— Викторович, — сказанное контр-адмиралом звучало взвешенно и спокойно, — сухогруз «Михаил Шолохов» изначально приписан в Калининградском порту, принадлежит российско-немецкому судооператору и находится в долгом фрахте [1].
Из Калининграда «Шолохов» отправился в Амстердам. По официальным данным, судно в Калининграде было загружено лесом, в Роттердаме произведена дозагрузка. Что за груз был принят на борт — неясно. Офис фирмы, которой принадлежал груз, внезапно сгорел. Хозяин груза — бывший российский гражданин — исчез. По линии Интерпола мы объявили розыск хозяина груза, но результатов пока нет. Фирма была создана, по нашему мнению, именно под эту загадочную дозагрузку — типичная однодневка. Копии судовых деклараций исчезли. Вскоре «Шолохов» встал на стоянку у берегов Сомали. Сломался дизель-генератор. Поломка серьезная. Даже простая нехватка электричества приводит к частичному, а то и полному отключению электросистем, обеспечивающих нормальную работу холодильных камер. Если на сухогрузе в контейнерах находится так называемый скоропорт и вдруг отключатся холодильные установки, то сами понимаете, к чему это может привести…
Последнюю информацию мы получили от капитана судна. Потом связь неожиданно прервалась. Проходящие российские суда пытались связаться с земляками, но безуспешно. Сейчас судно стоит на банке с заглушенными двигателями. Признаков жизнедеятельности на нем не обнаружено. Сухогрузом, естественно, заинтересовались международные силы по обеспечению безопасности судоходства. Фактически «Шолохов» превратился в летучий голландец. Мы послали запрос в порт приписки. Информация оттуда ушла в Минторговли, а оттуда — сюда. — Контр-адмирал кивнул головой на Сорокина. Помолчав, Прохоров добавил: — По нашему мнению, это дело пиратов. Вчера ночью мы отправили на судно группу захвата. Но, — контр-адмирал развел руками, — операция провалилась. Сейчас выясняем причины. Операция была просчитана до мелочей. Проблема усугубляется тем, что вблизи судна нет наших кораблей обеспечения. Единственное, что нам доступно, — это спутниковый мониторинг. И он показывает, что на судне никого нет.
Военный замолчал.
— Какие у вас соображения по этому поводу? — обратился молодой человек к хозяину кабинета. Судя по всему, здесь он чувствовал себя главным.
— Думаю, — отвечал Илья Петрович, — что вышеозначенные контр-адмиралом события не похожи на деятельность пиратов. Возможно, последними пользуются как прикрытием для совсем иных целей. Как правило, пираты себя так не ведут. Их практика и тактика — вооруженный захват, за которым тут же следует требование выкупа за заложников и груз. Затем следуют угрозы затопить судно и убить заложников. В большинстве своем торговые суда принадлежат частным компаниям. Застрахованы фрахты в частных страховых компаниях. По этой причине государство как таковое к освобождению кораблей отношения не имеет. К тому же нападения пиратов на корабли происходят в международных водах. Силовая операция в данных случаях — это большой риск. Хорошо если на судне находится лес. А если нефтепродукты? Кому нужны экологические катастрофы мирового значения? Да и рисковать жизнями мирных, ни в чем не повинных людей никому не хочется. Пираты этим пользуются. Вообще фантастика какая-то, утопия — двадцать первый век, а пиратство, как в семнадцатом веке… Дикость несусветная! Цивилизация будто по кругу ходит.
— Не будем обсуждать судьбы цивилизации, — деликатно оборвал Илью Петровича молодой человек. — Скажу следующее. Не хотелось бы с вами делиться информацией, но придется. По нашей, пока закрытой информации, груз, находящийся на «Шолохове» и загруженный в Роттердаме, не совсем обычный… Дело попахивает международным скандалом. А тут еще одна радость на наши головы свалилась. В районе Африканского Рога формируется мощный циклон, вызванный муссонными ветрами. Вероятнее всего, он захватит и «Шолохов». Судно будет или выброшено на берег, или унесено в море. А оно, заметьте, неисправно. При том что груз, который на нем находится, крайне и крайне опасен… Счет идет на сутки. Нужно срочно принимать решение.
В кабинете воцарилось молчание.
