Журнал «Если» 1993 № 03 - Журнал - ЕСЛИ 6 стр.


— Думаю, нет, — признался Локридж. — На самом деле, и в наше время эту разницу осознают немногие.

— В обоих случаях, — подхватила Сторм, — налицо одни и те же разногласия. Потому что за всю историю человечества люди не могли сойтись в решении одного-единственного вопроса, который они часто извращали или вовсе не замечали. Суть спора нередко подменялась иными, малозначительными противоречиями, но даже в этом случае можно было увидеть вражду между двумя философиями. Я имею в виду — между двумя способами жизни и мышления. Способами существования. Вопрос от века всегда один и тот же: какова природа человека?

Локридж молчал. Сторм, не мигая, смотрела на Малькольма через костер.

— Жизнь, едва появившись, начинает защищать себя от догм, которые сама же и породила, — наконец сказала Сторм. — Планирование душит естественное развитие, контроль — свободу, беззастенчивый рационализм — эмоциональный порыв, машина — живую плоть. Если индивида и его судьбу можно запрограммировать, организовать, заставить поклоняться иллюзии совершенства — то не значит ли это, что один человек должен любой ценой навязать эту иллюзию своему собрату?.. Во все времена — одно и то же, один и тот же спор, бесконечный и жестокий. Он — в законах Дракона и Диоклетиана, в страстных идеях Конфуция, Торквемады, Кальвина, Локка, Вольтера, Наполеона, Маркса, Ленина, Че Гевары. Список можно продолжить.

Конечно, все не так просто и очевидно — не каждый из проповедников нового порядка был тираном; с другой стороны, многие, не признающие ни Бога, ни черта, как, например, Ницше, были деспотичны. Для меня ваше индустриальное общество — даже в странах, гордящихся тем, что называют демократией, — неприемлемо и ужасно.

Ибо я вижу конечный результат: тиранию не человека, так закона, не закона, так толпы, не толпы, так жестоких традиций. Вы, говорящие о демократии, больше всего на свете боитесь свободы — не для себя, для своего ближнего. Вам комфортнее общаться с машинами, чем друг с другом.

Сторм погрузилась в молчание. Она задумчиво ласкала взглядом деревья, которые, казалось, тянулись к ней:

— Я часто думаю, что пагубные перемены начались в этом тысячелетии, когда земные боги и их Мать были низвергнуты теми, кто поклонялся богам небесным… — Она встряхнула головой, словно желая избавиться от тяжелых мыслей, и спокойно продолжила: — Итак, Малькольм, запомни, что Хранители — защитники жизни, жизни во всей ее целостности и во всех ее проявлениях, в ее многогранности и ее трагичности. А Реформисты стремятся переделать мир — и, скорее всего, по образу и подобию машины. Конечно, я упрощаю. Возможно, когда-нибудь я сумею объясните лучше… Но скажи: на какой стороне ты?

Локридж любовался Сторм — она сидела в позе молодой дикой кошки.

— Ты ведь уже изучила меня, — ответил он.

— Как я боялась ошибиться, — прошептала она.

Не успел Локридж открыть рот, как Сторм уже улыбалась:

— Тебя ожидают несколько весьма интересных месяцев.

— О Господи, любой антрополог заложил бы душу дьяволу, только бы оказаться здесь! Я и сам не могу поверить, что мне так повезло.

— Впереди много опасностей, — предупредила она.

— Опиши мне ситуацию. Какие у нас задачи?

— Это трудно понять, но ты сумеешь, — сказала Сторм. — Главное: борьба между Хранителями и Реформистами идет не в пространстве, а во времени. Мне известно, что один из опорных пунктов Реформистов расположен в периоде царствования Харальда Синезубого. Религия асов имела одного Отца Неба, а введение христианства, сохраняя эту традицию, привело к появлению абсолютной монархии и в конце концов к государству рационалистического типа. Именно из этого времени и были люди, которых мы встретили.

— Что? Подожди! Ты хочешь сказать, что человек способен изменить прошлое?

— Да, хотя это невероятно трудно — история обладает громадной инерцией. К тому же мы сами, путешественники во времени, вплетены в ткань событий и никогда не знаем наверняка, то ли мы действительно меняем историю, то ли наши действия были, так сказать, запрограммированы ею.

