрами — сторукими и многоголовыми великанами, которые должны были отвлечь на себя гнев Титанов, пока Боги наносили им удар в спину.
Три Гекатонхейра, три великана Котт, Гиес и Бриарей, чьими руками побеждали прежних властелинов мира, — это Ученые, Врачи и Учителя. Поэтому все печатные средства обработки сознания в ту пору заполнены призывами к объединению их усилий в борьбе за умы соотечественников.
«На последнем международном конгрессе психологов в Риме (1905 г.) вице-президент конгресса Sergi, исходя из того материала, которым располагает в настоящее время психология, высказал мысль, представляющую собою формулу мнений большинства членов конгресса и заключающуюся в следующем: "только ясное и полное знание человеческой психики даст нам возможность установить рациональные правила воспитания и усовершенствования человека; только оно одно может служить надежным фактором-руководителем эволюции человечества на пути к лучшему будущему, к его моральному усовершенствованию как изолированного, так и социального индивида".
Источником такого полного знания психологии, по мнению ученого и других членов конгресса, являются: физиология нервной системы…» (Доктор зоологии В. Вагнер, с. V).
Вот ведь заботило же всех возможных докторов моральное усовершенствование людей, будто они знали, что есть истина и в какую сторону надо оперировать! И дооперировались до того, что в мире, очищаемом от души, резко подпрыгнуло на рубеже тех веков число самоубийств. Люди не видели смысла жить с тем бесчеловечным мировоззрением, которое утвердила объективная Наука. Доктора к этому относились с уже знакомым нам по физиологам спокойствием: мол, нас такими вещами не запугаешь!
«В записках, оставляемых самоубийцами, значится большею частью следующее: "жизнь надоела", "не стоит жить", "считаю себя лишним на земле" и "убиваю себя, потому что не вижу смысла в жизни".
Замечательно в этом отношении слово в предсмертной записке одного студента казанского университета, лишившего себя жизни не так давно: "без веры в Бога, людей и самого себя — жить невозможно".
И по каким же пустым иногда мотивам лишают себя жизни…» (Доктор медицины Николай Пясковский, с. 20).
Вот так! Кстати, я не приписываю к именам авторов этих «докторов» и «академиков». Это они сами ставили на обложках своих книг. Почему? В начале двадцатого века, очевидно, это уже было средством воздействия на умы. К чему, например, некоторые авторы и сейчас старательно выводят на титульных листах своих книг: Научное издание? А как мы относимся к таким предупреждениям? Лично я так с ощущением повышенного доверия к тому, что сказано в книге. А вы?
Вот теперь можно подвести и некоторые итоги. Разгул бесовщины, очевидно, был настолько наглым в то время, что русские люди просто не могли поверить, что люди, столь уверенные в себе, могут намеренно обманывать. Наверняка за ними действительно есть какая-то правда или сила, раз они ведут себя так, — предполагается в подобных случаях здравым рассудком. Силу разглядеть не удавалось — Смертным увидеть не можно Бога, когда, приходя к ним, он хочет остаться невидим, — оставалось предположить, что эти люди знают истину. И думающие люди России пытались как-то понять и освоить новый подход к взглядам на душу.
Я до сих пор не могу определенно отнести Александра Ивановича Введенского (1856–1925) к людям, которые считали, что души нет. Возможно, он просто заигрывался в логические игры, не замечая, что и его руками разрушается старая Россия. Впрочем, он достаточно пожил при новом режиме, чтобы получить свою награду за недоумие.
Что же касается его обоснования, почему психологию надо делать без метафизики или допущения о существовании души, то тут, я думаю, он запутался как раз в той ловушке, что выстроил еще Сеченов. Логика ведь точно есть в том, чтобы пойти на поводу у предложения: душевная жизнь определенно выражается в движениях наших тел, а ими управляет мозг, так давайте для начала изучим эти проявления душевной жизни сами по себе, так сказать в чистом виде, будто никакой души и нет. Нам потом легче будет…
Зачем изучать душеную жизнь без души, и в чем легче?.. Кому, вообще, это нужно, и зачем это нужно мне? Вот я, к примеру, не хочу умирать. Я ищу возможности для своего бессмертия, и оно, это очевидно, невозможно для тела. Значит, мне остается лишь проверять иные пути. Как мне поможет в моем деле, если я все брошу и займусь задачкой, которую решил мне навязать какой-то дядя, которому то ли делать нечего, то ли он слишком хорошо знает, что делает?!
Русские философы были очень, очень доверчивыми людьми, и они потратили свои жизни на бессмысленные задачи, которые им подсовывали враги. А в это время за их спинами шла настоящая работа мастеров церемоний, в это время резали души и Россию…
В общем, рассуждения Введенского о том, почему психологи могут себе позволить убрать из рассмотрения душу и метафизику, для меня — очень печальная книга. Это книга русского позора и боли. Но не читать ее — значит, не знать своей истории. Итак.