И снова, так уж получилось, беседующие взглянули на портрет — теперь с надеждой, как на избавление от всех надвигающихся трагедий. И опять, как показалось присутствующим, глаза человека, внимательно смотревшего на них, изменились. А его полные губы стали вдруг сжатыми и узкими, какими они бывают у людей злых и мстительных…
Им казалось, что человек на портрете хотел сказать: «Думайте, думайте — и принимайте решение. Здесь дело государственной важности, нечего фантазировать и рассуждать о судьбах цивилизации. Без вас для этого умники найдутся. По телевизору в телешоу каждый день трещат до головной боли…»
— Что вы предлагаете, Алексеевич? Посылать еще одну группу захвата? — снова обратился молодой человек к контр-адмиралу.
Прохоров закивал головой:
— Вряд ли успеем. Подлодка ушла на боевое дежурство. Да и есть ли смысл рисковать моряками, если мы не знаем ситуацию на судне? Где гарантия, что все снова не пойдет кувырком. Но, и это главное, как быстро мы сможем доставить туда людей?
Все замолчали. Молчал и Илья Петрович. Он напряженно думал о том, как можно достойно и с честью выйти из сложной ситуации. Но так и не смог придумать ничего дельного.
Наконец представитель администрации медленно и взвешенно заговорил. И по тому, как он говорил, его собеседникам стало ясно: сказанное было припасено им заранее, это была его домашняя заготовка. И затеял он весь этот разговор лишь с целью выяснить, есть ли иные, более подходящие и лучшие способы выхода из сложной ситуации:
— Есть мнение о решении данной проблемы…
3 16 сентября 2009 года. 10 часов З0 минут
Ночью с моря на побережье дул мягкий ветер, накатывая на берег небольшие волны. Набегая на песок, волны с шипением пенились, а затем отступали, оставляя после себя влажные пятна на сером песке.
За песчаной прибрежной полосой среди пожелтевшей вытоптанной травы высились пальмы — какие-то слишком уж тоскливые и беспомощные на фоне голубого моря и белого песка. Между пальмами кое-где зеленели кусты.
За пальмами, дальше от берега, высились невысокие строения: ветхие одноэтажные домики, которые могли спасти от муссонного влажного ветра, от дождей, жестких и порывистых, от жаркого слепящего солнца, но не более. На эти жалкие нищенские лачуги нельзя было взглянуть без слез.
Среди строений бродили куры, деловито разгребая лапами сухую землю и поклевывая что-то в ней. Не обращая внимания на кур, лениво опустив хвосты, бродили собаки. Чуть в стороне от деревни паслись козы. Чернокожие дети играли в футбол.
Все это в прибрежном поселке жило какой-то своей отрешенной от цивилизации жизнью, где не было гудящих машин, где время текло медленно-медленно… Единственное, что напоминало здесь о цивилизации, это были белеющие здания в центре поселка: полицейского участка, школы, почтового отделения, администрации. И еще, что напоминало здесь о цивилизованном мире, о том, что на дворе двадцать первый век, — это красовавшийся в центре поселка, непонятно откуда взявшийся и непонятно для чего выставленный фанерный рекламный щит: белокожая красавица Барби гордо держала в руке красную бутылку пепси-колы. Кому она показывала эту пепси-колу? Курам, козам, собакам? Или худым, высохшим за долгие годы беззубым старухам, смотревшим безразличным взглядом на тех же кур, коз и тощих собак? Да и на фанерный рекламный щит они давно уже взирали безучастными взглядами людей, все испытавших в своей жизни.
На морском берегу с криками бегали почти обнаженные дети. Они совмещали игры с делом — поиском предметов, которые приносило море. Каждое утро ребятня бежала на берег, надеясь найти нечто сказочное.
Дети везде одинаковые, везде они живут своей отличной от жизни взрослых жизнью, для них нет ни богатства, ни бедности. И эти сомалийские сорванцы весело гонялись друг за другом, плескались в мягкой соленой воде и, если бы не постоянное чувство голода, они вообще были бы самыми счастливыми людьми в мире.
Среди них, как и всегда среди детей, ходили разные слухи и легенды — к примеру, о необычных драгоценных находках, которые приносило море. Говорили, что однажды на берег вынесло черный ящик. И один мальчик нашел его. Раскрыв тот деревянный сундук, он увидел золотые сверкающие монеты. Монет было столько, что семья пацана бросила свое жилище и уехала в Могадишо, где есть асфальтированные дороги и многоэтажные каменные дома, где много быстрых и дорогих машин. Говорят, что в тех каменных домах в окна вставлены какие-то ящики и с тех ящиков веет в комнату холодом, как во время муссонных дождей.
