До дока остался один коридор, и тут из-за поворота появились два авиатора с оружием наготове.
– Куда ты их ведешь? – без особых церемоний спросил старший из них.
– Переправляю на другой корабль. Так Рикассо приказал.
– Все приказы Рикассо отменены. И сам он отстранен от должности.
– Я разговаривал с ним минут десять назад, – пролепетал Кильон. – Он собирался помочь вам в поисках борга.
– Мы нашли борга и обезвредили. Причем без помощи Рикассо.
– Он не виноват, что борг сбежал, – заявил Кильон. – Это случилось в моем присутствии, хотя и моей вины здесь нет.
– Объяснишь все коммандеру Спате. Начальник охраны приказал взять вас под стражу и привести к нему. – Авиатор улыбнулся своему молодому спутнику. – Вовремя мы подоспели, да?
Кильон знал, что сопротивляться бесполезно: авиаторов распалила перспектива стремительной смены власти, тем более что, если дойдет до кровопролития, их к ответу не призовут. Молодого ройщика лишили полномочий охранника, авиаторы Спаты повели Кильона и его спутниц обратно в главную часть гондолы, потом к корме. Там было по-прежнему тихо, всполошенные ройщики возвращались кто в каюты, кто на место службы, успокоенные тем, что ЧП, не говоря о политических волнениях, которые оно вызывало, закончилось.
Кильона со спутницами привели в обзорную комнату у кормы. Оконные панели были выбиты или изрешечены шальными пулями. Не хватало панели и в задней стене – там борг выбрался из подполья. Какой-то авиатор испуганно целился в темную брешь, хотя борга уже поймали и обезвредили. Он лежал на устланном ковром полу, вокруг полукругом выстроились Спата и его сторонники. Тут же стоял Рикассо – свободу его не ограничивали, на прицеле не держали, но силой заставили подчиняться вооруженным оппозиционерам, захватившим власть в этой части корабля. Лицо его налилось кровью, глаза едва не вылезали из орбит, во взгляде читалось потрясение. Судя по помятой одежде, обращались с ним без особого пиетета. Коммандер Спата пинал поверженного борга глянцевым носком ботинка. Лишенный конечностей тот корчился на полу, из металлического корпуса вываливались блестящие внутренности, механические глаза щелкали и гудели в глазницах. В него стреляли из ружей, из арбалетов, но борг был еще жив.
Обильно потеющий Спата кивнул пришедшим:
– Прекрасно! Вы часом не собирались покидать корабль?
– Что случилось, известно нам обоим, – отозвался Кильон.
– Случилось то, что кризис едва не захлестнул этот корабль, – изрек Спата. – Если бы не находчивость сотрудников службы охраны, последствия могли стать катастрофическими. Впрочем, ты ведь так и планировал, да?
– Я планировал помочь Рикассо создать сыворотку, необходимую для спасения Клинка. – Кильон оглядел собравшихся, прикидывая, у кого такая версия вызовет сочувствие. – Я занимался только этим. Больше ничем.
Спата поджал губы: неубедительно, мол, совершенно неубедительно.
– Доктор, разве ты не получил доступ в лабораторию? Разве Рикассо не дал тебе возможность бывать там, прекрасно понимая, сколь опасны его борги?
– Я доверял Кильону, – проговорил Рикассо. – И сейчас доверяю.
– Привезти этих тварей в Рой было уже рискованно, – заявил Спата. – А передавать ключ постороннему – практически халатность.
– Кильон от смерти ройщиков спасал. Нужно благодарить его, а не подозревать. – Теперь уже Рикассо оглядывал собравшихся, высматривая союзников. – Я прекрасно понимаю, что здесь происходит. Кильона подставили, чтобы очернить меня. Только он здесь ни при чем.
– Где передние конечности борга? – спросил Кильон.
– Почему это тебя волнует? – вкрадчиво произнес Спата.
– У борга отсутствовали только задние конечности, когда… Давайте начистоту: когда вы проникли в лабораторию и заставили меня выпустить его.
– На твоем месте я не разбрасывался бы такими обвинениями, – посоветовал Спата и улыбнулся соратникам, будто ожидая, что они оценят шутку.
Тут из решетки переговорного устройства послышался скрежет. Резкий, хриплый голос, усиленный резонаторами, стал практически неузнаваем. Но Кильон догадался, что говорит Аграф.
– Я в лаборатории. Боюсь, у нас тут проблемы. Похоже, мерзавец вернулся и взломал дверь. Все клетки открыты. Повторяю: все клетки открыты. Все борги на свободе.
Тут Рикассо сделал нечто, чего Кильон от него не ожидал. Мощный бросок разъяренного медведя – Рикассо буквально стряхнул охранников и, не дав никому опомниться, сорвал трубку переговорного устройства со стены и поднес к губам:
– Слушай меня, Аграф. На корабле путч. Передай Куртане. Она сообразит, что делать. Главное, чтобы это безобразие не вышло за пределы «Переливницы ивовой»!
