– Выяснили, что хотели? – спросил он, перекрикивая ветер.
– Нет еще. Иди дальше!
Кильон покосился на двигатель. Спата уже стоял там, наклонившись навстречу ветру, и довольно улыбался. Руки скрещены на груди, – казалось, под ногами у коммандера твердая земля. Кильон крепче стиснул ограничитель и засеменил дальше по жуткой дрожащей балке. Ветер трепал его пальто, норовя сорвать. Шляпа сидела уже не так плотно, но Кильон не решался ее поправить, боясь оторвать от проволоки хоть одну руку. Раз – и шляпа слетела, холодный ветер скользнул по лысине.
– Еще немного, доктор, для клиношника ты просто молодец. Оглянуться не успеешь, как мы поставим тебя в техбригаду.
– Я было решил, что вы фанатик-ксенофоб, – проговорил Кильон. – Оказывается, еще и садист.
– У каждого свои недостатки.
Судя по всему, две трети пути по балке Кильон уже преодолел. Он чувствовал, что болтается в пустоте меж двумя ориентирами – двигателем и громадиной гондолы. Боязнь не дойти до двигателя понемногу убывала, сменяясь не менее сильным опасением не вернуться в гондолу. Он продолжал пятиться, сердце бешено стучало, окоченевшие пальцы не выпускали ограничителя. Двигатель уже рядом, Кильон ощущал жар, валящий из выхлопных патрубков. Гул стоял дикий, словно планета разрывалась пополам.
– Протяни руку, доктор, коснись обтекателя, и на сегодня все.
Кильон осмелился разжать пальцы левой руки и потянулся влево к двигателю. Правой рукой, укушенной черепом, он постарался крепче сжать ограничитель, ногами уперся в балку, покрытую специальным антискользким составом. Внезапно поскользнувшись, он не устоял на ногах. От неожиданности Кильон даже не сообразил, в чем дело. Только ведь тянулся к двигателю, а тут повис, держась за проволоку одной рукой. Запястье выворачивалось, ограничитель прогибался под весом его тела. Ветер так и норовил унести в пустоту. Кильон охнул и задохнулся от страха и потрясения, увидев, что над ним возвышается Спата. Руки скрещены на груди – коммандер уверенно стоял на балке. Кильон болтал ногами в пустоте, хватаясь за воздух левой рукой. Еще немного – и правая рука выпустит ограничитель.
Молниеносным движением Спата оперся на одну руку, схватил Кильона за рукав и затащил на балку.
– Порядок, доктор. Я тебя поймал.
Кильону хотелось огрызнуться, но резкие слова утонули в охватившей его постыдно-жалкой благодарности: коммандер не дал ему погибнуть. Невозмутимый Спата помог Кильону подняться, и они молча двинулись к гондоле.
– На сегодня, пожалуй, хватит, – сказал начальник охраны, открывая калитку.
– Доказали мне то, что хотели? – прохрипел Кильон, жадно глотая воздух.
– Я даже не начинал, – ответил Спата.
Зрелище, представшее перед Кильоном, заставило его потерять дар речи. Все слова вылетели у него из головы. «Репейница» пробиралась через стену кратера – нырнула в глубокий разрыв, в эдакий колодец из выветренного камня, очевидно узковатый, раз его едва не задевали пропеллеры.