И каждый из детей, роясь в прибрежном песке, надеялся найти хоть одну из тех желтых монет — частицу несбыточного счастья, которое когда-то должно было появиться в их жизни.
Но не было монет; попадались банки из-под пива, попадались пластмассовые бутылки, выносило на берег черные диковинные коряги, пропитанные едким и сладким запахом йода, различный мусор, сброшенный в море с проходящих мимо судов.
Рядом с плескавшимися в воде детьми трудились рыбаки, недавно вернувшиеся из очередного рейса. Одни из них натягивали на шесты для просушки сети, другие — конопатили лодки. А те, кто не имел лодок, стоя по пояс в воде, раз за разом забрасывали в море небольшие, но широкие сети. Чем-то они напоминали ковбоев, бросающих лассо на головы животных. Сеть вытягивалась и снова забрасывалась. Пойманная рыба опускалась в мешок, прикрепленный к поясу рыбака. Казалось бы, от частых бросков не должно быть толку, но ловилась рыбка большая и маленькая…
Заплыв дальше других детей в море, один из мальчиков, Ахмед, увидел вдалеке что-то черное, покачивающееся на волнах.
Сначала он подумал, что это почерневший ствол пальмы. Но присмотревшись, Ахмед понял, что это человек в диковинной черной форме. На крик Ахмеда тут же прибежали дети. Подошли и взрослые рыбаки, бросив свои дела.
Тот же Ахмед, как самый быстрый и отчаянный, поплыл к лежащему на воде человеку. С ужасом дети смотрели, как он, загребая воду одной рукой, вцепившись в рукав незнакомца другой, медленно возвращался с ним к берегу. Сейчас они обо всем забыли — даже о том, что в любой момент в море может появиться грозный серповидный акулий плавник…
На берегу люди перевернули тело. И здесь новая неожиданность ждала их: лицо человека было белым, песчано-белым…
С криком все тот же вездесущий кучерявый Ахмед стремглав понесся в сторону поселка.
Люди молча окружили незнакомца. Полностью на песок они его не вытащили. Он так и лежал — наполовину на песке, наполовину в воде. Слабые волны неторопливо, ритмично облизывали его черную форму. Незнакомый белый человек глядел в безоблачное голубое небо остекленевшим взглядом. Казалось, что он просто о чем-то задумался.
Дети глядели на незнакомца с ужасом и жалостью.
Со стороны поселка уже спешили люди. Впереди, как всегда, бежал, подпрыгивая от нетерпения и возбуждения, Ахмед. За ним толпой шли все жители деревни.
Люди подошли к мертвому телу. Вперед выдвинулся полицейский в форменной одежде: коротких и широких белых шортах и такой же белой, с короткими рукавами рубашке. На поясе у него была черная кобура, за которую он все время держался рукой. Он словно боялся, что в любой момент эту кобуру с пистолетом у него могут отобрать. Он с большим трепетом относился к своей форме полицейского, считал, что она придает ему значимости в глазах односельчан. Впрочем, так оно и было. Может, поэтому полицейский и подошел к берегу одним из последних — ему неудобно было бежать наравне со всеми…
Он достал из кармана мобильный телефон и, набрав номер, стал говорить со своим непосредственным начальством. Получив указания, служитель закона словами и жестами стал отгонять людей от трупа.
Люди послушно отошли, встав неподалеку полукругом. Но уходить пока никто никуда не собирался. Все чего-то ждали, как будто надеясь, что человек, неподвижно смотревший в небо, вдруг оживет.
Вдруг все тот же Ахмед затараторил и, вытянув в сторону моря свою тонкую черную руку, стал на что-то показывать.
Люди, до этого времени не сводившие глаз с незнакомца, будто по команде посмотрели в сторону моря и окаменели.
Там на волнах неторопливо покачивались еще несколько тел. И над этими телам уже кружили белые морские чайки — заклятые враги моряков. Ибо первое, что делают чайки, увидев на воде мертвое тело человека, — это выклевывают ему глаза.
4 16 сентября 2009 года. 16 часов
— Первый, пошел! Второй, пошел!..
Стоя возле открытой двери кукурузника, майор Лавров следил за порядком десантирования вэдэвэшников. Он клал руку на спину приготовившегося к прыжку бойца и в нужный момент подталкивал его. Заодно Лавров следил, на какой высоте раскрываются парашюты. Это были не те обычные, куполообразные парашюты, которыми обычно пользуются вэдэвэшники, а парапланы. Один за другим они раскрывались белыми лепестками на фоне зеленого летного поля и опускались возле белого креста, нарисованного на земле.
