– Ну вот, еще пара циркачей. Возомнили о себе неизвестно что, подавай им звание маркизов, а о тюрьме не подумали? – буркнул он.
– На самом деле мы желаем только принцессиного счастья, – сказала Лукреция. А Полисена добавила про себя с иронией: «Настоящей принцессы».
– Можешь сразу же отметить в своей книге, что нас совершенно не интересуют дворянские титулы, и мы от них отказываемся, – закончила маленькая бродяжка. Полисена не очень-то была с ней согласна. Титул маркизы совсем не помешает. А вдруг ей не удастся разоблачить Изабеллу? Да и вообще – пока они это сделают, неплохо было бы расхаживать повсюду с платочком, на котором вышита корона с тремя шариками.
К ее великой радости, камергер ответил:
– От титула отказываться нельзя. Королева всегда исполняет обещанное, – но он теперь смотрел на визитеров добродушно. Полистав книгу, сообщил: – Тут уже записано девять сумасшедших, а принцесса не может принимать больше трех конкурентов в день. Значит, ваша очередь – через четыре дня, в одиннадцать утра.
– А если за это время кто-нибудь из девяти сможет рассмешить принцессу?
– Никто не сможет. И вы в том числе, – скептически заметил камергер и окунул в чернильницу гусиное перо.
– Ваши имена?
– Лукреция, Людвиг и звери-циркачи, – перечислила Полисена.
Камергер записал их, потом почесал макушку, вздохнул и принялся листать другой журнал.
– Двое благовоспитанных симпатичных мальчиков-пажей… – бормотал он, разговаривая сам с собой, как будто вокруг никого не было, – …которые могут приступить к работе немедленно. Ну где мне их искать?
– О чем это вы? – вмешалась Лукреция, которой вовсе не хотелось откладывать на целых четыре дня посещение дворца. (Да и Полисене не хотелось – ей не терпелось показаться матери, чтобы та ее признала.)
– Послушайте, синьор старший камергер. Раз вам нужна парочка пажей, почему бы не взять нас с кузеном?
Камергер оторвал взгляд от бумаг и внимательно присмотрелся.
– Симпатичные… Ну да, вроде ничего. Ты, блондинка, вполне сойдешь за мальчишку. Разумеется, вам следует привести себя в порядок, – он снова почесал макушку. – А как насчет хороших манер? Вы знаете, что речь идет об обслуживании самой принцессы?
– Я много раз играла роль лакея, – сказала Лукреция, изобразив глубокий реверанс.
– А я получила… – начала было Полисена. Она хотела сказать «отличное воспитание», но вовремя остановилась. Никто не должен был принимать ее за девочку из хорошей семьи, а то заподозрят неладное.
– А я умею накрывать и собирать со стола, – тут же придумала она, – вытирать пыль с китайских ваз, не разбив их, гонять мух, натирать дверные ручки, менять воду у канареек, чистить обувь…
– Прекрасно! – с удовлетворением прервал ее старший камергер. – Чистить обувь для принцессы, натирать ее до блеска и содержать в порядке, немедленно заменять изношенную или слишком тесную обувь новой и прежде всего заботиться о том, чтобы у наследницы трона туфли всегда были в тон платья, – это непростая задача, потому что принцесса переодевается до двадцати раз в день.
«Вертихвостка и воображала! – подумала Полисена. – Но тебе еще недолго осталось, ворона с павлиньими перьями! Я выкину тебя вон из этого дворца и отправлю в ссылку». Потом ей в голову пришла фантастическая идея. «Пошлю тебя в “Зеленую Сову” посудомойкой».
– Беда, если принцесса наденет красные туфельки под желтое платье… – продолжал свою речь камергер.
– Мы будем очень внимательны, – пообещала Лукреция.
– Ну хорошо! Я вас беру. Приступайте сейчас же к своим обязанностям. Я провожу вас к дворцовому магистру, который отведет вас помыться и выдаст вам форменную одежду.
– А как же звери? – спросила Лукреция.
– Оставьте их в конюшне.
– Но обезьян там нельзя оставлять. Они простудятся.
– Лукреция, ты ничего не понимаешь, да и откуда тебе знать! – высокомерно накинулась на нее Полисена. – Разве не знаешь, что королевские конюшни и псарни отапливаются?
Она, конечно, не знала об этом с младенческого возраста. Просто ее отец… нет, купец Виери Доброттини рассказал как-то об этом за столом после деловой поездки в столицу.