Конец фразы Рикассо выкрикнул, потому что трубку вырвали у него из рук, а самого его оттащили от стены.
– Тебя услышат все, – пообещал Спата. – Не только Аграф и те, кто рядом с ним.
– На это я и рассчитываю, – отозвался Рикассо. – А ты в ответ на мое заявление можешь объявить тревогу по всему кораблю. Борги последнего слова еще не сказали, даже не надейся. Думаешь, почему вы этого так легко прищучили?
От волнения у Спаты задрожали губы.
– Мы загнали его в угол.
– Вы загнали в угол калеку. Угадай, где его передние конечности! Я объясню. Их разобрали другие борги. Вытрясли из бедняги все, что можно сожрать, а объедки вам подбросили. Борги такие! Зато теперь на корабле есть борг с полноценным опорно-двигательным аппаратом.
Тик у Спаты стал еще сильнее.
– Дай мне трубку, – откашлявшись, велел он соратнику, хотя вполне мог дотянуться сам. – Это… говорит коммандер Спата. Сбежавшие борги… еще не обезврежены. Всем служащим и гражданским лицам проявлять максимальную бдительность.
– Может, повременишь с путчем? – предложила Мерока. – Хотя бы до тех пор, пока на корабле бардак не уляжется?
Так Мерока заслужила тычок ложем арбалета в живот и скрючилась от боли, наверняка усиленной старой раной.
– Вот это уже лишнее, – проговорил Кильон.
– Осторожнее, доктор, – посоветовал Спата. – В твоем положении нужно следить за каждым словом. – Коммандер повернулся к авиаторам, которые привели Кильона и спутниц. – Давайте сюда девчонку.
Калис вцепилась было в дочь, но девочку вырвали из ее объятий и поволокли к Спате.
– Они тебе дороги? – спросил Спата Кильона.
– Они человеческие существа.
– Мать – точно. Насчет дочери не уверен. – Спата глянул на Калис. – Не возражаешь?
Раз – и он одной рукой осторожно, но крепко схватил Нимчу за голову, другой разделил ей волосы на пробор.
– Знак ведь настоящий? Такой четкий, аккуратный. Разумеется, сейчас хорошо не рассмотришь: мешают волосы.
– Это просто родимое пятно, – заверил Кильон.
– Конечно, доктор, что ж еще? Вот только это очень странное, неестественно аккуратное родимое пятно.
– Оставь ее! – потребовала Калис.
Коммандер отпустил волосы девочки – они упали на спину, спрятав родимое пятно. Удерживая ее другой рукой, Спата потянулся к ножнам, которые носил на поясе, и вытащил смертоносно-элегантный кинжал. Калис хотела ему помешать, но коммандер молниеносно поднес кинжал Нимче прямо к лицу.
– Назад! Я не обижу девчонку. Хочу лишь взглянуть на эту… штуковину, – проговорил он и принялся срезать Нимче волосы, главным образом с затылка.
Спутанные пряди нож рассекал почти беззвучно. Девочка дрожала. Во взгляде плескался ужас, глаза едва не вылезали из орбит.
– Чего вы от нас хотите? – спросил Кильон.
– Правды, доктор. Хватит лжи. Тебе дали шанс выбрать лагерь, но ты сделал неправильный выбор. Сегодня Рой открывает новую страницу истории. Граждане имеют право знать, кого приютили. – Спата стряхнул клок волос на пол.
Нимча вздрогнула: лезвие царапнуло ей кожу головы, выступила капелька крови.
– Она ребенок, только и всего, – проговорил Кильон.
Спата вернул кинжал в ножны: дело было сделано. Коммандер срезал девочке все волосы, закрывавшие отметину – у Нимчи появилась проплешина, вроде тонзуры, выбритой не на том месте.
Он царапнул девочку буквально в паре мест, кровь уже подсыхала.
– Девчонка – тектомант, – объявил Спата и обернулся, чтобы собравшиеся лучше слышали. – Тектоманты существуют, мы всегда это знали. Но я не предполагал, что столкнусь с одной из них.
– Девочка безобидна, – заверил Рикассо.
– Тогда почему и ее мать, и ты так упорно скрывали ее сущность?
– Возможно, одна из причин – гады вроде тебя, – предположила Мерока, за что получила пощечину, да такую, что не удержалась на ногах.
Она закашлялась и выплюнула зуб.
– Верните их под стражу, – распорядился Спата. – На этот раз в настоящие камеры. Главное, всех по отдельности, включая землероек.
– Мать и дочь разлучать нельзя! – заявил Кильон, повысив голос. – Они ни в чем не виноваты!
