Глава 3
Пятница, 8 апреля – суббота, 9 апреля
К семи часам вечера, когда Соня Мудиг и Маркус Эрландер посетили Александра Залаченко, тот уже восемь часов как очнулся. Он перенес длительную операцию, во время которой ему привели в порядок скулу и зафиксировали ее титановыми винтами. Его голова была так основательно забинтована, что виднелся только левый глаз. Врач объяснил ему, что удар топора раздробил скулу, повредил лобную кость, а также отсек большую часть мяса с правой стороны лица и сместил глазницу. Раны причиняли Залаченко сильную боль. Несмотря на значительные дозы обезболивающего, он все-таки сохранял относительно ясную голову и мог разговаривать. Однако полицейским велели его не переутомлять.
– Добрый вечер, господин Залаченко, – поздоровалась Соня Мудиг. Она представилась и представила коллегу Эрландера.
– Меня зовут Карл Аксель Бодин, – с трудом процедил сквозь сжатые зубы Залаченко. Голос у него был спокойный.
– Я точно знаю, кто вы. Я прочла ваш послужной список в СЭПО.
Это было не совсем правдой, поскольку они пока не получили от СЭПО ни единой бумаги о Залаченко.
– То было давно, – сказал Залаченко. – Теперь я Карл Аксель Бодин.
– Как вы себя чувствуете? – продолжила Мудиг. – Вы в состоянии разговаривать?
– Я хочу заявить о совершении преступления. Моя дочь пыталась меня убить.
– Нам это известно. Со временем будет проведено расследование, – заверил Эрландер. – А сейчас нам надо поговорить о более важных вещах.
– Что может быть важнее покушения на убийство?
– Мы хотим получить от вас сведения о трех убийствах в Стокгольме и минимум трех убийствах в Нюкварне, а также об одном похищении.
– Мне об этом ничего не известно. Кого там убили?
– Господин Бодин, у нас есть веские основания полагать, что в этих деяниях виновен ваш компаньон – тридцатисемилетний Рональд Нидерман, – сказал Эрландер. – Этой ночью Нидерман еще убил полицейского из Тролльхеттана.
Соню Мудиг несколько удивило, что Эрландер пошел навстречу Залаченко и обратился к нему по фамилии Бодин. Залаченко чуть-чуть повернул голову, чтобы видеть Эрландера. Его голос немного смягчился.
– Какое… печальное известие. Мне ничего не известно о делах Нидермана. Я никаких полицейских не убивал. Меня самого этой ночью пытались убить.
– Рональд Нидерман в настоящее время находится в розыске. Имеете ли вы представление о том, где он может скрываться?
– Я не знаю, в каких кругах он вращается. Я… – Залаченко несколько секунд поколебался, и его голос стал доверительным. – Должен признаться… между нами говоря… что Нидерман меня временами беспокоил.
Эрландер наклонился поближе.
– Что вы имеете в виду?
– Я обнаружил, что он способен на жестокость. По правде говоря, я его боюсь.
– Вы хотите сказать, что ощущали угрозу со стороны Нидермана? – спросил Эрландер.
– Именно. Я – старик и не могу себя защитить.
– Вы можете объяснить, в каких отношениях состояли с Нидерманом?
– Я инвалид. – Залаченко показал на ногу. – Моя дочь пытается меня убить уже во второй раз. Я нанял Нидермана в качестве помощника много лет назад. Думал, что он сможет меня защитить… а он, по сути дела, стал распоряжаться моей жизнью. Он делает, что ему заблагорассудится, а я ему и слова сказать не могу.
– В чем же он вам помогает? – вмешалась в разговор Соня Мудиг. – Делает то, с чем вам не справиться самому?
Единственным свободным от повязок глазом Залаченко окинул Соню Мудиг долгим взглядом.
– Насколько я поняла, десять лет назад она бросила в вашу машину зажигательную бомбу, – сказала Соня Мудиг. – Вы можете объяснить, что ее на это толкнуло?