Дальше, внутри кратера, виднелся… Рой, что же еще! Кильон не мог сосчитать корабли. Сколько их здесь? Минимум полторы сотни. В центре кратера они буквально жались друг к другу; чем ближе к периметру, тем расстояние между ними увеличивалось. Рой держался внутри кратера, но все его корабли хаотически двигались. Воздушные судна были разных цветов, форм и размеров. Объединяло их то, что все являлись летательными аппаратами и каждый имел хотя бы по одному пропеллеру. У некоторых было несколько пропеллеров, у других, как у «Репейницы», имелись еще крылья и киль – элегантные, волнистые, с дивными эмблемами благородных геральдических цветов. Сейчас, когда появилось с чем сравнивать, стало ясно, что их корабль отнюдь не самый большой. Границы Роя патрулировали судна, с габаритами и арсеналом как у «Репейницы». Кильон предположил, что это местные разведчики и охранники. Быстрые, маневренные, они «опекали» слабые и неповоротливые корабли. Воздушные суда с огромными многопалубными гондолами, напоминающими перевернутые небоскребы, под огромными же обвислыми оболочками, двигались за счет невероятного числа жужжащих моторчиков. Часть этих гигантов соединялись между собой мостками и веревочными лестницами. Корабли-малютки – шары-капельки с одноместной кабиной – шныряли меж громадинами, похожими на гигантские облака. Этих крох не пересчитаешь: слишком их много. Кильон решил, что используют их как шаттл и такси, то есть для нужд города, которым являлся Рой.
Всего города Кильон не видел. Корабли жались друг к другу, сливались в бордовую массу, заслоняя друг другу солнечный свет. Кильон заметил только, что самые большие из них, жирные сочные личинки в четверть лиги от носа до хвоста, забились в глубину Роя. Он видел их лишь частично, когда Рой шевелился, но не целиком и полностью.
Только сейчас Кильон осознал, что именно слышит, какой звук не в силах заглушить «Репейница». Вот он, хоровой гул Роя! И в нем участвовали не четыре двигателя, а – Кильон легко допускал – четыре тысячи двигателей. Воздух рассекали четыре тысячи пропеллеров. Они и удерживали корабли на месте, и перемещали легкие дирижабли патрульных. Четыре тысячи разных голосов, на общую тональность не настроенных, – они сливались, сочетались, проникали друг в друга, отражались от стен кратера, соединяясь в бесконечный вибрирующий, гармонично богатый хор, который показался удивительно знакомым.
Хор, он же ропот большого города.
Часть вторая
Глава 14
«Репейница» пристыковалась к темно-зеленому дирижаблю-гиганту, в котором, как предположил Кильон, занимались мелким и капитальным ремонтом дирижаблей дальнего следования. Вокруг длинной узкой гондолы было полдюжины мест для захвата целого корабля, оснащенных канатами, тросами, массивными скобами. Два корабля уже стояли на ремонте. У одного двигатели работали в тестовом режиме, другой словно освежевали – вскрыли оболочку, обнажили ажурный скелет из металлических поясов жесткости, распорок, газовых подушек, которые сдули, чтобы корабль не поднялся самостоятельно. По скелету, словно деловитые жуки, ползали техники обоих полов. Некоторые использовали предохранительные тросы, другие целиком полагались на опоры для рук и ног, беспечно игнорируя опасность падения.
– «Хохлатка ольховая», – объявила Куртана, кивнув на разобранный корабль.
Она стояла у пульта управления, состыковав «Репейницу» с гигантским кораблем.
– Вы все корабли знаете? – спросил Кильон.
– Этот знаю. – В кои веки Куртана улыбалась, и Кильон решил, что она рада встрече с другими кораблями. – Эй, ты в порядке? Что-то тебя колотит.
Об инциденте со Спатой Кильон решил умолчать, еще не определив, кому благоволит Куртана.
– Я оступился на балконе, чуть не вылетел за поручни.
– Такое рано или поздно случается с каждым. – Куртана остановилась – решила отрегулировать что-то непонятное медным рычажком. – Я телеграфировала Рикассо о нашем прибытии. Он знает, что на борту у нас новенькие.
– Что именно вы ему сообщили?
– Намекнула, что один его очень заинтересует. В подробности не вдавалась. Откровенно говоря, новая живая игрушка заинтересовала его не меньше.
– Я могу доверять Рикассо?
– Если мне доверяешь, доверься и ему. В любом случае он поймет, кто ты, как только я сдам судовой журнал. Где твоя шляпа?
– Унесло ветром.
– Возьми на складе пилотку. А то видок у тебя – только детей пугать.