Глава третья
Итак, подружки поступили на службу к принцессе. И очень скоро поняли, что Изабелла не была ни вертихвосткой, ни хвастунишкой, ни воображалой. А не улыбалась и тосковала по весьма уважительным причинам.
Например, из-за нескончаемых переодеваний: это было невообразимо сложной и нудной процедурой, к тому же зависимой не от ее вкусов, а только от требований этикета.
Так, к завтраку в присутствии дворян и придворных нужно было надевать одно платье, на обед с духовенством из Кафедрального собора и с архиепископом – другое. Один наряд подходил для аудиенций с иностранными послами, но не для того, чтобы возглавлять собрание министров. Нужно было особое платье для прогулок верхом по парку и еще одно – для осмотра войск, а также для торжественных выездов в город. Имелось специальное платье для похорон и утешения вдов и сирот, еще одно – для церемонии посвящения кораблей. Одно для церемонии открытия приютов для престарелых, другое – для награждения победителей состязаний по кеглям. Еще одно платье предназначалось для частных уроков танцев и еще одно – для первого танца на балу вместе в правителем или с иностранным принцем в Зеркальном салоне, среди приглашенной знати.
Правитель был рядом с Изабеллой не только на балу в Салоне, но и на всех остальных мероприятиях. Точнее, сам правитель их и проводил, за исключением завтрака и урока танцев; а Изабелла все время неподвижно стояла рядом с ним, словно статуя, или в крайнем случае отрешенно улыбалась (это происходило до недавнего времени, пока ее не сразила болезнь).
Правитель одевался всегда в один и тот же красный военный мундир, весь в украшениях. Разумеется, у него их было несметное количество, все одинаковые, и всякий раз под рукой имелось чистое платье, хотя он переодевался не больше трех раз в день, за исключением тех дней, когда прогуливался после ливня в парке и возвращался запачканный грязью.
Весь принцессин день состоял из непрерывных раздеваний и одеваний, ее постоянно окружали и преследовали горничные, бельевщица, портниха с кучей булавок во рту, пажи, приставленные к туфлям, и парикмахер.
Все ее платья выглядели неотразимыми, но почти всегда оказывались страшно неудобными. Слишком широкими или слишком узкими, слишком легкими и открытыми для зимних прогулок; слишком плотными и душными для жарко натопленных дворцовых комнат. Некоторые были твердыми и тяжелыми, как панцири, а длинные шлейфы волочились по полу, путаясь под ногами. Платья, вытканные золотом, кусались, а инкрустации из драгоценных камней были такими острыми, что царапались при каждом прикосновении.
Вначале Полисена была очарована великолепным гардеробом Изабеллы. Но постепенно она поняла, каких мучений стоила бедняжке вся эта красота.
– Когда я стану законной принцессой, – говорила она Лукреции, – то привезу из Камнелуна нашу портниху и закажу ей практичные и удобные фасоны. И потом, я так привыкла к мальчишеской одежде, что непременно буду надевать брюки, например, для прогулок верхом.
На что Лукреция отвечала:
– Так уж тебе и позволят. Принцесса не имеет право нарушать этикета. Она должна вести себя образцово.
С тех пор как они служили при дворе, Лукреция не пропускала ни одной возможности, чтобы не возразить подруге, критиковала ее и ссорилась с ней. По крайней мере, так казалось Полисене. Например, в первую ночь, проведенную в обувной комнате, маленькая бродяжка просто ошарашила ее своим откровением:
– Знаешь, когда королева прошла мимо меня, у меня как будто голова закружилась. Такое чувство, что это лицо мне знакомо, словно знаю его всю жизнь.
– Этого не может быть! – раздраженно ответила Полисена. – Это у меня было такое чувство, да и как может быть иначе, ведь королева – моя мать. А ты-то какое имеешь к ней отношение?
– Я и сама не знаю. Но точно говорю, я где-то видела это лицо, но не здесь и не сейчас.
– Ну, это же королева. Наверное, ты видела ее на портрете.
– Да нет, я бы вспомнила…
– Ну значит, она похожа на кого-нибудь из твоих знакомых.
– Не думаю… На кого она может быть похожей?
– Ну, на меня, к примеру. Все-таки она мне мать.
Лукреция внимательно посмотрела на подругу.
– У королевы светлые волосы. Она совершенно на тебя не похожа.
– Ты все врешь! Просто тебе завидно, вот ты и говоришь так! – взвилась Полисена.
Лукреция заплакала. Несправедливость этих слов сильно ее задела. Меньше всего на свете она хотела быть принцессой. Но никак не могла выбросить из головы это лицо. Где же она его видела?
