— Да выникайте скорей, одно куры сонные! Окоем каково — красотища!
Он был, пожалуй, прав. Снег перестал. По склонам: гор сияли алмазные россыпи — полыхал под солнцем выпавший за ночь. В мире было безлюдно и тихо. Олег услышал негромкий шепот:
— Нарисовать бы то… — посмотрел вбок и увидел восхищенные и зачарованные глаза Одрина. Художник смотрел на окружающий покой, не дыша.
Это было, конечно, очень трогательно и романтично. Но вот только Олег почувствовал, как его начинает потряхивать. Волглую одежду — вообще не зимнюю! — прохватил, холод, он поспешно потянул свой плащ, и из-под него вывалился Йерикка. Посмотрев снизу вверх на Олега, он прохрипел:
— Ты выглядишь, как я себя чувствую.
— Отдай плащ, — сердито сказал Олег. Оный плащ превратился в некое подобие кровельной жести. Йерикка, не вставая с корточек, начал умываться снегом.
— А мы часов шесть спали, — заметил он. Талый снег скользил у него по липу и ладоням. Олег кивнул. Он, если честно, уже начал ощущать, что и в самом деле прошло часов шесть… и крупной рысью направился за ближайшие скалы, где буквально уткнулся в спину Резана, стоявшего со счастливым и умиротворенным лицом передом к камням.
— Далеко ли? — осведомился Резан. — Забито, прыгай подальше.
— Чтоб вас, — буркнул Олег, метнувшись вбок.
Девятнадцать мальчишек продрыхли совершенно неподвижно, да еще и вповалку, в самом деле не меньше шести часов, поэтому все испытывали настоятельную потребность «отлить», и снег вокруг места лагеря вскоре украсился пятнами — во-первых, неэстетичными, во-вторых, демаскирующими.
Холод ощущался с каждой секундой все сильнее, и горцы собрались у расщелины, жуя копченую рыбу из неприкосновенного запаса, щедротами их собратьев на востоке оставшегося нетронутым.
— Одно, мы тут не стать чтоб долго, — Гоймир кутался в отмякший плащ, — а уж в
гавне об колено.
— Тверда жалко, — вздохнул Морок, поправляя ремни со снаряжением. — Как дальше станем?
Гоймир, вытирая губы крагой, огляделся вокруг прищуренными от снегового блеска глазами:
— Тааа… Вон тот одинец — за Длинной долиной — Слезная гора. Об лево — Белое взгорье… — он нахмурился, припоминая. — Коли идем промеж них, так будем…
— …у озера Светозарного, — дополнил Йерикка, — а за ним — Дружинные Шлемы и Птичья река… По-моему, так и следует идти — и по возможности никогда сюда не возвращаться.
— Коли идем — то одно быстро, — вмешался Гостимир, часто облизывая губы.-, Гляньте — буран на Слезной. А ее не зря так прозвали.
— Не зря, — кивнул Гоймир. В его взгляде появилась озабоченность.
Олег вгляделся в видневшийся километров за сорок на западе седоголовый пик. Мрачные тучи облегли его вершину и медленно, но верно, скользили вниз по склонам. Да, там бушевал буран покруче ночного здесь…
— На Птичьей можно станом стать. — решительно кивнул Гоймир. — Пошли. И попросим богов, чтоб дали нам не видеть наперед этих мест.
— В обгонку с бураном — то забава что надо, — сказал Данок. Резан пихнул брата в снег, и, пока тот барахтался, посоветовал:
— Одно помысль, что все гонятся следом — тебя и фрегат данванский не настигнет!
Уже привычно выстроившись в цепочку, горцы двинулись через снег…
* * *Небольшая веска Пригорки стояла в этих местах уже лет сто — с тех пор, как на опустевшие после большой усобицы земли горцев пришли с юга лесовики. Одиннадцать добротных пятистенков предпочли бы оставаться нейтральными и в этой войне, как остались нейтральными в дни Большого Взмятения. Какое-то время это удавалось и сейчас… но подобная самостоятельность никогда, не держится долго.
Сначала в веску ворвался отряд горных стрелков, вытрясший начисто все съестное. Стрелки перепороли всех мужиков, парней и мальчишек от двенадцати лет без верхнего предела шомполами, повесили на воротах войта и убрались. Очень спешили. А. вот пришедший следом хангарский отряд никуда не спешил — он встал в Пригорках постоем и взялся за дело основательно. Два десятка кривоногих плосколицых чужаков жрали за две сотни, словно у каждого было по дюжине ртов, курили какое-то зелье из коротких трубок, а потом долбили из огнестрельного оружия по донам и сараям, но самое главное — не давали проходу ни девушкам и женщинам, ни мальчишкам. Деревенского священника, попытавшегося воздействовать на разорителей словом божиим, хангары утопили в выгребной яме, а его семью спалили вместе с небольшой церквушкой.
