Многие важные документальные публикации и монографии не увидели бы свет, если бы в самом начале 1990-х годов, несмотря на многочисленные проблемы и препятствия, Дж. Брент не организовал в издательстве Йельского университета серию «Анналы коммунизма». Во многом благодаря Дж. Бренту и В. Стакло эта серия получила заслуженное широкое признание. В России книги серии известны благодаря изданиям, подготовленным издательством «Российская политическая энциклопедия». В рамках этого значительного проекта я участвовал в подготовке публикации важных источников по политической истории 1930-х годов.
Мой первый опыт монографического исследования высшей политической власти в 1930-е годы состоялся благодаря Н. Верту, который предложил подготовить книгу для организованной им серии исследований по советской истории (О. Khlevniouk. Le Cercle du Kremlin. Staline et el Bureau politique dans les annees 1930: les jeux du pouvoir. Paris, Le Seule, 1996). В конце того же 1996 г. в издательстве «Российская политическая энциклопедия» вышла дополненная и переработанная русская версия этой книги под названием «Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы». М. Венер, Р. Мюллер, сотрудники и руководители Гамбургского института социальных исследований организовали издание моей работы на немецком языке. Для этого издания (Oleg W. Chlewnjuk. Das Politburo. Mechanismen der politischen Macht in der Sowjetunion der dreipiger Jahre. Hamburger Edition. 1998) я еще раз переработал и дополнил рукопись. Необходимость таких дополнений и доработок диктовалась как быстрым развитием историографии советского периода, так и постоянным поступлением новых документов по проблеме.
Важное значение для подготовки книги, которую держит в руках читатель, имели несколько проектов, состоявшихся в последние годы. Прежде всего совместный проект Гуверовского института войны, революции и мира и РГАСПИ, завершившийся публикацией в 2007 г. издательством «РОССПЭН» трехтомника «Стенограммы заседаний Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б). 1923–1938». Главной движущей силой этого проекта был П. Грегори, которому я чрезвычайно признателен за многолетнее сотрудничество. Второй проект, осуществленный вместе с Й. Горлицким, был посвящен высшим органам сталинской власти в послевоенные годы (Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953. М., РОССПЭН, 2002; Gorlizki Y., Khlevniuk О. Cold Peace; Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953. Oxford University Press, 2004). Это исследование открыло новые возможности для сравнительного изучения различных этапов развития системы, а, следовательно, для лучшего понимания каждого из этих этапов.
Опираясь на новые исследования и документы, я подготовил книгу для серии «Сталин, сталинизм и холодная война», недавно организованной двумя ведущими центрами по продвижению исследований архивов советского периода — Гуверовским институтом и издательством Йельского университета (Khlevniuk О. Master of the House. Stalin and His Inner Circle. Yale University Press, 2008). Я благодарен редакторам серии Д. Бренту и П. Грегори за их помощь и ценные замечания.
Еще раз переработанная, дополненная новыми разделами и параграфами, эта книга публикуется теперь в серии «История сталинизма».
Сотрудничество и общение с коллегами-историками сыграло огромную роль в работе над этой книгой. Я хотел бы выразить искреннюю признательность Г. Алексопулос, А. И. Антипову, Й. Баберовскому,А. Блюму, В. Г. Бушуеву,X. Вада,А. Вайнеру, В. Ю. Васильеву, Л. Виоле, К. Гестве, А. Гетти, А. А. Данилову, В. Заславскому, В. В. Кондрашину, И. Коэну, М. Кравери, С. В. Кудряшову, X. Куро-мия, Т. Мартину, Н. Г. Охотину, Н. В. Петрову, Я. Пламперу, С. Понсу, А. Б. Рогинскому, А. Романо, Р. Сервису, П. Соломону, Р. Суни, Т. Томита, Я. Хаулетт, В. Н. Хаустову, Ш. Фитцпатрик, Д. Ширеру, М. Эли, Б. Эннкеру.
Особая благодарность, как всегда, моей жене и дочери.
Глава 1 НАЧАЛО СТАЛИНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ. 1929–1930 гг
Важнейшим следствием борьбы за власть, которая развернулась между большевистскими лидерами после смерти Ленина, было формирование в Политбюро фракции большинства, которая превратилась в сталинскую фракцию. Этот процесс в основном завершился в 1929 г., после победы над «правыми» — группой Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и М. П. Томского. В результате устранения от власти группы советских вождей первого уровня Сталин оказался самой сильной фигурой в Политбюро и взял в свои руки определение «генеральной линии» партийной политики. Это обстоятельство было главным признаком сталинизации Политбюро. Сохраняя ряд традиций и процедур «коллективного» руководства, Политбюро приобрело лидера, который сосредоточивал в своих руках все большую власть, превращаясь в диктатора.