— Итак, — продолжала Сторм, — в моем времени Реформисты владеют западным полушарием, а Хранители — восточным. Я возглавляла экспедицию в двадцатый век, в Америку. Но мы не сумели создать серьезный опорный пункт, потому что ваше время — эпоха Реформистов. Ты даже не представляешь, сколько их действует в вашем периоде. Но он нужен и нам, потому что только в вашем веке впервые появляется возможность достаточно просто и незаметно приобрести необходимое оборудование — транзисторы, полупроводники, лазеры. Под видом поисковых работ мы соорудили подземные установки, изготовили активатор и проложили новый туннель. Мы планировали воспользоваться туннелем и внезапно атаковать противника в нашем собственном времени, в центре владений Реформистов. Но в тот момент, когда мы завершили работы, на нас напал Бранн. Враги были сильнее… Ума не приложу, кто нас выдал. Кроме меня, никто не уцелел… Больше года я плутала по Соединенным Штатам в поисках пути домой. Я понимала, что каждый туннель тщательно охраняют. Возможности Реформистов в периоде Ранней Индустриальной Цивилизации велики. Мне не встретился ни один Хранитель.

— На какие же средства ты жила? — воскликнул Локридж.

— Выражаясь вашим языком — грабежом.

Локридж был изумлен до глубины души. Сторм рассмеялась.

— Это энергетическое ружье может быть настроено таким образом, чтобы оглушить противника. Поэтому у меня не возникало проблем достать несколько тысяч долларов. Ты меня порицаешь?

— Стоило бы, — невесело ответил он. — Но не могу.

— Я думала, что ты осудишь, — мягко произнесла Сторм. — Ты даже лучше, чем я ожидала… Так вот, мне был нужен помощник и телохранитель. Я искала спутника. В прошлые века женщины, странствующие в одиночестве, вызывали, мягко говоря, подозрение. А мне необходимо было проникнуть в прошлое. Я выяснила, что в том датском туннеле не было вражеских охранников. Иного пути не оставалось. Но, честно говоря, мы очень рисковали — ты имел возможность убедиться в этом… Сейчас мы уже на месте, то есть в нужном времени. Далеко отсюда, на Крите, где люди еще верны старым богам, расположена база Хранителей. К несчастью, я не могу вызвать их. Реформисты тоже активно действуют в этой стратегически важной зоне. Они могут перехватить сигнал — и тогда все кончено. Но если мы сумеем добраться до Кносса, нас снабдят охраной и проводят из одного туннеля в другой, до моего собственного времени. А ты, если захочешь, вернешься в свой век. — Она поежилась. — У меня остались деньги в твоей стране. Ты сможешь воспользоваться ими.

— Ни слова об этом, — перебил ее Локридж. — Как мы доберемся до Крита?

— Морем. Между Средиземноморьем и местом, где мы с тобой находимся, ходят торговые суда. Лим-Фьорд расположен неподалеку, и туда летом должен прийти корабль из Иберии. Иберийцы почитают богов мегалитической эпохи. Потом мы можем пересесть на другое судно. Это путешествие займет не больше времени, чем пеший переход по янтарному пути, и будет менее опасным.

— М-м-м… Допустим. И полагаю, у тебя достанет металлических побрякушек, чтобы оплатить плавание?

Сторм гордо выпрямилась:

— В любом случае, — надменно сказала она, — люди сочтут за честь оказать услугу Той, Кого они почитают.

— Что? — Локридж раскрыл рот от изумления. — Ты хочешь сказать, что можешь сыграть…

— Нет, — перебила Сторм. — Я и есть Богиня.

Глава V

Лучи восходящего солнца покрывали пропитавшуюся росой землю белой дымкой. Капли воды скатывались с листьев, и, сверкнув, гасли в густых зарослях кустов и папоротника. Лес наполнился птичьим пением. Высоко в небе кружил орел, и зарево золотило его крылья.

Кто-то тронул Локриджа за плечо, и он проснулся. Малькольм долго тер опухшие веки. Вчерашнее приключение опустошило его, в голове гудело, мышцы ломило от боли.

— Вставай, — приказала Сторм. — Я развела костер. А ты приготовь завтрак.

С Локриджа мигом слетел сон: Сторм хлопотала у костра совершенно обнаженная. Он издал возглас, полный удивления, восторга и — благоговения! Он просто не мог представить, что человеческое тело способно быть настолько прекрасным.

Однако его не влекло к Сторм. И не только потому, что она не испытывала и тени смущения и вела себя так, словно рядом находилась другая женщина или собака. Простой смертный не может волочиться за Никой Самофракийской.

Лес огласился громким ревом. Стая глухарей поднялась в воздух. Птиц было так много, что они, казалось, заслонили солнце.

— Что это? — спросил Локридж. — Буйвол?

— Зубр, — ответила Сторм.

И в этот миг до него окончательно дошло, где они очутились. Он вылез из мешка и почувствовал, что мерзнет. А вот Сторм ничуть не страдала от холода, хотя в ее волосах блестели капли росы. «Неужели передо мной обычный человек? — подумал Локридж. — После всех наших приключений, перед лицом грядущих испытаний — и ни усталости, ни волнения. Сторм не придется изощряться, чтобы заставить жителей Крита преклонить колени пред Лабрис…»

Лес огласился громким ревом. Стая глухарей поднялась в воздух. Птиц было так много, что они, казалось, заслонили солнце.