Жители вески терпели безобразия с подобающей христианской кротостью. Ровно неделю. А в светлое Христово воскресение сыпанули в молоко утреннего надоя чемерицы — и не успевших прогадиться по-настоящему хангаров без единого выстрела подняли на тройчатки. На чем и успокоились — а зря, потому что присланный опять-таки хангарский отряд под командой офицера из славян немедленно приступил к наведению порядка. Пытавшихся сопротивляться перестреляли, почти всех остальных позагоняли в самый большой дом, заколотив ставни на окнах и двери — а сами взялись методично обыскивать Пригорки, поджигая одно обшаренное строение за другим…
…Андрей метнулся от плетня к овину. Хангар лязгал, топал следом, а за сараем дико кричала сестра и хохотали насильники.
— Ма-альчик… — позвал хангар. И почмокал языком, — Иди сюда, — он говорил почти без акцента. — Я не обижу…
"Господи, помоги!" — затравленно подумал Андрей и, сжавшись в комок, рванулся из-за овина — мимо опешившего хангара. Ухнув, тот схватил…воздух. Обвешанный доспехами и снаряжением, хангар был природным всадником и неплохим бойцом, но никаким бегуном — и ни за что не догнал бы босого и одетого в одну рубаху мальчишку. Но, вспрыгнув на забор, отделявший огороды от речушки, мальчишка поскользнулся на жердине, упал в траву — и не успел даже вскочить.
Сопя и ругаясь по-своему, хангар пытался скрутить мальчишку. Андрей отбивался молча и отчаянно, лишь иногда вскрикивая от омерзения и ярости. Воспользовавшись тем, что хангар шире расставил для упора ноги, мальчишка изо всех сил впечатал колено под болтающийся кольчужный фартук…
— Вввууй… — выдохнул бандит, выкатывая глаза и складываясь пополам. Правой рукой он потянул из ножен саблю. Андрей прыгнул к забору, рванул слегу, отчаянно крикнул:
— Убью! Не трожь, гад! — и раскачал дерево в руках.
Хангар попятился. Оставил саблю — клинок скользнул обратно в ножны. И, свирепо улыбаясь, перехватил в руки винтовку. Мальчишка прижался спиной к шатким слегам забора, сорванно дыша и глядя на черную точку ствола, качавшуюся на уровне груди.
Улыбка хангара стала еще шире. Потом он хрипло булькнул и, выпустив оружие, поднес руки к короткому ножу, возникшему под челюстью, в том месте, где была распущена шнуровка кольчужного воротника. Снова булькнул. И плавно завалился на спину, взрывая землю грядок сапогами.
Забор вздрогнул. Андрей уронил слегу, посмотрел вправо-влево, еще не понимая, что произошло.
Четверо ребят постарше его — 13–15 весен — и одетые как горцы, стояли у забора с оружием в руках. Один — рыжий, как анлас, с пулеметом, пришлепнутым сверху сизым блином магазина — спросил Андрея, говоря не как горец, а как горожанин:
— Что в веске? Данваны?
— Ка… ратели, — с трудом выдохнул мальчишка. И сел в грядку, обхватив голову руками…
— Сколько? — Йерикка тряхнул мальчишку за плечо. Яромир трижды прокричал совой — горцы, лежавшие под речным берегом, поднимались на ноги и перебирались через плетень. — Сколько карателей?! Ну же, говори!
— Десятка три… наших в доме заперли… — Андрей опомнился, поднял голову. До него дошло, что окружающие его люди явно не враги. — Остальные дома жгут… спасите, Христа ради прошу…
— Ясно, — чуть брезгливо ответил Гоймир. — Ну — пошли.
Горцы заскользили через огороды, словно бесплотные мороки-скажи, на ходу изготавливая к бою оружие.
Каратели, естественно, часовых не выставили — обороняться было не от кого. Это их и погубило. Горцы появились между подожженных домов, среди рассеявшихся по веске ретивых поджигателей совершенно неожиданно и действовали молниеносно. Большинство хангаров бытли перебиты, трое плюс офицер — схвачены живыми.
Пока несколько мальчишек открывали двери дома. где были заперты уцелевшие жители, остальные собрались возле колодца, на сруб которого взгромоздился Гоймир с лицом прокурора. Коржакова, разоблачающего деяния
мафии, Пленных притащили, сюда же, но от хангаров толком ничего нельзя было добиться кроме завываний и бесконечных просьб пощадить, да еще имени командира — Иван Вратников.