– Спасибо. А что будет с остальными?
– Мероку переведут в госпиталь на борту «Переливницы ивовой» и оставят там, пока доктора не позволят ее оценить. Нимчу и Калис поместят в карантин, тоже на борту «Переливницы». С клиношными болезнями мы знакомы, но землеройки – отдельная история.
– Я осмотрел обеих и ничего не нашел.
– Ну ты ведь предметно не искал. Это лишь мера предосторожности.
– А кто будет их осматривать?
Куртана как-то странно взглянула на него:
– Не знаю. Зависит от многих факторов. Почему ты спрашиваешь?
– Естественное любопытство. Мне еще кажется, что матери и ребенку будет проще, если их осмотрит кто-то знакомый.
– Например, ты?
– Да, если на то пошло. Надеюсь, я доказал, что умею приспосабливаться.
– Я не забыла вчерашнюю нашу беседу. И говорила я серьезно.
– Ни секунды в этом не сомневался.
– Ты успел заглянуть к Мероке и вернуть то, что я тебе дала?
– Успел.
– Как она отреагировала?
– Нам с ней еще предстоит наладить отношения.
Едва «Репейница» пришвартовалась, началась разгрузка. Шаткая металлическая платформа воздушного дока встала вровень с бортом гондолы и уже наполнялась ящиками, контейнерами, канистрами. Члены экипажа и грузчики по цепочке передавали драгоценный груз, привезенный Куртаной. Раненых укладывали на носилки, у двигателей уже суетились техники в заляпанной маслом форме, которые бесстрашно взбирались по балкам и тросам, словно спешили заняться мародерством на потрепанном в бою корабле. Тем временем мелкие кораблики – такси и шаттл, которые Кильон приметил раньше, – сражались за парковочные места по другую сторону причала. От столкновений на их оболочках оставались вмятины, словно на переспелых фруктах. Часть этих корабликов – «скорая помощь», как понял Кильон: раненых завозили на них в первую очередь. Куртана стояла рядом с ним и наблюдала за происходящим. Молчание она прерывала, чтобы отчитать очередного недотепу, который неловко орудовал гаечным ключом или лез куда не следует.
– Когда снова в путь? – спросил Кильон.
Он крепко держался за поручень: причал опасно раскачивался. В брешах между металлическими пластинами, на пол-лиги ниже, виднелось дно кратера.
– Через неделю, – ответила Куртана. – Может, через две. Зависит от того, как быстро устранят повреждения.
– Вам небось не терпится. После таких дальних полетов клаустрофобия мучает.
– Дома тоже хорошо. Но если бы я не любила небесный простор, не командовала бы ударной разведгруппой. – Куртана сложила руки рупором и крикнула: – Эй, осторожнее! Рикассо шкуру с тебя сдерет, если поцарапаешь его живую игрушку!
Грузчики краном поднимали что-то из гондолы «Репейницы». Оказалось, это деревянный ящик с прибитой гвоздями крышкой. Размером он был с клетку, из которой Кильон вызволил Калис и Нимчу. Причал пугающе накренился, когда на него опустили ящик, и прогнулся, словно канатный мост, который вот-вот лопнет. Но похоже, никого вокруг это совершенно не волновало.
– Вряд ли мне объяснят, зачем Рикассо нужен борг, – проговорил Кильон, удерживая на голове пилотку, не очень ему подходившую по размеру.
– Он любит их истязать. Упрекнуть его язык не поворачивается.
– Не одобряю я истязаний.
– Обсудишь это с Рикассо. Вон он летит.