– Спросите об этом у моей дочери. Она сумасшедшая.
Его голос вновь зазвучал враждебно.
– Вы хотите сказать, что не представляете, по какой причине Лисбет Саландер напала на вас в тысяча девятьсот девяносто первом году?
– Моя дочь сумасшедшая. На этот счет имеются документы.
Соня Мудиг наклонила голову набок. Она отметила, что на ее вопросы Залаченко отвечал значительно более агрессивно и враждебно. Эрландер это явно тоже заметил. О’кей… Good сор, bad сор.[5] Соня Мудиг повысила голос.
– Как по-вашему, ее действия могли быть как-то связаны с тем, что вы избили ее мать настолько серьезно, что у той образовались неизлечимые повреждения головного мозга?
Залаченко посмотрел на Соню Мудиг с абсолютным спокойствием.
– Это пустая болтовня. Ее мать была шлюхой. Вероятно, ее поколотил кто-нибудь из клиентов. Я просто случайно к ним заглянул.
Соня Мудиг подняла брови.
– Значит, вы ни в чем не виноваты?
– Разумеется.
– Залаченко… я хочу убедиться, правильно ли я вас поняла. Вы отрицаете, что избивали свою тогдашнюю подругу Агнету Софию Саландер, мать Лисбет Саландер, несмотря на то что этот случай послужил предметом обстоятельного и засекреченного расследования, проведенного Гуннаром Бьёрком – вашим тогдашним куратором из СЭПО.
– Я никогда не был ни за что осужден. Мне даже не предъявлялось никаких обвинений. Я не могу отвечать за то, что нафантазировал в своих отчетах какой-то болван из Службы безопасности. Если бы меня в чем-то подозревали, то, по крайней мере, вызывали бы для допроса.
Соня Мудиг просто лишилась дара речи. На скрытом повязкой лице Залаченко, похоже, появилась улыбка.
– Итак, я хочу подать заявление на свою дочь. Она пыталась меня убить.
Соня Мудиг вздохнула.
– Я, кажется, начинаю понимать, почему Лисбет Саландер ощущает потребность всадить вам топор в голову.
Эрландер кашлянул.
– Простите, господин Бодин… может быть, мы вернемся к тому, что вам известно о Рональде Нидермане?
Инспектору Яну Бублански Соня Мудиг позвонила из коридора, в котором находилась палата Залаченко.
– Ничего, – сказала она.
– Ничего? – переспросил Бублански.
– Он подал в полицию заявление на Лисбет Саландер, обвинив ее в жестоком избиении и попытке убийства. Он утверждает, что не имеет никакого отношения к убийствам в Стокгольме.
– А как он объясняет то, что Лисбет Саландер была закопана на его участке в Госсеберге?
– Говорит, что был простужен и почти весь день проспал. Если в Саландер стреляли в Госсеберге, то это, должно быть, дело рук Рональда Нидермана.
– Ладно. Что мы имеем?
– В нее стреляли из браунинга двадцать второго калибра, поэтому ей удалось выжить. Пистолет мы нашли. Залаченко признает, что оружие принадлежит ему.
– Ага. Иными словами, он знает, что мы обнаружим на пистолете его отпечатки пальцев.
– Именно. Но говорит, что в последний раз видел пистолет, когда тот лежал в ящике письменного стола.
– Значит, вероятно, распрекрасный Рональд Нидерман взял оружие, пока Залаченко спал, и выстрелил в Саландер. Можем ли мы доказать обратное?
Прежде чем ответить, Соня Мудиг несколько секунд подумала.
– Он прекрасно разбирается в шведском законодательстве и методах полиции. Абсолютно ни в чем не признается и жертвует Нидерманом как пешкой. Даже не знаю, что мы сможем доказать. Я попросила Эрландера отправить его одежду экспертам и проверить на наличие следов пороха, но он, вероятно, станет утверждать, что два дня назад тренировался в стрельбе.
