- Ладно,- сказал Виктор,- давайте без дураков. Вам нужны хорошие отношения с горисполкомом? Так вы делаете все правильно. Нашли козла отпущения, всыпали ему хорошенько, еще под суд отдайте, и все это подайте исполкому: мол, не трест виноват, а один выродок нашелся. А я уж как-нибудь устроюсь. И жаловаться, что вы меня уволили без согласования с профкомом, не пойду.
В наступившей паузе резко затрещал селектор. Растерянным голосом Воднюк пожаловался, что чертежей ни в сейфе, ни в столе не оказалось.
Управляющий облегченно выругался и сбросил тумблер. Кочергин встал, решив, что разговор окончен.
- Остаться хочешь?- неожиданно спросил, не поднимая глаз, управляющий.
Виктор сказал медленно и негромко:
- Нет.
И продолжил мысленно:
"Так будет лучше для нас всех. Есть вещи, которых не забывают. И для меня это необходимо".
Несколько секунд все молчали. Потом управляющий подал Виктору чистый листок бумаги и сказал:
- Пиши заявление. По собственному. Дата сегодняшняя.
Глава 18
- Ты не хочешь узнать мое мнение?- спросил Маркин, когда стрекочущая телетайпом приемная осталась позади.
- Хочу,- ответил безразлично Виктор
Не то чтобы ему и в самом деле не хотелось поговорить с Егорычем, которого он по-настоящему уважал, просто накатила такая слабость, когда и лежать-то, кажется, нет сил.
- У тебя друзья есть?
- Есть. А что? - вяло удивился Виктор.
- Как только терпят такого колючего?
- Кто как,- Виктор придержал дверь маркинского кабинета, пропуская хозяина,- кто молча, кто со скрипом.
- Били тебя, наверное, в детстве мало.
Маркин разлил по стаканам минеральную воду и продолжил:
- Забаловали мальчишечку.
- Нет,- чуть повеселел Виктор,- тут скорее наоборот. Чем меня больше бьют, тем я вреднее становлюсь. Меня надо любить и ватой перекладывать при транспортировке, тогда я добрый буду.
- Учту,- пообещал Маркин, щурясь и прихлебывая нарзан. Помолчал минуточку и вскинул косматую голову:
- Ты знаешь, что в городе с квартирами делается?
- Более-менее.
- Городу необходимо, чтобы спорткомплекс построили с минимальными затратами. И скажу, что место выбрано, пожалуй, что самое удачное. На инженерных сетях, на коммуникациях, на транспортных расходах знаешь, какая экономия получится?
- Да разве я об этом,- пожал плечами Кочергин,- разве я говорю, что вообще не надо строить? Но не на костях же танцплощадка, и не по костям же бульдозером молоть. Да нас самих же за это живьем закопать надо!
- Это наверное,- хмыкнул Маркин,- а все равно на рожон-то чего переть? Пришел бы по-человечески, объяснил, чтобы поняли, - и тогда, может, все по-другому сложилось бы... Есть производственная дисциплина...
- Вот-вот,- пожал плечами Виктор.- Приказ начальника - закон для подчиненного! Приказал начальник - копай, сыпь, круши, он же отвечает, не ты! Не надо обсуждать! Не надо думать - с нами тот, кто все за нас решит!
- По-русски можно иначе: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. Но ты же не считаешь всех дураками?
- Не считаю. Но вчера вечером я сам, своими глазами видел, как оскверняли могилы... Жаль, вас там не было. Зрелище... нет уж, здесь полумерами не обойтись. Раз не умеем что-то делать по-человечески - не надо делать вообще...
- Знаешь, Виктор Михайлович: умный ты парень, а дурак.
- Спасибо.
- Пожалуйста, пожалуйста,- Маркин ткнул лакированного медвежонка-папиросника,- мне побольше тебя повидать пришлось. И загибов, и перегибов, и просто ошибок насмотрелся. Кое-что и по мне треснуло... Ну и что? Не надо сильно упираться - тогда и загибы вроде поменьше, и гнуться не так больно, и рассосется спокойней.