К дальнему концу причала приближался кораблик, разительно отличающийся от остальных. Во-первых, черной гондолой размером с легковушку, блестящей, украшенной золотой чеканкой. А во-вторых, если на оболочках других кораблей виднелись следы починки, то у этого была новенькая, малиновая. Корабль пристыковался, и открылся люк со складным трапом. Два члена экипажа, оба в откровенно непрактичной форме с белыми перчатками и золотыми эполетами, выбрались из корабля и замерли по разные стороны от люка. Затем показался мужчина комичной наружности – крупный, с огромным животом, копной белых кудрей и белой же бородкой клинышком. Форма у него была скромнее, чем у свиты, – черные брюки и черная туника. О высоком положении свидетельствовал лишь красный пояс. Мужчина сошел с трапа, и от его веса причал содрогнулся, хотя там уже стояли ящики, контейнеры, канистры с топливом. Разгрузка продолжалась, однако члены экипажа «Репейницы» и грузчики, несомненно, чувствовали присутствие Рикассо. Тот следил за каждым их движением.
Рикассо что-то сказал, но среди гула двигателей слов было не разобрать. Один из грузчиков кивнул на большой ящик, и Рикассо бросился к нему – зашагал быстрее свиты, беспечно игнорируя дрожь причала. Он крикнул что-то, и другой грузчик протянул ему лом. Рикассо отодрал доску сбоку ящика, смахнул пыль с лица и заглянул в темную брешь, которую только что сделал.
– Умница, Куртана! – похвалил Рикассо. Так Кильон впервые услышал его голос. – Порадовала старого толстяка! Он просто красавец.
– Пришлось в него выстрелить, – посетовала Куртана.
– Молодец, что привезла борга живым. – Рикассо отдал лом с доской грузчику, вытер руки о колени и зашагал к Куртане и Кильону, проворно нагнувшись, когда по воздуху проплыл переносимый краном двигатель с пропеллером. – Хорошо, что ты вернулась!
– Да, вернуться хорошо.
Этикет был отброшен – Рикассо обнял Куртану. Вблизи он показался Кильону еще крупнее. Сколько лет этому человеку, Кильон угадать не мог: слишком противоречива была его внешность. Кисти в старческих пигментных пятнах, а плечи мускулистые. Щеки упругие, пухлые, волосы почти седые, вокруг глаз глубокие морщины, зато во взгляде кипучий энтузиазм. Рикассо хорошо за тридцать или даже за сорок, а энергия юношеская.
– Я боялся, что мы тебя потеряли. Сообщение поздно пришло.
Голос у Рикассо бархатный, звучный – идеальный для оратора.
– Ты наверняка знал, что телеграфные башни не работают и что мы не выйдем на связь, пока не окажемся в зоне действия радиогелиографа.
– В том-то и дело, что мы почти ничего не знали. Да, было очевидно, что на памяти живущих этот шторм самый страшный. Зато дальше сплошные догадки. Мы не представляли, на каком уровне повреждена семафорная сеть, на местном или на общепланетном. Понимали, что постепенно теряем связь с нашими ударными разведгруппами. Если честно, боялись худшего. Первой прилетела весточка от «Хохлатки ольховой», поздно ночью – от «Киновари». На возвращение «Репейницы» я не надеялся, но вам удалось.
– Мы здесь – и с дарами.
– Вернись ты с пустыми руками, Куртана, не изменилось бы ровным счетом ничего, – с укоризной проговорил Рикассо. – И тебе это известно.
– Как дела у Аграфа?
– Хорошо, не волнуйся. Сразу, как он вернулся, я отправил его на «Переливницу ивовую» собирать информацию о шторме. Как твой экипаж?
– Потери есть, но могло быть хуже. Тебе ведь сообщили, что у нас новые гости?
– Уцелевшие с телеграфной башни и беженцы.
Кильону показался, что Рикассо лишь сейчас обратил на него внимание.
– Полагаю, этот джентльмен из числа последних?
– Доктор Кильон с Клинка, – представила Куртана. – Мы подобрали его вместе с тремя попутчицами.
– Они после шторма сбежали с Клинка? – уточнил Рикассо, обращаясь к Куртане.
– Нет, они раньше спустились. Если мы правильно разобрались, две его спутницы вообще не клиношницы.
Кильон решил, что, если молчать и дальше, его так ни о чем и не спросят.
