Рыжие букашки‑собаки продолжают, как муравьи, продвигаться вперед; и снова человек останавливается, переводит дыхание, снова упирается в шест, прибитый к нартам. И, забегая далеко вперед, оператор показывает, что ждет путешественника дальше. Нагромождение льдов, торосы и опять та же белая бесконечная пустыня, дышащая семидесятиградусным морозом. И все, сидевшие в зале, уцепившись в стулья и столы, подавшись чуть вперед, как бы помогая толкать нарты Семми Риксу, почуяли этот холод.
Главный психолог фирмы «Хименс и Электроника» выключил кинопроектор, оставив Семми Рикса одного с его проблемами, оставив где‑то там, далеко внизу. Как удалось Дагену откопать это в архивах НАСА, в материалах, поступивших со спутников компании «Реклама и бизнес», никто не ведал. А что съемка велась именно со спутника, сомнений не возникало. Уже более пятидесяти лет район Северного полюса значился заповедной зоной, закрытой для всех видов транспорта. В этом, собственно, и был весь смысл для путешественников‑одиночек. Только на самого себя мог тот рассчитывать, на силу своих мышц, своего духа.
Джун успокоилась, вытерла слезы. К ней подошел Ленг Мун и, поддерживая ее под руку, увел к столику. Лицо математика было не менее осунувшимся.
«Немного они сегодня перестарались», — подумал Перри Хименс, хотя и ему было интересно посмотреть эти редкостные кадрики, до сих пор никем не обнаруженные. Семми был молодцом, думал Хименс, вспоминая своего коллегу по исследованиям поля пересекающихся пространств. Может, он и к полюсу потому пошел, что хотел до конца понять суть наших с ним открытий, суть пространства. Нужно будет повнимательней отнестись к Джун. Ей сейчас тяжело. Даген, наверное, подумал, что она уже его забыла.
А задача у них с Семми Риксом была одна и та же. Они вдвоем взялись первыми прощупывать резонансные свойства гравитационного поля, первыми уцепились за слабые взаимодействия, первыми стали задумываться над броском к звездам, но не на ракетах с тяговыми двигателями и за сотни световых лет, а над броском мгновенным, броском через искусственно созданные на Земле «черные дыры», через узловые точки пересекающихся пространств. Эти исследования приближали их также к преодолению косности в понимании времени, к скачкам через потенциальные временные ямы в прошлое, в будущее. Все должно быть подвластно человеку. Но на это требовались деньги, деньги и снова деньги. И свобода. Свобода их поисков, их труда, их разработок, свобода от сиюминутных выгодных работ, от сиюминутных заказов, от сиюминутных хлопот и забот. Семми Рикс от них освободился, освободился, очевидно, навсегда… А он, профессор Перри Хименс?… Он понесет свой альтруистичный крест — ведь он, собственно, и есть альфа и омега науки — свою тяжелую ношу до конца…
* * *Из динамиков захрипел чарующе Эл Бузep. Он пел о малютке из штата Северная Дакота, о парне с кривыми ногами и в ковбойской шляпе, о том, как они контрабандным путем, облачив своего четвероногого друга в скафандр, переправили его на Луну, и как там скакали во всю, ха‑ха‑ха, хо‑хо‑хо, хи‑хи‑хи, прыть по пыльной дороге к «Морю Дождей». Еще он пел о том, как девушка, обхватив парня руками, прижималась к спине того маленькими упругими штучками, и как споткнулся конь о кусок золота, величиной с тыкву, что осталась у ковбоя дома в огороде.
Задиристый напев, ржание лошади, пощелкивание кнута заставили постепенно всех, сидевших в зале зашевелиться, задвигаться, заулыбаться.
Профессор постучал пальцем по своим часам, показывая их Дагену, но тот продолжал транслировать запись песен Эл Бузера, даже прибавив немного громкость.