За это его ударили прикладом в живот и разом сбили дыхание. Кильон уронил сумку и рухнул на ковер, оказавшись головой в пяди от корчащегося, выпучившего глаза борга.
– Верните их под стражу, – распорядился Спата. – На этот раз в настоящие камеры. Главное, всех по отдельности, включая землероек.
– Мать и дочь разлучать нельзя! – заявил Кильон, повысив голос. – Они ни в чем не виноваты!
За это его ударили прикладом в живот и разом сбили дыхание. Кильон уронил сумку и рухнул на ковер, оказавшись головой в пяди от корчащегося, выпучившего глаза борга.
– Я тебя предупреждал, – напомнил Спата.
Кильона рывком подняли на ноги. Сопротивляться сил не было, их едва хватало на то, чтобы стоять. Он поймал взгляд Рикассо, но тот лишь грустно покачал головой, демонстрируя полную безысходность.
И тут события начали развиваться с поразительной быстротой. Из бреши в стене, словно черт из табакерки, выскочил борг. Стороживший брешь авиатор выстрелил в возникшее перед ним плотомеханическое чудище. И тут же завопил, потому что борг атаковал – вонзил синие когти передних конечностей в его правую руку, через кожу и мышцы, отдирая их от кости, и потащил за собой в темную брешь. Ружье с грохотом упало на пол – охранник исчез в бреши, словно мешок с мусором, который волокут прочь. Вопли не стихали, гулкое эхо разносило их по узкому подполью.
Чтобы понять, в чем дело, авиаторам хватило пары секунд, но среагировать они не успели. Когда они прицелились в брешь, борг и его жертва уже исчезли. Лишь затихающий скрип и шорох доказывали, что чудовище не остановилось.
– Дерьмо!.. – процедил Спата, на миг лишившись глянцевого налета самоуверенности. Глянец постепенно вернулся, но истонченный, прозрачный, словно кожа барабана, натянутая слишком туго. – Вперед, в подполье! Того человека нужно вернуть!
Один из авиаторов оттянул рычаг затвора.
– Сэр, разрешаете стрельбу очередями?
– Нет-нет. Слишком много линий огнесока. Только одиночные выстрелы. Догоните борга!
Три авиатора осторожно протиснулись в брешь. И сразу же раздался приглушенный крик одного из них:
– Сэр, здесь слишком темно! Видимость всего несколько пядей!
– Сэр, давайте дождемся утра, – предложил другой. – При свете уничтожить их будет проще.
Спата взял свой автомат, тот самый, которым грозил Кильону, и нырнул во тьму.
– Кто-нибудь, разыщите факел с огнесоком, черт побери! – потребовал он. – Быстро!
– Порядок, сэр! – взволнованно крикнул первый авиатор. – Мы нашли беднягу, далеко тварь его не уволокла! – Возникла пауза: авиатор забрался глубже в подполье, и его голос зазвучал тише. – Сэр, он еще дышит, борг небось решил, что волочь его слишком хлопотно.
– Вытаскивай его! – скомандовал Спата, застывший на краю бреши. – Остальным преследовать борга. Гром и молния, где чертов факел?!
Раздались шорох и усталое ворчание – бесчувственного авиатора вытащили из подполья. Наконец Спате принесли факел с огнесоком – на деле съемный настенный фонарь, но выполнял он ту же функцию, – и направили его неровный свет в брешь за обшивкой. Кильон понял, почему не стоило стрелять очередями. Техническое подполье пронизывали красные топливные линии, пневмотрубки и аэродинамические контрольные провода. В любой ситуации, кроме контактного боя, стрелять из пулемета было бы безумием.
– Позвольте мне осмотреть его, – попросил Кильон, когда ногами вперед авиаторы вынесли на свет находящегося без сознания товарища.
Еще не отдышавшись, Кильон наклонился за сумкой. Люди Спаты тащили раненого так аккуратно, как позволяла ситуация, то есть совсем неаккуратно. Кроме трубок, через каждые несколько пядей в подполье торчали укрепляющие балки. Раненого тащили через них, поэтому головой он то и дело бился о металл.
– Рука у него разодрана, – проговорил один из авиаторов. – Но борг ее не оторвал. Ой, погодите! Нет, сэр…
– В чем дело? – спросил Спата.
– Гляньте на его голову, сэр! – Из подполья наконец показалась грудь раненого и голова.
Сперва создалось впечатление, что все в порядке: тень скрыла жуткие раны. Однако едва Спата приблизил к пострадавшему факел с огнесоком, проявилась ужасная правда. Над бровями бедняги зияло отверстие, достаточно широкое, чтобы ввести большой палец. Для такой раны крови было поразительно мало, и, вопреки жуткой хирургии боргов, формально раненый был еще жив.
– Борги подъели у него передний кортикальный слой, – объявил Кильон, глядя на полосы алого, белого и серого мозгового вещества. – По-видимому, подъели прилично.