*
Лисбет Саландер ощутила запах миндаля и этанола. Казалось, будто у нее во рту спирт, и она попробовала сглотнуть, но язык не подчинялся – похоже, он полностью утратил чувствительность. Лисбет попыталась открыть глаза, но не смогла. Откуда-то издалека до нее доносился голос, вроде бы обращавшийся к ней, но разобрать слова ей не удавалось. Потом она услышала этот голос совершенно отчетливо.
– Мне кажется, она просыпается.
Лисбет почувствовала, что кто-то касается ее лба, и попыталась отмахнуться от этой нахальной руки. Левое плечо тут же пронзила острая боль, и Лисбет расслабила мышцы.
– Вы меня слышите?
Пошел вон.
– Вы можете открыть глаза?
Что это за идиот ко мне пристает?
Под конец Лисбет приподняла веки. Сперва она увидела только странные световые точки, а потом в поле зрения стала проступать некая фигура. Она попыталась сфокусировать взгляд, но фигура все время ускользала. У Лисбет было такое ощущение, будто у нее сильное похмелье и кровать непрерывно кренится.
– Стрлнь, – произнесла она.
– Что вы сказали?
– Диот, – сказала она.
– Отлично. Не могли бы вы снова открыть глаза.
Она чуть приподняла ресницы и сквозь узкие щелочки увидела незнакомое лицо. Каждая деталь была ей ясно видна: над ней склонился светловолосый мужчина с ярко-голубыми глазами и странно угловатыми чертами.
– Здравствуйте. Меня зовут Андерс Юнассон. Я врач. Вы находитесь в больнице. У вас серьезные травмы, и сейчас вы восстанавливаетесь после операции. Вы знаете, как вас зовут?
– Пшаландр, – сказала Лисбет Саландер.
– Хорошо. Окажите мне услугу. Посчитайте до десяти.
– Раз, два, четыре… нет… три, четыре, пять, шесть…
Тут она снова отключилась.
Однако доктор Андерс Юнассон остался доволен полученными ответами. Она назвала свою фамилию и начала считать. Это признак того, что рассудок у нее по-прежнему в относительном порядке и что она не проснется овощем. Он записал время пробуждения – 21.06, примерно через шестнадцать часов после окончания операции. Андерс Юнассон проспал большую часть дня и приехал обратно в Сальгренскую больницу около семи вечера. Вообще-то у него был выходной, но накопилось много срочной бумажной работы.
Он не удержался и зашел в реанимацию, чтобы взглянуть на пациентку, в мозгу которой копался ранним утром.
– Дайте ей еще немного поспать, но внимательно следите за ее ЭКГ. Я опасаюсь того, что в мозгу может образоваться отек или кровоизлияние. Похоже, у нее возникла острая боль в плече, когда она попыталась пошевелить рукой. Если она проснется, можете давать ей по два миллиграмма морфина в час.
Покидая больницу через главный вход, он пребывал в удивительно приподнятом настроении.
Когда Лисбет Саландер вновь проснулась, стрелки часов приближались к двум часам ночи. Она медленно открыла глаза и увидела конус света на потолке. Через несколько минут она повернула голову и поняла, что на шею ее надет фиксирующий воротник. Голова тупо болела, а при попытке переменить положение Лисбет ощутила резкую боль в плече и снова закрыла глаза.
«Больница, – подумала она. – Что я тут делаю?»
Лисбет чувствовала страшную слабость.
Поначалу ей было трудно собраться с мыслями, но затем стали всплывать отрывочные воспоминания.
Когда она припомнила, как выбиралась из могилы, ее на несколько секунд охватил ужас. Потом она сжала зубы и стала сосредоточенно дышать.
Лисбет Саландер констатировала, что жива. Правда, не была уверена, хорошо это или плохо.