– У королевы светлые волосы. Она совершенно на тебя не похожа.
– Ты все врешь! Просто тебе завидно, вот ты и говоришь так! – взвилась Полисена.
Лукреция заплакала. Несправедливость этих слов сильно ее задела. Меньше всего на свете она хотела быть принцессой. Но никак не могла выбросить из головы это лицо. Где же она его видела?
После ссоры у подруг не было больше возможности рассеять свои сомнения, посмотрев еще раз на королеву.
Они жили с Изабеллой, а у Изабеллы были свои собственные покои, и находились они далеко от комнат королевы, которая жила в другом крыле дворца. В комнатах принцессы всем заправляла пожилая знатная дама, эрцгерцогиня Теодора, всегда мрачная и суровая, но прекрасно осведомленная о придворном этикете и обо всем, что подобает наследнице престола.
Поэтому лишь с опозданием на три дня, к тому же совершенно случайно, они узнали, что еще в день их приезда Королева вместе со свитой уехала в какой-то прибрежный городок с очень мягким климатом, где имела обыкновение проводить каждый ноябрь.
Невозможно описать разочарования Полисены. По ее планам, тайное свидание с матерью и трогательное признание должно было произойти через несколько дней.
– Скорее в путь! Мы должны поехать вслед за ней! – решила она.
Но Лукреция заметила, что не так уж легко попасть в круг ее общения.
– В тот раз нам просто повезло, но не думай, что так будет всегда. Сейчас мы здесь, в самом дворце, и давай лучше используем это, чтобы завоевать доверие Изабеллы и правителя. Может, даже получим титул маркиз. А тогда уже попробуем попасть к твоей матери по просьбе Изабеллы и будем приняты безо всяких подозрений. Нужно только немножко потерпеть.
Разумно. Как всегда, Лукреция была права. Но Полисене, которой раньше казалось удобным и правильным доверять во всем мнению подруги, тот факт, что та была всегда права, начинал действовать на нервы.
Глава четвертая
Снова начались метели. Однажды утром принцесса Изабелла должна была пойти на смотр пехотного полка, только что вернувшегося из пограничного гарнизона. Солдаты ждали ее больше двух часов, выстроившись во дворе, и снежинки ложились к ним на плечи и на голову все более толстым покрывалом. Пар от дыхания, путаясь в усах, превратил их в ледышки. Но военная дисциплина требовала от бедняжек полной неподвижности, они не могли притопывать ногами, чтобы согреться, им нельзя было растирать руки и тем более стряхивать с себя снег.
Изабелла опаздывала не по своей воле, а потому, что могущественный Бессудский король приехал выразить ей свое почтение и, болтая обо всяких глупостях с правителем, и не думал уходить. И, конечно же, монарха нельзя вежливо попросить вон, намекнув: «Ваше величество, хватит. Меня ждут дела, так что возвращайтесь-ка вы домой».
Тем более что этот король попросил руки Изабеллы для своего первенца.
Из болтовни остальной прислуги Лукреция и Полисена узнали, что вот уже несколько лет правитель, министры и знать Маломира производили тщательную ревизию ближних и дальних королевств в поисках жениха для принцессы. Их совершенно не интересовало, был ли он молод, красив и приятен. Имели значение только выгода, которую этот брак принесет королевству, союзы, которые можно будет заключить, деньги, которые потекут рекой в казну, и престиж семейства Пичиллони.
И во всех этих поисках никому, даже правителю, не приходило в голову спросить мнения Изабеллы. Да и что могла понять она в свои одиннадцать лет, ни разу не вышедшая из дому без сопровождения, в сложных политических и военных балансах?
– Но ведь это ей выходить замуж! Представляешь, если он окажется прыщавым, наглым и невоспитанным, – возмущалась Полисена. – Или старым толстяком, у которого воняет изо рта и который каждый вечер напивается.
– Ну, такая уж судьба у принцесс. Настоящих, – вздыхала Лукреция. – За прекрасных принцев на белом коне выходят замуж только в сказках!
– Ты это говоришь нарочно, чтобы разозлить меня! – теряла терпение Полисена. – Когда я займу свое законное место наследницы престола вместо размазни Изабеллы, то не буду скакать на поводу у этих господ. Я поступлю как ма… как моя приемная мать.
Ей было непонятно, как можно было жениться без сильной, огромной любви. К этой мысли она пришла еще в раннем детстве, потому что старая Агнесса много-много раз рассказывала романтическую историю Джиневры Азаротти и Виери Доброттини. Целых одиннадцать лет Полисена была уверена, что эта история была источником ее существования.