- Есть вещи, которые касаются меня лично. И умывать руки я не хочу. И не стану. Как мы детям в глаза посмотрим на открытии этого комплекса?
Маркин, выкрошив из сигареты едва ли не половину табака, щелкнул зажигалкой. И усмехнулся:
- Что ты со мною, как с врагом говоришь? Не собираюсь я на костях строить. А только если мои люди станут приказ постороннего человека выполнять, я сниму с ретивых премию да проведу такой инструктаж, чтоб зачесались, а не закачу истерику. А переть на рожон...
Вошла секретарша с увесистой папкой "входящих". Маркин вздохнул, нацелился фломастером - писать резолюции, но передумал:
- Кто там еще ко мне?
- Снабженец из РСУ связи: что-то хотел поменять.
- Пошли его в ОМТС, я еще минут двадцать занят. Если "сверху" позвонят - соединяй.
- У меня мало возможностей,- сказал Кочергин, дождавшись, пока Неля вышла из кабинета,- вот и пру на рожон... Иначе не одолеть... Что теперь об этом говорить?- Виктор вздернул плечо.- Ни о чем я не жалею.
- Ну и зря,- негромко сказал Маркин,- уйти - невеликое дело. Работать-то все равно надо, а подходящих людей на белом свете не так много.
- Наверное, я как раз неподходящий,- совсем невесело констатировал Виктор,- и вас я не очень-то понимаю. Как вы можете спокойно смотреть... 'И продолжать заниматься своим делом? Хотя бы этот комплекс: вы что, не поняли, что за всем этим - попытка одних чиновников угодить другим чиновникам?
- А ты по-другому взгляни. Спорткомплекс нужен городу. Не сейчас, так через год, не здесь, так где-нибудь в Посадино его выстроят. Всю программу благоустройства выполнять надо. Так пусть они сколько угодно так угождают друг другу - раз это идет на пользу делу! Жалко тебе, что ли? Тем и хороша, в частности, наша система, что такие - мелкие пусть - побуждения в конечном счете оборачиваются на общую пользу.
- Не знаю, на знаю... Я другого мнения о том, что при нашем строе надо, а что не надо делать. И не так много добром обернулось... Может, упустили? Может, хватит мириться? Вы еще вспомните, что этот Лаптев работает в Совете народных депутатов и пришейте мне дискредитацию советской власти! Как будто у нас бюрократы не у советской, а у какой-нибудь другой власти на службе...
Маркин молчал.
Если б Кочергин умел читать мысли, он бы очень удивился: Иван Егорович, весь такой могучий и умный, завидовал. И кому! Обруганному, кругом неправому, выгнанному с работы Виктору. Завидовал не тому, что Кочергин на два десятка лет моложе, что не пережил и части того, что выпало ему, Маркину, в детстве и юности. И даже не той легкости, с которой Виктор говорил о... непривычных вопросах. Нет, Маркин завидовал другому и спрашивал себя: "Когда, как и где я выучился оглядке, осторожности, степенности?" Хотя опыт и медвежий инстинкт показывали, что прав он, Маркин, но все же - завидовал.
И тут в дверь заглянула Неля:
- Кочергина срочно просят к телефону. Какая-то женщина. Сильно плачет.
Глава 19
Самым правильным после бессонной ночи и нервотрепки было бы не идти на работу. Анатолий минутку об этом помечтал; но у Тамары не было ни отгула, ни права, как у мужа, на "творческий день". Оставаться же одному совсем не хотелось. А кроме того, вспомнил Толя, что, впопыхах поснимав с Виктором чертежи прямо с кульманов, ни о какой новой работе для мастерской не подумали.
Пока Тамара наспех маскировала припухшие веки - она проснулась после возвращения Толи с Кочергиным и не спала - объяснялись, - Анатолий сварил кофе, крепкий, с шапкой пены.