— Что это? — спросил Локридж. — Буйвол?

— Зубр, — ответила Сторм.

И в этот миг до него окончательно дошло, где они очутились. Он вылез из мешка и почувствовал, что мерзнет. А вот Сторм ничуть не страдала от холода, хотя в ее волосах блестели капли росы. «Неужели передо мной обычный человек? — подумал Локридж. — После всех наших приключений, перед лицом грядущих испытаний — и ни усталости, ни волнения. Сторм не придется изощряться, чтобы заставить жителей Крита преклонить колени пред Лабрис…»

Сторм присела на корточки и открыла один из пластиковых пакетов, взятых в туннеле из контейнера:

— Нам понадобится другая одежда. Надень вот это.

Локридж с обидой отметил ее командный тон, однако послушно раскрыл пакет и обнаружил короткую синюю накидку из неплотной шерстяной ткани, с застежкой в форме рунической буквы. Малькольм достал тунику, натянул ее через голову и перепоясал ремнем. На ноги полагались сандалии, а голову пришлось обвязать лентой, разрисованной зигзагообразным узором. Кроме этого, он нашел в пакете ожерелье — медвежьи когти и ракушки, нанизанные на крепкую нить, и кремневый кинжал, напоминающий по виду лист, — такой тонкой работы, что, казалось, он был выкован из металла. Рукоятка оружия была обернута кожей, а футляр из березовой коры заменял ножны.

Сторм критически рассматривала Локриджа. Он, в свою очередь, принялся изучать спутницу. Ее наряд состоял из короткой юбки, украшенной перьями, сандалий, повязки для головы, ожерелья из необработанного янтаря, мешочка из лисьего меха, одевавшегося на плечо. Но Малькольм едва ли обращал внимание на детали.

— Ты неплохо выглядишь, — заметила Сторм. — Конечно, мы одеты довольно… старомодно, но не хуже, чем состоятельные члены племени Тенил Оругарэй, или иначе — Люди Моря.

Она указала на маленькую коробочку, которая оставалась в свертке: «открой». В шкатулке лежал мягкий светящийся шарик. «Засунь в ухо», — велела Сторм.

Она отбросила назад локон и продемонстрировала такой же предмет у себя. Ему вспомнилось, что когда-то он принял этот шарик за слуховой аппарат, и подчинился Сторм. Приборчик не изменил качество звука, но его прикосновение было непривычно холодным. В голове и шее Локридж ощутил мгновенное покалывание.

— Ты меня понимаешь? — спросила Сторм.

— Да, естественно… — он запнулся на полуслове. Язык, на котором он ответил, не был английским! И никаким другим из знакомых ему языков!

Сторм рассмеялась:

— Береги свою диаглоссу. Ты поймешь, что она ценнее оружия. Диаглосса — устройство с молекулярным кодом, — продолжала Сторм по-английски. — Оно хранит в памяти основные языки и важнейшие обычаи эпохи и зоны — в данном случае, северной части Европы, простирающейся от области, которая будет называться Ирландией, до будущей Эстонии. Кроме того, этот прибор вмещает сведения о Крите и Иберии. Диаглосса использует энергию человеческого тела, словом, в дополнение к нашей собственной памяти мы получаем еще одну — искусственную… А теперь давай-ка завтракать!

Локридж был только рад погрузиться в простые заботы походной жизни. В пакетах, помимо одежды, оказались консервы — и, как выяснилось, на редкость вкусные.

Либо в пищу были добавлены стимуляторы, либо сыграл свою роль свежий воздух, но так или иначе Локридж взбодрился. Он разбросал угли, засыпал кострище, и когда Сторм заметила: «А ты, оказывается, умеешь заботиться о том, что тебя окружает», — почувствовал, что готов сразиться с медведем.

Она показала ему, как работает механизм управления входом в туннель. Они спрятали прибор и прежнюю одежду в дупле дерева. Только ружья оставили при себе. И, наконец, пустились в дорогу.

— Мы направляемся в Эвильдаро, — сказала Сторм. — Я никогда не была там до сих пор. Это портовый поселок, и в нынешнем году здесь Должен появиться иберийский корабль.