– Я очень благодарен Куртане за спасение. Плотоборги едва не убили нас.
Рикассо наконец взглянул на него:
– Как вы спутались с плотоборгами?
– Нас угораздило попасть в лапы к черепам.
– Да уж, за пределами Клинка опасно.
– Я заметил. Могу поинтересоваться, чем вызван ваш интерес к боргам?
– Он всегда так прямолинеен? – спросил Рикассо Куртану.
– Вообще-то, очень хорошо, что мы его встретили. Он хирург. Ну, по крайней мере, доктор. Гамбезон разрывался на части. С потоком раненых он едва справлялся и до того, как мы нарвались на мародеров на обратном пути.
– Ты предложил свои услуги, доктор?
– Это наименьшее из того, что я мог сделать. Жаль, что один из раненых все-таки умер.
– Гамбезон говорит: если бы не доктор Кильон, жертв было бы куда больше, – вставила Куртана.
– Хочешь купить наше доверие, доктор?
– Если бы мог купить, отдал бы все, что есть. Но, кроме своих умений, мне предложить нечего.
– Я привык смотреть в глаза тому, с кем разговариваю.
Кильон коснулся очков:
– Проблема чисто медицинская. Мои глаза гиперчувствительны к дневному свету. Если вам интересно, подробности можно обсудить наедине.
– Можно, – медленно произнес Рикассо.
– Доктор Кильон и есть тот интересный гость, которого я обещала, – проговорила Куртана. – Возможно, вам стоит продолжить беседу на «Переливнице».
– Деликатность снова на пике популярности?
– Вроде того. Мерока, другая клиношница, ранена, но Гамбезон надеется на ее полное выздоровление. Еще двух спутниц доктора Гамбезон посадил в профилактический карантин.
– Да, с землеройками рисковать нельзя. Но ведь причин не держать их всех на «Переливнице» нет?
– По-моему, нет, – ответила Куртана.
– Борга пусть отправят туда немедленно и разместят вместе с остальными. А вот из клетки пока лучше не выпускать. – Рикассо повернулся к Кильону. – Ты, доктор, можешь пойти со мной.
На корабле Рикассо они скорее болтались в воздухе, чем летели: украшенный позолотой кораблик больше напоминал аэростат, чем дирижабль. На трех пассажиров приходился один пилот и один охранник. Раскачивание и мягчайшие плюшевые сиденья навевали приятную дремоту. Куртану сон уже сморил. Она заснула, едва кораблик расстыковался с ремонтной станицей, – прижалась лбом к иллюминатору и негромко захрапела.
– Вряд ли она спала с тех пор, как спасли нас, – проговорил Кильон.
– Ничуть не удивлюсь. Почти с каждого задания Куртана возвращается на грани полного изнеможения. Разумеется, мой долг – защитить ее. – Рикассо сидел напротив Кильона: ноги разведены, живот висит, как наполовину сдутая газовая подушка. – Я очень хорошо знал ее отца. Он погиб, защищая нас при нападении черепов в пять тысяч двести семьдесят третьем году. В минуты отчаяния опасаюсь, что Куртану ждет такой же конец. Иначе долг перед Роем она будет считать невыполненным.
– Она сказала – вы ее крестный. – Кильон замялся. – Кстати, как мне к вам обращаться?
– Рикассо, как и все остальные. Скоро ты поймешь, что формальности я не особо жалую.
– Вы… управляете Роем?
– Официально – да, – ответил Рикассо и заговорщицки понизил голос: – В реальности ничего подобного. Работу я переложил на очень толковый административный персонал. Если честно, у меня есть занятия поинтереснее, чем управлять. Мне это в тягость.
– Говорят, вы увлечены наукой.
– Правду говорят. А ты, доктор? – Глаза Рикассо загорелись от любопытства. – Ты, часом, не писатель?
– Я изучал медицину.
– Ну да, раз доктор. Я имел в виду – в общем. Историей не интересуешься?