Страх высоты, присутствующий в каждом человеке от рождения, заставлял некоторых еще неопытных вэдэвэшников интуитивно задерживаться у открытой двери самолета, и поэтому Лаврову приходилось их подбадривать, а то и выталкивать силой.
Наконец, когда вся группа оказалась в воздухе, подошла и его очередь…
Приблизившись к открытой двери, ощутив перед лицом плотный гудящий воздушный поток, майор Лавров резко, словно в воду, бросил вниз свое тело. Он почувствовал, как упругая струя воздуха подхватила его.
А потом появилось ощущение свободы, которым наслаждаются парашютисты, дельтапланеристы, те же вэдэвэшники, но которое никогда не испытают те граждане, которые сидят в мягких уютных креслах самолетов, неторопливо потягивают из пластмассовых стаканчиков чай или кофе и с высоты любуются проплывающей под ними землей: ровными квадратами полей, изогнутыми нитками голубых рек, квадратиками крыш, прямыми линиями дорог…
При групповых прыжках на точность приземления все просчитывается до секунды — время свободного падения первого вэдэвэшника и последнего, замыкающего, сильно отличается. Чтобы избежать кучного одновременного приземления, а вместе с ним и перехлеста парашютов, лишнего травматизма, применяется «лесенка» — прием отработанный и давно известный всем парашютистам-спортсменам.
Они, вэдэвэшники, хотя и не были спортсменами, но должны были отработать и этот прием, они должны были делать его не хуже спортсменов. В боевых условиях, как говорится, всякое может случиться…
Дольше всех наслаждался свободным полетом Калмыков — он прыгнул первым, первым и должен был приземлиться. По этой причине Калмыков должен был раскрывать парашют перед самым приземлением.
Выпускающему, а следовательно, и последнему из десантировавшихся майору Лаврову времени на свободное падение было отведено всего ничего.
Дернулся раскрывшийся парашют, и, приняв вертикальное положение, Лавров замедлил падение. Покачиваясь на стропах, наблюдая за быстро приближающейся поверхностью летного поля, Лавров подтягивал стропы, направляя свое тело к белому кресту.
Заодно он следил, кто и как приземлялся.
Быстро гася белопенные парашюты, бойцы освобождали место для очередного товарища. Приземление у каждого было различным. Одни приземлялись правильно, другие пробегали несколько шагов, не успев вовремя погасить купол. Еще в воздухе майор Лавров давал оценку каждому.
Через десять минут прыжки были закончены.
Взвод был построен. В стороне от шеренги бойцов, возле одноэтажного здания, стоял кукурузник. Возле кукурузника прохаживался летчик — готовил самолет к следующему полету. Над крышей здания высилась антенна — обычная, без наворотов — для внутренней связи. Рядом со зданием стоял шест с полосатым мешком на конце — указателем силы ветра.
Это было обычное тренировочное летное поле.
Перед взводом прохаживался взад-вперед майор Лавров — замыкающий и выпускающий группы…
Внешне он мало чем отличался от высоких, крепко сложенных бойцов. Он был такого же плотного мускулистого телосложения. Среди своих рослых, под метр восемьдесят, бойцов он даже казался низкорослым. Что отличало его от других вэдэвэшников — так это цепкий пронизывающий взгляд и короткие черные усы. Не тонкие усики-мерзавчики, которые обычно носят киногерои зарубежных гангстерских фильмов, нет, это были обычные черные усы. На них частенько с завистью поглядывали молодые бойцы, — они не могли позволить себе такую роскошь, как иметь усы…
— Ибо, — часто говаривал майор своим бойцам, почему-то поднимая вверх указательный палец, — я уже почти старик, меня девушки не любят, и потому я могу позволить себе такую блажь…
После этих слов майор аккуратно разглаживал пальцами черные усы — предмет своей гордости.
Командир взвода майор Лавров, хотя ему давно перевалило за тридцатку, никому во вверенном ему взводе не уступал ни в силе, ни в ловкости. А уж тем более он никому не уступал в меткости во время учебных стрельб.
Как и положено командиру-вэдэвэшнику, он наравне со всеми бойцами проводил физзарядку. Частенько по окончании физзарядки он подходил к турнику и форсисто, на зависть молодежи, крутил солнышко… Вместе со всеми он бегал марш-броски при полной выкладке, разумеется…
Частенько во время очередного марш-броска Лавров бежал рядом с последним отстающим бойцом, которому не хватало сил догнать своих сослуживцев.