Ключевым механизмом сталинизации высших эшелонов власти и аппарата в целом было их втягивание в реализацию левацкой политики «великого перелома», второй большевистской революции — насильственной коллективизации, сверхфорсированной индустриализации и массового террора. Пример Сталина еще раз подтвердил универсальное правило: каждый диктатор становится диктатором в результате своей собственной революции. Повязанные коллективной ответственностью за эту революцию, втягивая страну в порочный круг насилия и кризисов, которые порождали очередной цикл эскалации насилия и соответствующего усиление кризисов, партийные функционеры разных уровней становились заложниками сталинского курса и быстро укреплявшейся единоличной диктатуры.
Вместе с тем сталинская революция не была одномоментной и абсолютно предопределенной. Даже поражение группы Рыкова-Бухарина в апреле 1929 г. не означало окончательную победу Сталина. Закрепление этой победы потребовало дополнительных усилий для изоляции лидеров «правого уклона» и, главное, подавления «правой» идеологии, которую под влиянием реальностей жизни сознательно или стихийно разделяли многие рядовые коммунисты, а также партийные и беспартийные функционеры и специалисты. О том, что борьба не закончена, свидетельствовали события 1930 г.: ожесточенная крестьянская война в деревне в связи с коллективизацией, провалы политики индустриального скачка, новые атаки против «правых», фабрикация дел о «террористических организациях», искоренение колебаний внутри сталинского лагеря, перестановки в высших эшелонах партийно-государственной власти. Символическим актом завершения первой стадии сталинизации Политбюро можно считать выведение из него (последним среди лидеров «правых») А. И. Рыкова. Произошло это через полтора года после фактического разгрома группы Рыкова-Бухарина. Последовавшее тогда же снятие Рыкова с поста председателя СНК и СТО СССР открыло путь для реорганизации всей системы высшего партийно-государственного руководства, устранения последних, пусть уже и слабых, препятствий на пути сталинского контроля не только над партийным, но и правительственным аппаратом.
Формирование сталинской фракции
Выделение фракции большинства было естественным результатом ожесточенной борьбы за лидерство между наследниками Ленина. Основные события этой борьбы достаточно хорошо известны и неоднократно исследовались в литературе. Первоначально, в конце 1923–1924 гг., большинство членов Политбюро объединились в борьбе против Л. Д. Троцкого, политические амбиции которого вызывали наибольшую тревогу и неприятие. С целью координации этой борьбы в августе 1924 г. была создана фракция большинства во главе с руководящей «семеркой». В нее вошли шесть членов Политбюро (все, кроме Троцкого) — Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, А. И. Рыков, И. В. Сталин, М. П. Томский и председатель ЦКК В. В. Куйбышев. «Семерка» фактически руководила партией, вынося на официальные заседания Политбюро (с участием Троцкого) уже согласованные решения. Устранив от власти Троцкого, вчерашние союзники столкнулись друг с другом. На этот раз большинство в Политбюро оформилось в борьбе с Зиновьевым и Каменевым, заключившими сомнительный союз с Троцким. К концу 1926 г. все три лидера оппозиции были выведены из Политбюро. В результате этих перестановок членами Политбюро к концу 1926 г. состояли Н. И. Бухарин, К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, В. М. Молотов, Я. Э. Рудзутак, А. И. Рыков, И. В. Сталин, М. П. Томский. Важный пост председателя ЦКК (которого уставом партии запрещалось вводить в Политбюро) с ноября 1926 г. занял Г. К. Орджоникидзе. В декабре 1927 г. полным членом Политбюро был избран В. В. Куйбышев.
Большинство из этих деятелей в 1930-е годы вошли в ближайшее окружение Сталина. Было бы, однако, неправильно утверждать, что все они с самого начала были лояльными сталинистами. Расклад сил в Политбюро накануне столкновений Сталина с так называемыми «правыми» (Рыковым, Бухариным, Томским), столкновений, которые окончательно решили судьбу высшей власти, был более сложным. Коллективное руководство, сформировавшееся к началу 1928 г., опиралось на разделение труда и определенную конкуренцию между высшими партийно-государственными руководителями. Благодаря чему члены Политбюро оставались сравнительно самостоятельными политическими фигурами. В определенной мере это касалось и среднего уровня властной пирамиды — членов ЦК ВКП(б), от голосов которых во многом зависело решение проблемы лидерства в Политбюро. Между членами Политбюро и ЦК складывались отношения, приближающиеся по своей сути к патрон-клиентским. В совокупности все эти обстоятельства были достаточно существенным барьером на пути единоличной диктатуры.