– Он еще жив, – объявил другой авиатор.
– Формально – да. Только не рассчитывайте, что он будет нести службу на корабле.
– Что ты имеешь в виду, доктор? – спросил Спата.
– То, что этот человек вряд ли сможет вести даже некое подобие нормальной жизни. – Кильон замялся. Как ни противоестественно для него было ставить диагноз походя, сомнений почти не оставалось. – О нем придется заботиться, как о беззащитном ребенке.
– То есть он теперь овощ? – неожиданно заинтересовался Спата.
– Я предпочел бы выразиться иначе, но…
Коммандер прицелился и выстрелил бедняге в лоб.
– Балласта у нас и так достаточно. По сути, я сделал ему одолжение. Да что это с ней? – раздраженно спросил он, оборачиваясь.
Калис подхватила дочь на руки. Спина выгнута, голова запрокинулась, глаза закатились – Нимча билась в конвульсиях. Руки и ноги непрерывно двигались: девочка брыкалась, колотила руками по воздуху, она словно цеплялась за него и бежала по нему, хотя личико ничего не выражало, лишь из приоткрытого рта вытекла струйка слюны.
– Оно опять на нее действует, – проговорил Кильон, а Калис в ответ кивнула, чуть заметно, с безысходностью.
– Что на нее действует? – полюбопытствовал Спата.
– Око Бога. Метка, – отозвалась Калис.
«Может, Око Бога и действует на Нимчу, – думал Кильон, – но первопричина гиперчувствительности девочки – стресс от того, что она сейчас увидела».
– Нимча контролирует происходящее? – спросил Кильон.
– По-моему, нет, – ответила Калис.
Из соседней каюты послышался негромкий, совершенно непримечательный стук – с таким партия использованных простыней выкатывается из желоба для грязного белья. Поначалу собравшиеся даже не отреагировали, потрясенные гибелью товарища и конвульсиями Нимчи. Но вот один из авиаторов глянул за дверь и увидел, в чем дело. Крик у него получился мальчишеский, полный страха и удивления. В соседней каюте находился труп. Принадлежал он ройщице, одетой в гражданское. Несчастная лежала на спине, лицом к собравшимся, под ней растекалась кровавая лужа. Погибшую Кильон не узнал. Она выпала из бреши в потолке, из черного квадрата на месте отошедшей панели. Кильон едва успел заметить борга, точнее, одного из них – кто знает, тот же это борг или другой, – который исчез во мраке, поспешно втянув членистый хвост с бледным кончиком.
Спата рванул к месту, откуда выпала женщина, прицелился в потолок и принялся водить автоматом в такт шелесту и шороху за панелями. Потом открыл огонь и решетил потолок, пока не разрядил магазин.
Опустившись на колени, Кильон осмотрел женщину. И без секционного стола было ясно, что она мертва. Лицо погибшей выражало недоумение. Поимка и расправа, в чем бы она ни заключалась, прошли быстро.
Кильон перевернул женщину на живот и на месте позвоночника, от копчика до затылка, увидел кровавую борозду. Борг рассек одежду, кожу, подкожный жир, вырвал сплетение костей и нервов, а ненужное вышвырнул. Кильон догадался, что во мраке за потолочными балками исчезал не хвост борга…
Он обернулся, не желая, чтобы на такое смотрела Нимча.
– Не позволяйте ей… – начал он.
Тут началось то, что Кильон вполне ожидал. Подскочило внутричерепное давление, голова запульсировала так, словно прямо в мозг ему снесли яйцо, раскаленное белое яйцо, такое большое, что череп, казалось, вот-вот расколется. Поле зрения резко сузилось, к горлу подкатила тошнота. Кильон едва сознание не потерял, какое уж там сохранить порядок в мыслях.
– Что происходит? – выдавил Спата.
Судя по выражению его лица, слова давались ему с трудом.
– Зональные колебания, – ответил Кильон.
– Мы в сотнях лиг от нынешней границы – слишком далеко, чтобы ощущать колебания. – Спата хорохорился, но по голосу чувствовалось: он понимает, в чем дело, и боится.
– Значит, это не просто сдвиг. То, что мы чувствовали на земле, – лишь тень способностей Нимчи. Она может изменить целые пласты тектоморфической географии, просто думая об этом.
– Так пусть прекратит. – Начальник охраны прицелился в Нимчу.
Он, похоже, забыл, что расстрелял патроны, или считал остальных тугодумами. Калис заслонила дочь собой.
– Вдруг она единственное наше спасение?! – заорал Рикассо. – Борги-то чуть живы! Если зона намного отодвинется, они вообще погибнут.
– Или погибнем мы, – отозвался Спата. Он дернул спусковой крючок, но автомат не реагировал. – Дайте мне револьвер! Вот сдвинет она зоны не туда…