К доске направился танцующей походкой конструктор Олсон, сверкая своей лысиной, и быстро, в унисон с ритмом песни, стал набрасывать на доске один из вариантов схемы симбиоза генератора биоволн с шумовым модулятором.
Хименс пригласил к доске и второго ведущего конструктора, Хейса. И тот, не меняя кроткого выражения лица, запрыгал по проходу как‑то боком, подергивая плечами и водя головой вверх‑вниз, как лошадь. Они минут десять о чем‑то совещались у доски, набрасывали разные схемы; те тотчас же записывались в памяти кассетного видмага. Профессор, было похоже, остался доволен результатами этого минисовещания, подал знак, что можно сесть за столики, и, взяв микрофон, громко спросил:
— Возможно, имеются еще некоторые идеи?
— Да, у меня, — поднялась Джун, направляясь к доске. — Я думаю, что следует вернуться к китообразным. Грегори хорошо сказал: «С шумами не нужно бороться».
Хименс незаметно помахал рукой Дагену, мол, убавь громкость, тише, еще тише. Он почувствовал, что намечается еще какая‑то новая, вероятно, и неплохая идея. И ее вот‑вот выдаст эта взбалмошная, еще заплаканная, миссис Джун.
— Так делают все киты и дельфины, — продолжила Джун Коллинз и начертила мелом на доске три прямые линии, обозначила их осями времени; на самой верхней она нарисовала хаотические сигналы помех, отстоящие на различном расстоянии друг от друга; ниже — правильной формы однотипные биосигналы, заданные с определенной частотой; на третьей оси, самой нижней, показала суммарную картину. — Я подумала вот о чем — между помехами должны проскакивать наши альфа‑волны…
— Помехи можно отнести к случайным функциям, со своими амплитудами и частотами. Это я перевожу мысль Джун на язык математики. Следует заложить в наш ГСД модулятор случайной выдачи частотных биосигналов, если его еще не заложили.
— Мун понимает меня с полуслова, — сказала Джун, чуть улыбнувшись. — Из моих рисунков видно, что при очень частых биопосылках нерационально используется временной интервал. Возможны такие случаи, когда ряд одинаковых биокоманд попадает на длинный шумовой сигнал. Это может привести к тому, что мозг «приемника», мозг мутанта, не успевает забыть предыдущий сигнал. Но нельзя делать и большие интервалы между биопосылками. Редкие сигналы могут «провалиться» в шумовые ямы. Оптимальным, на мой взгляд, является вариант, предложенный Муном. Биопосылки следует выдавать через интервалы, все время хаотически меняющиеся.
— Молодец, Джун! — выкрикнул нейрофизиолог Эрик Тэйт, да так громко, что, теперь уже чуть кунявшие без дела миссис Клементс и миссис Боумэн вздрогнули и вытаращили глаза на возмутителя спокойствия. Одна из них, кажется, миссис Клементс, спросонья нажала не ту кнопку, и загорелось красное табло. Но она тут же спохватилась и высветила зеленое. Хименс, кажется, ничего не заметил. А миссис Боумэн захихикала. Ей вторил булькающим смехом и Кэшон, будто он и сам не спал. Кэшон потер ладонь о ладонь, предвкушая ждущие его впереди еще некоторые забавные сценки.
— Да, еще, — добавила Джун, развивая свою мысль, — генератор ГСД должен выдавать не по одной биокоманде, а небольшим пакетом, в котором имеются несколько однотипных сигналов. А уж сколько, это нужно уточнить.
— Мне приходится только восхищаться женской логикой, — засмеялся довольный Хименс, постукивая кулаком по столу. — Вот самое простое, и в то же время самое неординарное решение задачи! Умница наша Джун! Разложила задачу по полочкам! Все этапы ее решения! Единственной теперь проблемой остается найти желающих принять участие в эксперименте. Но и это не проблема. На бирже труда за умеренную плату можно подобрать несколько человек.
— Я этим займусь, — предложил Тэйт.