Джиневра с малых лет была такой красавицей, что по праздникам на нее приходили посмотреть даже из городов и сел по ту сторону реки. Она происходила из семьи зажиточных крестьян, которые давали за ней в приданое обширные дубовые и каштановые рощи, фруктовые сады, виноградники и пшеничные поля.
Когда девушке исполнилось шестнадцать лет, то в течение нескольких месяцев один за другим на дедушкину ферму приходили по двадцать семь кандидатов на ее руку и сердце: богатые землевладельцы, скотоводы, известные ремесленники, чиновники и даже несколько вельможей. Каждый из них признавался прекрасной Джиневре в безумной любви и уверял, что был готов ради нее на все.
Дедушка Азаротти, посоветовавшись со священником и всеми родственниками (кроме самой дочери), выбрал одного богатого вельможу, знатного и влиятельного, по имени Арриго Филипуччи, который считался лучшей партией не только в Камнелуне, но и во всем графстве.
Казалось, что Джиневра была согласна с отцовским выбором. Она поставила одно условие: сыграть свадьбу не раньше чем через три года, потому что не чувствовала себя готовой к созданию семьи. Тридцатилетний Филипуччи, сгоравший от нетерпения, принял это условие, но, чтобы заставить невесту изменить свое решение, осадил ее пылкими признаниями в любви, забросал подарками, серенадами и обещаниями. Он клялся, что вот-вот сойдет с ума от ожидания или умрет от скорби. Преподнес к ногам Джиневры все свои богатства, похвалялся своей знатной родней и пообещал, что они будут жить при дворе.
Все эти безумства, вместо того чтобы достичь желаемой цели, лишь охладили чувства девушки к пылкому жениху, который с каждым днем казался ей все более навязчивым и смешным.
В конце концов, Джиневра устала и сообщила отцу:
– Я за него ни за что не пойду, – и, к непомерному изумлению всей деревни, разорвала помолвку.
Спустя два дня на деревенском балу она познакомилась с юношей из скромной семьи, который совсем недавно начал торговать тканями и зерном. Они влюбились друг в друга с первого взгляда. На следующий день они обручились против воли семьи Джиневры. А два месяца спустя она сбежала из дома, выбравшись из окна при помощи каната, и встретилась с женихом в доме священника, который, поставленный перед фактом, уже не мог отказать им в венчании.
Арриго Филипуччи, обезумев от злобы и ревности, буйствовал еще почти два года, угрожая местью за отвергнутую любовь и поруганную честь. А потом, когда все в Камнелуне уже думали, что он смирился и собрался жениться на богатой вдове, своей соседке, он вдруг ушел в монастырь, и никто с тех пор о нем не слышал.
А молодожены, вопреки всем предположениям семьи Азаротти, до сих пор любили друг друга. Их любовь была похожа на горящее пламя – оно согревало всю семью, выросшую вокруг них за последние годы.
Глава пятая
Подружки стояли у окна обувной комнаты и разглядывали несчастных солдат, околевающих от мороза. Сколько еще будет продолжаться эта пытка? Наконец бельевщица их позвала:
– Людвиг, Лукреция, ну-ка скорее! Коричневые сапожки! Принцесса надевает платье-амазонку с военными погонами и вот-вот должна спуститься во двор.
Когда Изабелла была готова, девочки пристроились к свите, сопровождающей ее вниз по лестнице. Им хотелось заодно сходить в конюшню и взглянуть на зверей. Пока Полисена готовилась к своей новой роли, изучая каждый жест Изабеллы, Лукреция каждую свободную минутку проводила с животными. Она следила за тем, чтобы обезьяны не покидали самого теплого угла конюшни, репетировала с ними сложные номера, выводила на улицу Рамиро и Дмитрия, которым нужно было побольше двигаться, и те подолгу носились по снегу. Она уже познакомилась со всеми конюхами и стражниками. Точнее, он познакомился, поскольку она, будучи пажом, одевалась в мальчишескую одежду и именовалась Лукрецием. Один из слуг каждый раз встречал ее с радостью и говорил:
– Иди-иди, занимайся туфлями для этой буки. Твои звери в полном порядке, я сам об этом забочусь.
У подножия лестницы Изабелла села верхом на коня, выехала во двор вместе с правителем и двумя офицерами и начала медленно обходить ряды солдат, которые при ее приближении вытягивались в струнку. Внезапно один из них, поднимая ружье, сильно побледнел, закатил глаза, пошатнулся и не сгибаясь повалился вперед, словно кегля, прямо лицом в снег.