Что произошло, она толком не помнила, мелькали лишь смутные, отрывочные видения – сарай и то, как она яростно замахнулась топором и вдарила по лбу своему отцу, Залаченко. Жив он или мертв, она не знала.
Лисбет никак не могла припомнить, что именно приключилось с Нидерманом. Вроде бы ее поразило то, как он со всех ног бросился бежать, а почему – так и осталось непонятным.
Вдруг она вспомнила, что видела чертова Калле Блумквиста. Лисбет засомневалась, не приснилось ли ей все это, но она помнила кухню – вероятно, то была кухня в Госсеберге – и вроде бы видела, как он к ней подходит. «Должно быть, у меня были галлюцинации», – подумалось ей.
Казалось, события в Госсеберге происходили давным-давно или вообще приснились ей в нелепом сне. Лисбет сосредоточилась на настоящем моменте.
Она ранена, это ясно и без посторонней помощи. Она подняла руку и пощупала голову – та была основательно забинтована. Внезапно Лисбет вспомнила. Нидерман. Залаченко. У старого подлеца тоже оказался пистолет – браунинг 22-го калибра По сравнению с любыми другими видами огнестрельного оружия он относительно безобиден, поэтому-то она и жива.
«Мне прострелили голову, – вспомнила она. – Я могла засунуть во входное отверстие палец и пощупать мозг».
Теперь Лисбет удивилась тому, что жива, но это ее волновало на удивление мало: по сути дела, ей было все равно. Если смерть и есть та черная пустота, из которой она только что выплыла, то ничего страшного в ней нет. Особой разницы не чувствуется.
Сделав это эзотерическое наблюдение, Лисбет закрыла глаза и снова заснула.
Продремав всего несколько минут, она услышала движение и приоткрыла глаза. Над ней склонилась сестра в белом халате, и Лисбет снова опустила веки, притворяясь спящей.
– Мне кажется, вы не спите, – сказала сестра.
– Ммм, – произнесла Лисбет Саландер.
– Здравствуйте, меня зовут Марианн. Вы понимаете, что я говорю?
Лисбет попыталась кивнуть, но обнаружила, что ее голова зафиксирована воротником и неподвижна.
– Нет, не пытайтесь шевелиться. Бояться не надо. Вас ранили, но уже прооперировали.
– Можно мне воды?
Марианн дала ей попить воды через трубочку. Пока Лисбет пила, она заметила, что с правой стороны от нее возник еще один человек.
– Здравствуйте, Лисбет. Вы меня слышите?
– Ммм, – ответила Лисбет.
– Я доктор Хелена Эндрин. Вы знаете, где находитесь?
– Больница.
– Вы в Сальгренской больнице Гётеборга. Вас прооперировали, и сейчас вы находитесь в реанимационном отделении.
– Мм.
– Вам нечего бояться.
– Мне прострелили голову.
Доктор Эндрин секунду поколебалась.
– Правильно. Вы помните, что произошло?
– У старого подлеца был пистолет.
– Э… да, именно так.
– Двадцать второго калибра.
– Вот как? Я этого не знала.
– Насколько серьезно я пострадала?
– У вас хороший прогноз. Вы поступили в тяжелом состоянии, но мы считаем, что у вас хорошие шансы полностью поправиться.
Лисбет взвесила полученную информацию. Устремив взгляд на доктора Эндрин, она отметила, что видит нечетко.
– Что произошло с Залаченко?
– С кем?
– С подлецом. Он жив?
– Вы имеете в виду Карла Акселя Бодина?
– Нет. Я имею в виду Александра Залаченко. Это его настоящее имя.
– Мне об этом ничего не известно. Но пожилой мужчина, поступивший одновременно с вами, тяжело травмирован, однако его жизнь вне опасности.
Сердце Лисбет дрогнуло от разочарования. Она обдумала слова врача.
– Где он находится?
– Он в соседней палате. Но вам сейчас незачем о нем думать. Надо сконцентрироваться на том, чтобы поправиться.