— Да, я как раз вам и хотел предложить. Вам и Грореману. Вам, конечно, не нужно напоминать — максимум секретности, никаких лишних разговоров. Временные «кролики» не должны заходить в другие отделы. И постараетесь подобрать «кроликов» с разными интеллектами. Как вы считаете, Тэйт, не вредно ли альфа‑излучение для здоровья?
— Нет, Перри, если облучать непродолжительное время. Но все же нужно взять с них расписки о добровольном содействии науке и прогрессу.
— Это правильно, Тэйт. Я как‑то об этом и не подумал. Этим займется Тони Эдкок. Он у нас большой специалист по таким делам, — сказал Хименс. — И по «хамчикам» тоже!
Совещание в спецзале фирмы «Хименс и Электроника» было окончено. Профессор попросил задержаться начальника координационного центра Паккарда, начальника отдела «Шумовые корреляции» Моррисона, ведущего конструктора Олсона. Сотрудники повскакивали и с шумом стали пробираться к выходу. Джун Коллинз медленно поднималась наверх, к выглядывавшему с антресолей Гарри Грорэману. Она, видимо, хотела еще раз посмотреть тот фильм, те редкостные кадры, на которых были засняты последние, а может быть, и предпоследние дни Семми Рикса.
Дик Ричардсон продолжал сидеть за своим персональным столиком. Он нужен будет профессору, знал он, при обсуждении еще некоторых деталей разработки будущего ГСД. Все мышцы Дика подрагивали, как у той породистой охотничьей собаки, учуявшей за покрытой густой травой кочкой притаившегося бекаса и принявшей уже соответствующую стойку. Он чувствовал всем нутром, что с этого дня что‑то изменится, что начинается в его жизни новый этап, да и в работе фирмы «Хименс и Электроника», новый по содержанию, захватывающий и даже чуть рискованный и опасный. Но это его сейчас совершенно не пугало, а только радовало, наводило почему‑то на думы о его наивном деде, с его разными «гениальными» проектами, вело его дальше, к его далекому предку, к энергичному и буйному инженеру Петру Гарину, властвовавшему одно время над всем миром.
Дик Ричардсон продолжал сидеть за своим персональным столиком. Он нужен будет профессору, знал он, при обсуждении еще некоторых деталей разработки будущего ГСД. Все мышцы Дика подрагивали, как у той породистой охотничьей собаки, учуявшей за покрытой густой травой кочкой притаившегося бекаса и принявшей уже соответствующую стойку. Он чувствовал всем нутром, что с этого дня что‑то изменится, что начинается в его жизни новый этап, да и в работе фирмы «Хименс и Электроника», новый по содержанию, захватывающий и даже чуть рискованный и опасный. Но это его сейчас совершенно не пугало, а только радовало, наводило почему‑то на думы о его наивном деде, с его разными «гениальными» проектами, вело его дальше, к его далекому предку, к энергичному и буйному инженеру Петру Гарину, властвовавшему одно время над всем миром.
Глава 11. ХИМЕНС ИДЕТ НА РИСКОВАННУЮ СДЕЛКУ
Это будет уже не то четвертая, не то пятая их деловая встреча. И что на этот раз скажет друг губернатора Ральфа Хилдбера, его компаньон по фирме «Сверхточные приборы», изредка наведывавшийся в Нью‑Йорк и звонивший тут же ему, смуглый Вито Фелуччи было неизвестно. И эта неизвестность всегда нервировала и выводила из себя профессора.
Ему нравился Вито Фелуччи. Деловой, цепкий, тот лез стремительно по лестнице карьеры вверх, заправлял и в партии «Сильная нация». Но сколько он с ним не встречался, все время Фелуччи чего‑то не договаривал.
У профессора тоже были свои планы, свои потайные мысли. Не мешало бы, думал он, заключить с этой крупнейшей фирмой, выбрасывавшей на рынки сбыта миллионы роботов для домохозяек, солидный контракт. Но все их разговоры, обычно, сводились к научным открытиям, к внедрению их в промышленность, вокруг эффективности некоторых изобретений, экономического кризиса и тому подобного.