Большинство из этих деятелей в 1930-е годы вошли в ближайшее окружение Сталина. Было бы, однако, неправильно утверждать, что все они с самого начала были лояльными сталинистами. Расклад сил в Политбюро накануне столкновений Сталина с так называемыми «правыми» (Рыковым, Бухариным, Томским), столкновений, которые окончательно решили судьбу высшей власти, был более сложным. Коллективное руководство, сформировавшееся к началу 1928 г., опиралось на разделение труда и определенную конкуренцию между высшими партийно-государственными руководителями. Благодаря чему члены Политбюро оставались сравнительно самостоятельными политическими фигурами. В определенной мере это касалось и среднего уровня властной пирамиды — членов ЦК ВКП(б), от голосов которых во многом зависело решение проблемы лидерства в Политбюро. Между членами Политбюро и ЦК складывались отношения, приближающиеся по своей сути к патрон-клиентским. В совокупности все эти обстоятельства были достаточно существенным барьером на пути единоличной диктатуры.
Примером действия механизмов коллективного руководства могут служить столкновения в Политбюро, наблюдавшиеся летом 1927 г. Разрыв дипломатических отношений с Великобританией, убийство советского посла в Польше, расправа с коммунистами в Китае, поставившая под сомнение политику «единого фронта», вызвали тревогу и взаимные упреки членов Политбюро. Основные споры в руководящей группе, судя по письмам, которые В. М. Молотов отправлял Сталину, отдыхавшему на юге, касались политики в Китае и Великобритании, а также исключения из ЦК ВКП(б) лидеров оппозиции — Троцкого и Зиновьева, проявлявших растущую активность. Члены Политбюро вели себя в этих спорах достаточно независимо, образуя разнообразные и неожиданные с точки зрения последующих событий тактические коалиции. Например, Орджоникидзе, Ворошилов, Рыков, Рудзутак критиковали политику, проводимую в Китае (Ворошилов «доходит до огульного охаиванья “вашего руководства за последние 2 года”», — жаловался Молотов в письме Сталину 4 июля 1927 г.). В то время как Молотов и Бухарин, поддерживаемые Сталиным, защищали правильность проводимого курса[40]. Поровну разделились голоса при решении вопроса о срочном исключении из ЦК Троцкого и Зиновьева. Калинин, Рыков, Орджоникидзе, Ворошилов считали, что решение этого вопроса нужно отложить до съезда партии. Сталин, находившийся на юге, безуспешно протестовал.
Только после требования Сталина учесть его голос заочно и перехода Калинина в число сторонников немедленного исключения 20 июня 1927 г. Политбюро большинством в один голос решило вывести Троцкого и Зиновьева из ЦК[41]. Однако реализация этого решения была проведена с большой задержкой. Лидеров оппозиций исключили не на ближайшем пленуме ЦК в конце июля-августе, а только в октябре 1927 г. Под впечатлением этих столкновений Молотов 4 июля 1927 г. направил Сталину на юг тревожное письмо: «Самое неприятное — внутреннее положение в “7-ке” По вопросам об оппозиции, о Китае, об АРК (Англо-российский комитет профсоюзов. — О. X.) уже наметились б[олее] или м[енее] отчетливые деления, причем решения то и дело принимаются с перевесом 1-го голоса […] Я все больше думаю о том, не придется ли тебе приехать в М[оскву] раньше срока. Как это ни нежелательно из-за интересов лечения, но суди сам, какое положение […] Симптомы плохие, устойчивость очень ненадежная. Ни с кем об этом не говорил, но положение считаю неважным»[42].
В общем, наиболее надежным и безусловным сторонником Сталина в 1927 г. Политбюро выглядел один только Молотов. Сын приказчика из Вятской губернии, вступивший в партию в 1906 г. в возрасте 16 лет, Молотов, примитивный, но старательный советский функционер, занимал в 1920-е годы важнейший пост секретаря ЦК ВКП(б). Тогда же Молотов сделал и свой политический выбор, связав судьбу со Сталиным. Безусловная преданность Молотова была одним из важнейших преимуществ Сталина в борьбе за власть. Эта борьба с новой силой вспыхнула в 1928 г., после того как был завершен разгром объединенной оппозиции Троцкого-Зиновьева, и члены Политбюро потеряли общего врага, который в течение нескольких лет сплачивал их ряды.
Помимо личных амбиций и претензий на лидерство, немалую роль в возникновении этой новой вспышки противоборства играли принципиальные соображения. Столкнувшись в 1928 г. с серьезными экономическими трудностями прежде всего в деревне Политбюро встало на путь применения административно-репрессивных, как их называли тогда, чрезвычайных мер — насильственного изъятия хлеба у крестьян, подавления частных торговцев и т. д. Первоначально разногласий по поводу этой так называемой «чрезвычайщины» в Политбюро не было. Однако поскольку чрезвычайные меры не только ухудшили ситуацию, но грозили превратиться в постоянный метод политики, в руководстве партии столкнулись две группировки. Первая, лидером которой был Сталин, настаивала на продолжении чрезвычайных мер. Вторая, представляемая Рыковым, Бухариным и Томским, требовала отступления от «чрезвычайщины» даже если это будет связано с определенными политическими и экономическими потерями.