- Ты завтракать будешь?- спросил он Тамару.
- Нет. Только кофе.
Василенко закурил и поднес к губам чашечку. Но почему-то кофе показался сначала безвкусным, а потом - тошнотворным, а от запаха покачнулся перед глазами несколько раз рисунок на обоях. Какое-то странное стеснение в боку и в груди заставило двигаться осторожно, медленно; пока он переоделся, супруги уже опаздывали. Пришлось взять такси и, едва перемолвившись, разбежаться по своим этажам.
К началу двенадцатого, когда в отделе уже забыли о чертежах по зоне отдыха, объявился Мельников. И вскоре вызвал Василенко.
Неожиданно сердце заохало и заахало, перепуганно колотясь о ребра...
Так он вошел в кабинет.
Мельников перебирал почту. Жесткие полковничьи складки на его лице углубились, а недобрые глаза с желтоватыми, в красной сеточке сосудиков белками воткнулись в Анатолия холодно и отчужденно.
Заговорил Мельников на "ты", что само по себе считалось скорее хорошим, чем дурным признаком.
- Чего ты там мудришь с документацией по комплексу?
- Ничего. Все уже практически готово. От силы еще неделя, ну плюс пару дней на согласования - и порядок.
- Что сегодня ночью здесь делалось? И кто с тобою был?
- Работали, - коротко и бесцветно сообщил Василенко, а после паузы добавил: - У меня ненормированный день.
- Скажи, пожалуйста, какой энтузиаст,- так же бесцветно протянул Мельников.
Зазвонил телефон.
Мельников взял трубку; разговаривал односложно, время от времени коротко поглядывая на Василенко. Анатолий понял почему-то, что речь идет о его чертежах, и заволновался еще сильнее. Но как он ни напрягался, не мог расслышать ни слова мельниковского собеседника.
В очередной раз сказав "ясно", Мельников положил трубку на рычаг и приказал однозначно, командирским голосом:
В очередной раз сказав "ясно", Мельников положил трубку на рычаг и приказал однозначно, командирским голосом:
- Через пять минут все готовые листы по комплексу - ко мне. Копировать будем вне очереди.
Василенко сидел неподвижно.
- Ты что, не слышал?- спросил Мельников, поднимая брови.- Принеси сюда все листы по зоне отдыха и спорткомплексу. Там в тресте какой-то скандал. Что-то темнят...
"Поехало"...- со странным облегчением подумал Василенко и, встав,сказал:
- Никаких чертежей нет. Я сегодня утром проверял - все пропали.
- Пропали?- переспросил Мельников и тоже поднялся, расправив свои по-военному прямые плечи.- Раз - и испарились?
Василенко утвердительно кивнул. Почему-то ситуация вдруг показалась ему комичной, и он, не выдержав, улыбнулся.
Но Мельников заговорил без улыбки:
- Во-первых, не пропали, а ты их пропил, - начал он.- Вот тут у меня докладная, что вы ночью с приятелем шарили. Этот, который с тобою был, - из стройтреста?
- Да, но...
- Ловко придумано. Ох, Василенко, мне твои алкогольные номера вот где сидят, и как я жалею, что до сих пор тебя не выгнал!.. Значит, так: я тебе приказываю, слышишь, приказываю немедленно принести сюда чертежи, - и указал пальцем на середину своего стола.
- Понимаете,- начал Василенко чужим слабым голосом, еще не пугаясь по-настоящему, что сейчас может произойти нечто бол ее серьезное, чем начальнический разнос,- надо подождать пару дней. Виктор согласует - там снос неправильный начали, - и чертежи вернутся.
- Послушайте, Василенко,- Мельников сел и, прямой, как штык, воткнулся взглядом в глаз:) архитектора,- какое ваше дело до их сносов-переносов? Не суйтесь, куда не просят. Где чертежи?
- Это касается не только строителей, а всех нас. Моя гражданская совесть...