На этот раз он долго не соглашался на встречу, — было чертовски некогда, много работы — но Фелуччи настаивал, намекая, что это и в интересах фирмы «Хименс и Электроника», что дело пойдет о крупном контракте в 600–900 тысяч долларов.
«Что же он потребует от нас? — никак не мог домыслить Перри Хименс. — За так, за здорово живешь, такие деньги давать не станут. Речь пойдет, не исключено, о наших ГСД…»
Профессор криво улыбнулся, припоминая большую и пространную статью в «Дейли ньюс», появившуюся на той неделе. Какой‑то писака, некий Л. Дардик, сыпал словечками «потрясающие», «замечательные», «восхитительные», расхваливая успехи губернатора Ральфа Хилдбера в борьбе с преступностью в штате Пенсильвания. Упоминалась там и лаборатория Дональда Мак‑Кея, большие заслуги доктора по разработке «удивительных невидимых лекарств» по излечению порочных наклонностей отдельных членов нашего общества. И ни слова о фирме «Хименс и Электроника», ни слова о нем.
Хименс взглянул на часы. До запланированной встречи оставалось еще полчаса. Он специально выехал чуть пораньше, чтобы пройтись по свежему воздуху, подышать, еще раз обдумать детали щекотливого разговора с Вито Фелуччи.
— Где вас ждать, шеф? — спросил Майкл, высаживая профессора на углу Центрального парка.
Тот ничего не ответил, хлопнул сильно дверцей и, распрямляя плечи, убирая почти незаметную сутулость, направился к аллее.
* * *Шелест листьев под ногами, желтых, оранжевых, красных, — их специально днем не подметали — создавал обстановку уединения, легкого контакта с этой частью природы, осмелившейся отвоевать себе кусочек земли у каменных домов, у небоскребов и асфальтовых катков. Легкий ветерок чуть шевелил кронами, сквозь них уже просвечивалось голубое небо. Лучи солнца проскакивали между веток, падали на лицо, попадали в глаза. Было приятно остановиться, будто у тебя и нет никаких важных встреч, и подставить лицо под эти лучи. Он так и сделал. И кожа лица тут же ощутила ласку осеннего солнца. И он, словно испарившись и поднявшись высоко в небо, улетел мысленно с этим ветерком очень далеко, в тот край, где было еще больше этого тепла, где солнце не спускалось на зиму от зенита, где среди вечнозеленой растительности, среди причудливых деревьев, выделяющихся пестро своей зеленью на фоне возвышающейся у горизонта розовой дымчатой стены, было их древнее семейное бунгало. И они с меньшим братом пропадали по целым дням в лесу, плескались на мелком в реке, спускали по воде бумажные и бальсовые кораблики. А устав, чуть живые, возвращались домой, и уже высохший как мумия худой прадед что‑то бурчал, а потом рассказывал уже в который раз им перед сном страшную историю, как возникло оно, то розовое сияние, как туда ушли его соплеменники и больше никогда не дававшие о себе знать…
Хименс медленно брел по аллее, с юношеской жадностью вглядывался в сидевших на скамейках молодых нянь с разодетыми в разноцветные курточки малышами. Те, маленькие изверги, а так их, конечно, обзывали про себя няньки, и себе таращили на редких прохожих глазенки‑пуговки. Одни уже научились ходить, но все продолжали по привычке цепляться за подол юбок, за ноги своих воспитательниц. Другие ползали среди листьев и каштанов.