У Сталина и его сторонников на этом завершающем этапе борьбы за власть были свои преимущества. Они занимали ключевые позиции в партийном аппарате. Их лозунги — «наступление на кулака», форсированная индустриализация — были близки и понятны немалой «революционной» части партийных чиновников. Все это, однако, не означало, что победа Сталина была предопределена. «Правые» настроения в пользу относительно умеренных методов руководства были также широко распространены в аппарате. Только недавно пережившие Гражданскую войну и издерганные постоянными кампаниями и колебаниями «генеральной линии», многие советские функционеры желали предсказуемости и стабильности. Потребовалась широкомасштабная чистка партии, проведенная в 1929 г., а также сильнейший нажим сверху в рамках набиравшей силу сталинской революции, для того чтобы привести аппарат в состояние «мобилизационной готовности».
В конечном же счете все решала борьба в верхах. Однако среди функционеров среднего уровня, составлявших большинство в ЦК ВКП(б), а также в самом Политбюро также преобладали настроения «единства» и нежелания новых политических поворотов. Почти все опасались новых столкновений не только потому, что в стране складывалась критическая ситуация и нарастала угроза режиму в целом, но и потому, что борьба в верхах неизбежно ставила под вопрос сложившийся баланс сил, разрушала выгодную для политиков-«серед-няков» систему коллективного руководства. Раскол в Политбюро означал, что непременно нужно было принимать чью-то сторону, втягиваться в борьбу и рисковать карьерой в случае поражения. Даже для тех членов Политбюро, которые поддержали Сталина, группа Рыкова-Бухарина не была равна предшествующим оппозициям Троцкого и Зиновьева. Бухарин, Рыков, Томский, Угланов даже в период острого противостояния оставались более «своими». «Правые» выступали менее ожесточенно, старались действовать в рамках партийной легальности, не выдвигая категорических требований о кадровых перестановках в Политбюро, чем, кстати, и заслужили ярлык не «оппозиции», а лишь «уклона». Со многими членами Политбюро опальные «правые» были связаны хорошими личными отношениями, годами совместной беспощадной борьбы с общим врагом — троц-кистско-зиновьевской оппозицией.
Преобладание настроений «единства» заставляло и Сталина, и «правых» в 1928 — начале 1929 г. действовать достаточно осторожно. Каждая из сторон старалась прежде всего избежать обвинений в раскольнической деятельности, стремилась представить себя жертвой интриг оппонентов. О неопределенности ситуации свидетельствовали, в частности, многочисленные маневры и колебания в высших эшелонах партии. «Был у Серго. Настроение у него хорошее. Он твердо стоит и решительно за линию ЦК, против колеблющихся и шатающихся […] У Серго был, оказывается, Андреев […] и беседовал с ним. По мнению Серго, Андреев стоит твердо за линию ЦК. Томский, оказывается, пытался (во время пленума) “разложить” его […] но не удалось “заманить” Андреева»; «Ни в коем случае нельзя дать Томскому (или кому-либо другому) “подкачать” Куйбышева или Микояна», — писал, например, Сталин Молотову в августе 1928 г.[43] Однако высказанная уверенность в твердой позиции Орджоникидзе, как показывают другие документы, была скорее рассчитана на то, чтобы подбодрить Молотова, но не отражала истинных, более сложных настроений Орджоникидзе. Сам Орджоникидзе в письме Сталину от 18 августа 1928 г. демонстрировал вполне «примиренческие» взгляды. Сообщив о своем разговоре с Бухариным, который высказал Орджоникидзе свои опасения по поводу текущей политики и заверил его в желании избежать противостояния в Политбюро, Орджоникидзе писал: «Он, по-моему, и теперь хочет восстановить хорошие отношения с тобой, но не знает, как это сделать. По-моему, надо сделать все возможное, чтобы не потерять его, а без него Ал[ексей] (видимо, Рыков. — О. X.) моментально перестанет шебуршить»[44]. Судя по всему, Орджоникидзе был действительно искренне заинтересован в сохранении в Политбюро статус-кво. Несмотря на заметное обострение ситуации, в ноябре 1928 г. он обратился к Рыкову с таким письмом: «Я тебя прямо-таки умоляю взять на себя примирение Бухарина со Сталиным […] Смешно, конечно, говорить о твоей “смене”, Бухарина или Томского. Это прямо было бы сумасшествием. По-видимому, отношения между Сталиным и Бухариным значительно испортились, но нам надо сделать все возможное, чтобы их помирить. Это возможно […] Вообще, Алексей, надо с невероятной осторожностью подходить ко всем вопросам, могущим дать толчок “драке”. Нужна большущая выдержка, чтобы не влезть в драку»[45].