- Это, небось... трестовские тебя так накрутили?
- Ну, в общем, да...
- Вижу, что тебя, как пацана, вокруг пальца обвели.
- Как вы можете так говорить! Вы же знаете...
- Это ты не знаешь, что задержка документации - это повод. Строители обвинят во всех грехах нас. Игра простая, как веник: мы, мол, рады все делать, а документацию-то Мельников задерживает; а потом - позже начали, так давайте упрощать. Нет, я им такого козыря не дам! Сорвут сроки - так пусть сами и отдуваются. А меня подставлять нечего. А ты - мог бы сообразить, не мальчик уже. А если не умеешь - меня спрашивай. Я зарплату за то получаю, чтобы у нас все в ажуре было. Понял?
Анатолий отрицательно помотал головой.
- Так...- зловеще сказал Мельников,- плохо дело. Вижу, что у тебя водка последние извилины заполировала, ну да живот остался - он тебе голодный марш еще споет!
- Ничего. Проживу!
- Да? То, что я тебя как собаку выгоню - это цветочки: две твои вытрезвительские "свиньи" достаточны для увольнения по статье. Но я еще тебе, гений сизоносый, такую характеристику накатаю, что не только архитектором - маляром никто не возьмет! И пусть твоя Тамарка у меня хоть в ногах валяется - во! - и Мельников, оскалясь, скрутил фигу.
- Вы Тамару не трогайте!- дрожа всем телом от возмущения и боли, потребовал Василенко.
- Как бы не так,- обрадовался Мельников,- сейчас я ей расскажу, до чего ты докатился!- И, ткнув пальцами сразу во все клавиши, заревел на весь институт: - Тамара! Василенко! К Мельникову!
- Не смейте,- визгливо закричал Анатолий Петрович.
Он представил на мгновение, что и какими словами будет сейчас говорить Мельников, и как естественное и справедливое действие, о котором он просто не успел предупредить Тамару, покажется ей в таком изложении очередной пьяной бессмыслицей, позором, не совместимым с тем, что происходит в действительности, со всеми их отношениями...
Василенко вцепился обеими руками в стол и закричал еще раз:
- Не смейте! Я... я отдам чертежи.
- Быстро,- приказал Мельников и погрозил кулаком.- И чтоб в последний раз!
На слабых ногах Василенко миновал приемную и вышел в коридор, намереваясь подняться на чердак, где в старом, "некондиционном" сейфе лежали чертежи.
Но далеко он не ушел.
Хмурясь и недобро скалясь, из стены вышел Седой. В мертвенном свете люминесцентных ламп ржавый плоский штык в его руке казался почти черным.
- Ты куда это, а? - спросил Седой и, не дожидаясь ответа, одним коротким движением вогнал клинок Анатолию Петровичу в сердце.
Глава 20
Валентин Семенович воровато оглянулся и положил тяжелую лампу на колени. Повернув чуть-чуть, так, чтобы слово "СПИСКИ" оказалось сверху, Лаптев принялся его стирать ластиком. Мелкие бисеринки пота тут же высыпали на лбу.
Лаптев старался, но сдувая и сдувая серые катышки стертого ластика, он все время видел ненавистное слово. Очищая тонкую пленку пыли, сажи и окислов, наросшую на поверхности мрамора, Валентин Семенович только возвращал камню первозданную белизну, но нисколько не избавлялся от надписи.
Тогда Лаптев сменил тактику. Он вытащил из шкафа обоюдоострый стальной треугольник - режущий зубец, деталь выпускаемых в Перевальске жаток.
Аккуратно подстелив под лампу газету - чтобы не сорить, - Лаптев принялся скрести резаком, истребляя нагло торчащее слово.
Но на исцарапанном, потерявшем блеск мраморе все так же отчетливо вырисовывалось: "СПИСКИ". А в довершение всего разболелась бородавка, всю ночь смирно сидевшая на щеке.