Он присел на скамейку. С противоположного ее конца малыш пнул мячик; тот покатился к профессору. Хименс подал его няне. Девушка поблагодарила, покраснела, смутилась, настороженно окинув его взглядом. Ее нельзя было назвать ни белой, ни черной, в отличие от других нянь, склонявших свои добродушные негритянские физиономии над колясками, напевая что‑то малышам, поминутно улыбаясь и сверкая белыми зубами. Метиска, со смуглыми свежими щечками, симпатичная, с чуть длинноватым раздвоенным как у утки носом, с черными большими глазами. Она чем‑то напомнила ему его самый акафистский день, когда его чудесный картонный кораблик, — над ним он провозился тогда с месяц, устраивая мачты, паруса, ванты, прикрепив даже на баке длинный, раздвоенный спереди бушприт — подгоняемый ветром, уткнулся носом в высунувшуюся из воды бугристую пасть аллигатора. И тот проглотил его, а он потом весь день плакал, молился богу, расхваливая все того деяния, и просил наказать этого зубастого обидчика и утопить его в той же реке. Метиска, с монголоидным разрезом глаз, с широким ртом, скуластенькая, чувствовалась примесь индейской крови, без сомнения, была чем‑то напугана. Она, вероятно, приняла Хименса за налогового инспектора.
Профессор и в самом деле выглядел таковым, одевшись на скорую руку. Светло‑кофейный плащ, затянутый широким поясом, широкополая шляпа, башмаки на толстой кожаной подошве, потертый портфель в руках. «Наверное, подрабатывает, — подумал он. — Вот и пугается». Он и сам в бытность студенческого периода своей молодости старался утаить от городских властей свой приработок.
— И как же зовут этого маленького гангстера? — спросил Хименс.
— Он вовсе не гангстер, — буркнула обидчиво девушка, прижимая к себе малыша. — Это будущий наш президент, Билл Ванбрук…
Она снова покосилась на профессора, очевидно, теперь уже принимая его за какого‑нибудь комиссара из ФБР. Он понял, что пошутил неудачно, грубовато, собирался уже извиниться. Но метиска повернулась опять к нему, глазки ее заблестели, она открыла рот, намереваясь объяснить свои слова, но тут карапуз, уловил, что речь идет о нем, залепетал:
— Хочу быть плезидентом! Хочу быть плезидентом!
— Вот видите, сэр, — засмеялась та, — и так каждый день: «Хочу быть президентом! Хочу быть президентом!»
Она еще что‑то говорила гортанным голосом, с каким‑то знакомым акцентом, сообщала, что ее зовут Эхина Альфарес, что их род происходит из Эквадора, что у нее есть родители, но она сама хочет зарабатывать себе на образование, что учится она в колледже на врача, — тут Хименс подсознательно отметив, что он не ошибся, еще подумал, что и сел‑то он на эту скамейку не так уж и случайно: его поразила яркость наряда девушки, на плечах наброшена розовая накидка, юбка из красно‑желто‑зеленой полосатой ткани — он ее уже не слушал, поглядывал на часы. А Эхина, поборов робость, перестав дичится, чуть краснея спросили, а не в ФБР ли он работает.
— О, что вы, мисс Альфарес! Избавь меня бог от такой службы!.. — встрепенулся профессор, отгоняя невеселые мысли. — Мой сын работает в этом заведении. Вылавливает бандитов, — криво усмехнулся он, протягивая девушке свою визитную карточку.
— Это же опасная работа! — воскликнула с испугом Эхина, еще крепче обнимая малыша.
Тот вытаращил на профессора синие глазенки, скорчил на личике угрожающее выражение, почуяв, наверно, что незнакомый дядя чем‑то обидел его няню.
— Ого! Теперь я вижу, что он будет президентом, — пробасил Хименс, трогая сжатые в кулачки руки Билла, выставленные в его сторону; но храбрости малышу хватило ненадолго, он взял и как‑то совсем не по‑президентски разревелся.
— Вот те на! А еще хочешь стать президентом, — Эхина старалась утихомирить карапуза, но тот все ревел, настойчиво, требовательно, вероятно, самоутверждаясь таким образом. Она косилась на Хименса, ожидая от него помощи. — Ведь президенты никогда не плачут. Не так ли, мистер Хименс?