Лисбет закрыла глаза. На мгновение она подумала о том, чтобы встать с кровати, найти подходящее орудие и завершить начатое, но затем отбросила эти мысли. Она едва в силах поднять веки. Значит, попытка убить Залаченко не удалась. Он опять увернется.
– Я хочу вас быстренько осмотреть. Потом можете спать, – сказала доктор Эндрин.
*
Микаэль Блумквист проснулся внезапно и без всякой причины. В течение нескольких секунд он не понимал, где находится, пока не вспомнил, что снял номер в «Сити-отеле». В комнате была кромешная тьма. Он зажег прикроватную лампочку и посмотрел на часы: три часа ночи. Он проспал пятнадцать часов подряд.
Микаэль вылез из постели и сходил в туалет, потом ненадолго задумался. Понимая, что больше не уснет, он решил принять душ, затем надел джинсы и темно-красную водолазку, которой явно требовалось побывать в стиральной машине. Ему страшно хотелось есть, и он позвонил в рецепцию, узнать, нельзя ли, несмотря на такой поздний час, заказать кофе с бутербродами. Оказалось, можно.
Надев мокасины и пиджак, Микаэль спустился в рецепцию, купил кофе и завернутую в полиэтиленовую пленку ржаную лепешку с сыром и печеночным паштетом и вернулся обратно в номер. Продолжая есть, он запустил свой ноутбук, подключился к Интернету и зашел на страницу газеты «Афтонбладет». Главной новостью вполне ожидаемо оказалась поимка Лисбет Саландер. Новость подавалась по-прежнему довольно сбивчиво, однако, по крайней мере, в правильном освещении. Тридцатисемилетний Рональд Нидерман разыскивался за убийство полицейского, и полиция хотела также допросить его в связи с убийствами в Стокгольме. О статусе Лисбет Саландер полиция пока никак не высказалась, имя Залаченко вообще не упоминалось. Его называли исключительно шестидесятишестилетним землевладельцем, проживающим в Госсеберге, и было очевидно, что СМИ все еще не исключают возможности того, что он – жертва.
Закончив читать, Микаэль включил мобильный телефон и констатировал, что у него имеется двадцать новых сообщений. Три из них призывали позвонить Эрике Бергер. Два оказались от Анники Джаннини. Четырнадцать поступило от репортеров различных газет, и одно пришло от Кристера Мальма, который выразительно написал:
«Будет лучше, если ты вернешься на первом же поезде».
Микаэль нахмурил брови – для Кристера Мальма это было очень необычное сообщение. Послал он его в семь часов вечера. Микаэлю захотелось позвонить кому-нибудь, но он вспомнил, что сейчас три часа ночи, и сдержался. Вместо этого он посмотрел в Интернете расписание поездов – первый поезд в Стокгольм отправлялся в 05.20.
Он открыл новый вордовский документ, закурил и минуты три просидел, уставившись в пустой экран компьютера. В конце концов он приподнял руки и начал писать:
Ее зовут Лисбет Саландер, и Швеция узнала о ней из пресс-конференций полиции и заголовков вечерних газет. Ей 27 лет, ее рост 150 сантиметров. Ее описывали как психопатку, убийцу и лесбиянку-сатанистку. Распространявшиеся о ней измышления не знали границ. В этом номере «Миллениум» рассказывает историю о том, как государственные служащие организовали заговор против Лисбет Саландер ради того, чтобы защитить патологического убийцу.
Писал Микаэль медленно, почти не внося в первый вариант исправлений. Сосредоточенно проработав пятьдесят минут, он создал за это время чуть более двух страниц, на которых в основном излагались события той ночи, когда он обнаружил тела Дага Свенссона и Миа Бергман, и объяснялось, почему полиция сосредоточилась на Лисбет Саландер как на предполагаемом убийце. Он процитировал заголовки вечерних газет о лесбийских сатанистках, полные намеков на то, что убийства связаны со щекотливыми подробностями нетрадиционного секса.