Мнительный Лаптев побегал по кабинету, поохал, не сомневаясь уже, что у него рак и предстоит мучительная и неотвратимая погибель. А потом задвинул лампу под стол - в шкаф она не влезала - и побежал в исполкомовский буфет. И получасом спустя возвратился, пряча под полой небольшую трехгранную бутылку.
Опять пристроив лампу над газетой, Валентин Семенович прицелился и аккуратно капнул уксусной эссенцией. Сразу же зашипели и запрыгали мутные пузырьки, резко запахло; когда шипение утихло, а пузырьки опали, Лаптев салфеткой вытер впадину на мраморе и тихо застонал.
Нет, ошибки быть не могло: на том самом месте, где стараниями Лаптева была вытравлена ощутимая ложбинка, красовалось прежнее слово. Но это еще было не главное!
Оглядев стержень со всех сторон, Валентин Семенович увидел, что с безжалостной определенностью все пятнышки мрамора преобразовались: выстроились кудреватой вязью старой каллиграфии.
И хотя отдельные слова наслаивались друг на друга, не составляло никакого труда понять, что все это - страницы вчерашнего протокола, каким-то непостижимым образом вмонтированные в каменный стержень. Казалось даже, что листки свободно плавают в полупрозрачной толще камня, прижимаясь к поверхности то одной, то другою строкой.
Проще всего, пожалуй, было бы распахнуть окно и швырнуть лампу о мостовую, но исполкомовские окна по весне еще не открывали, да и не удалось бы ее, наверное, просунуть сквозь густую решетку. Кроме того, к основанию лампы был привинчен инвентарный номер, и в перечне, висящем у дверей, числилась под этим номером именно лампа настольная. А это предполагало, что данная лампа должна находиться в этом кабинете, а не, скажем, на мостовой.
Стараясь не смотреть на проклятую лампу, Валентин Семенович набрал номер внутреннего телефона:
- Петр Иванович,- сказал он неожиданно сам для себя заискивающим голосом,- поменяйте, пожалуйста, лампу.
- Перегорела, что ли?- отозвался завхоз.- Так до понедельника электрик на базе.
- Нет,- терпеливо пояснил Лаптев,- не лампочку, а всю лампу.
- А она что, неисправная?
- Все исправно, все цело, даже номерок висит.
- Так чего же ее менять?
- Петр Иванович, вы скажите, можете сейчас же заменить или нет? потребовал Валентин Семенович.
- У вас какая: серая мраморная с зеленым абажуром?
- Да-да.
- У меня на складе точно такие же. Но вы заявку напишите, и как что так я вам в первую очередь. Так сказать, родственные службы.
- Спасибо, - грустно сказал Лаптев и положил трубку: услышал знакомое покашливание.
- Уж вы-то должны знать,- Приват рассматривал на просвет листки протокола, кое-где порыжевшие от кислоты, - что подчистка, равно как и уничтожение документов, преследуется по закону.
Лаптев только горестно вздохнул.
- Протоколы, гражданин Лаптев, в огне не горят и в воде не тонут. На том не одно поколение чиновников стояло, и крепко стояло. Да и вы встречал я в архивах кой-какие бумаги, - пользовались такою спецификой... Но, как видите, у медали есть и оборотная сторона.
- Отпустите меня,- вдруг просто попросил Валентин Семенович.
Приват закашлялся, прижимая ладони к впалой груди, и с брезгливым сочувствием посмотрел на Лаптева:
-Лично я бы вас вовсе не трогал. Вы мне крайне отвратительны, поскольку не интеллигент и подлец.
- Седой ваш - "интеллигент",- прошептал Лаптев и потрогал бородавку.
- Седой, по крайней мере, натура совершенно цельная. Крут он, верно, но товарищ - настоящий. Впрочем, мы отвлеклись. Я здесь - лицо официальное и, в отличие от вас, даже выборное. И отпустить просто так, увольте, не могу.