Диаглосса подсказала Локриджу, что слово «Эвильдаро» было усеченной формой более древнего названия, означающего «Дом Морской Матери». Та, Чьим именем освящалась деревня, была воплощением Охотницы. Жители Эвильдаро обитали здесь уже многие века, будучи потомками племени, охотившегося на северных оленей, и появились на территории Дании вслед за отступающим ледником. Когда оленьи стада переместились в Швецию и Норвегию, людям пришлось изменить образ жизни. Несколько поколений назад они занялись земледелием, многое переняв у пришлых племен, однако по-прежнему поклонялись Той, Чьи волосы омыты дождем, Которая проглотила землю — и вместо земли появилась вода, и по воде можно было плавать на лодках, Той, Которая поедала мужчин и Которая давала рыбу, и устриц, и тюленей… Когда-то племя ютов, не почитавшее Ее и приносившее жертвы мужским богам, нарушило мир и… — но тут Локридж перестал внимать чужим воспоминаниям, навязанным ему приборчиком. Они отвлекали его от действительности и от этой женщины.

Солнце поднялось высоко над землей, туман рассеялся и небо прояснилось. Только лишь кое-где остались белые облака. Дойдя до леса, путешественники остановились. Кустарник, растущий под дубами, встал стеной на пути. Сторм огляделась и обнаружила еле заметную тропинку, ведущую на север, проложенную скорее оленями, чем людьми.

— Леса священны в этих краях, — говорила Сторм. — Нельзя охотиться, не принеся Ей жертву. Нельзя срубить дерево, не получив благословения.

Лес, однако, не встретил их благоговейной тишиной. Везде кипела жизнь; заросли куманики, папоротника, шиповника вплотную подступали к дубовым стволам; подобно искрам, мелькали белки, скачущие с ветки на ветку; шумные птицы трудились над устройством гнезд. Пение, верещание и шорох крыльев раздавались повсюду. Локридж почувствовал, как его душа распахнулась навстречу лесу, он словно слился с ним в единое целое. Ему казалось, что он захмелел от солнца, ветра и запахов. «О да, — подумал он, — я испытал немало неприятностей. И я знаю, что истинные несчастья — это холод, голод, болезни, а не студенческие ссоры или непомерные налоги, и наверняка за большие страдания и воздается по-другому. И если Сторм властвует над этой лесной жизнью, то, значит, так ее наградила судьба и, значит, я с ней».

Мисс Дэрруэй не промолвила ни слова в течение всего последующего часа, да и сам Локридж не чувствовал желания разговаривать. Беседа помешала бы любоваться Сторм, ее кошачьей походкой, синевато-черным отливом ее волос, светом, отраженным в ее малахитовых глазах, золотистыми бликами, пятнавшими шею и пропадавшими в тени между грудями. Локриджу вспомнился миф о юноше, который однажды, увидев обнаженную Диану, превратился в лесного оленя и был разорван собаками. «До сих пор со мной не случилось ничего подобного, — подумал Малькольм, — по крайней мере, я жив, но все же не стоит испытывать судьбу».

Лес стал редеть. Приближался полдень, когда они вышли на открытую местность. Теперь по обе стороны от них — до самого горизонта — лежала равнина. Травы шелестели на ветру, небольшая рощица шумела ветвями, облака отбрасывали на землю замысловатые тени. Тропинка расширилась, стала тонкой — они приближались к болоту.

Неожиданно Сторм остановилась. Было видно, как ее мышцы напряглись. Она схватилась за оружие. Локридж проследил за ее взглядом. На сырой земле отчетливо отпечатались следы колес и неподкованных копыт. Два дня назад кто-то проезжал через эти места.

— Далеко же они зашли, — пробормотала Сторм.

— Кто? — поинтересовался Локридж.

— Юты. — Локридж продолжал осваивать диаглоссу и смог понять, что Сторм имела в виду пришлое племя, отделившееся от народа Боевого Топора. Топоры этих захватчиков, поклоняющихся Солнцу, отличались от топоров лесорубов, почитающих Лабрис.

— У нас недостаточно информации, — объяснила она. — Неизвестно, что здесь может произойти в ближайшее время. — Помолчав, она задумчиво добавила: — Однако есть данные, что в этом районе не использовались энергетические устройства. Именно поэтому я и решила скрыться здесь, а не в более поздних эпохах, где также можно связаться с Хранителями. Я знаю, что Реформисты не появлялись здесь.

Кроме того, наши исследователи однажды воспользовались выходом, ведущим в следующее столетие, и Эвильдаро все еще существовало, более того, его роль резко возросла. — Сторм забросила свой узелок за спину и пошла вперед. — Думаю, бояться нечего. Самое неприятное, что нам грозит, — это участие в стычке между двумя первобытными племенами.

Они прошли несколько миль через цветущее поле, иногда минуя небольшие рощицы. Изредка им встречались лесные гиганты — священные дубы, тщательно оберегаемые жителями. Но чаще всего на их пути вставали ясени, вязы, сосны и березы — белоствольные захватчики, уже давно вторгнувшиеся на территорию Ютландии.

Назад Дальше