— Ты б видел, что делали они, — сказал, подходя, Одрин. Лицо художника было каменно-бледным. Олег тоже походил по веске и клял себя сейчас за дурость, пытаясь отогнать пропитанное средневековым ужасом видение тщательно и неспешно расчлененной и освежеванной девушки с животом, вспоротым и забитым тлеющими углями — она оказалась еще жива, пришлось ее добивать. Поэтому совершенно спокойно Олег услышал, как Гоймир приказал:
— Ты б видел, что делали они, — сказал, подходя, Одрин. Лицо художника было каменно-бледным. Олег тоже походил по веске и клял себя сейчас за дурость, пытаясь отогнать пропитанное средневековым ужасом видение тщательно и неспешно расчлененной и освежеванной девушки с животом, вспоротым и забитым тлеющими углями — она оказалась еще жива, пришлось ее добивать. Поэтому совершенно спокойно Олег услышал, как Гоймир приказал:
— Смертью казнить.
Хангары совершенно покорно встали на колени — молча, ничего не пытаясь предпринять — и наклонили головы под мечи…
…Вратников не выглядел напуганным — скорей, разозленным. Ему разбили лицо и превратили в лохмотья мундир, и сейчас он почти кричал в лицо Гоймира:
— Я с вами говорить не буду! Вы бандиты, малолетние преступники, вас ждет скорое и справедливое наказание!
— А вам имя каково?! — выкрикнул Богдан. Горцы загудели; выкрики и плач по всей веске усиливали впечатление.
— Находники!
— Убойцы!
— Выродки!
— Да свести его и делу конец!
— Мы служим законному правительству, — прокричал в ответ Вратников, — которое пытается установить на планете мир и спокойствие! А такие, как вы — это просто помеха! Мы находимся тут по просьбе…
В ответ, заглушая его слова, раздавался уже настоящий рев молодых глоток:
— То земля наша!
— Наша!
— Мы вас одно кончим, раз сами не уберетесь!
— Под меч его!
— Тихо! — рявкнул Гоймир, вскинув руку. — Судом его судить будем. Как я князь — так я скажу. Прощенья ему нет. Прав не велит прощать убойц — он и есть убойца. Прав не велит прощать перескоков — он и есть перескок, выжлок данванский, хуже хангара. Прав не велит прощать нечестных находников — он и есть находник из находников. Законом Права — смерть ему?
— Вы просто глупые щценки, играющие в старинных воинов! — закричал офицер, подавшись вперед. — Очень скоро от вас и головешек не останется! И…
— …и одно ты наперед умер, — с этими словами Гоймир обрушил чекан на лоб Вратникова…
…Горцы решили заночевать в веске — благо, местные не знали, куда усадить и чем угостить своих спасителей. После горного перехода и предшествующих ему событий тепло и домашний уют уцелевших домов Пригорков казались раем. Горцы разместились в двух пятистенках, и молодежь, совершавшая сюда паломничества, кажется была не против завтра уйти вместе с ними.
Это, конечно, было здорово — видеть раскрытые рты своих ровесников, перемигиваться с красивыми девчонками, небрежно выставлять напоказ оружие… Но Олег никогда не был позером, ему это быстро надоело. Скинув чуни, он улегся на широкую лавку в тихом уголке и заснул, несмотря на продолжавшийся междусобойчик…
…Он проснулся ночью. Ребята в основном спали, местные разошлись. Йерикка сидел на скамье возле приоткрытого окна, на столе стоял его пулемет. С другой стороны стола устроился Святомир — подперев голову рукой, он читал какую-то книжку. Гостимир, сидя со скрещенными ногами на другой лавке, перебирал струны своих походных гуслей и напевал печально:
— он накрыл струны ладонью, спросил: — Йерикка, спеть-то чего?
— А… — рыжий горец шевельнул ладонью, фривольно оперся локтем на пулеметный приклад.
— Понял, — охотно согласился Гостимир, ущипнул струну и тихонько запел, улыбаясь:
Святомир отпихнул книжку и потянулся:
— Йой! Чего мне желается, кто угадает?
— Домой, — предположил Йерикка.
— Не-а… Вызнать, чем наши дела скончаются.
— А я и так знаю, — заявил Йерикка. — Ложился бы ты спать лучше!
Гостимир снова играл на гуслях что-то печальное, и Йерикка вздохнул:
— А этот и в Кащеевом царстве гусли сыщет. Если не можешь не бренчать — сыграй и спой что-нибудь…
— …еще похабнее прежнего, — заключил Святомир.
— А добро, пожалуй, — Гостимир устроил гусли удобнее:
— А как шел я мимо бани ввечеру -
Думал я — от повиданного помру…
— Хватит-хватит, — поспешно сказал Йерикка. — Дальше все слышали.
— Стережешься за свой строгий нрав? — ухмыльнулся Святомир. — Добро, мы то и впрямь насквозь знаем. Олег зевнул и сел.
— Не спишь? — спросил Йерикка.
— Да мне приснилось, что коту рядом половые органы откручивают, какой уж тут сон, — пожаловался Олег. — Эрик, что завтра делать будем?
— Спроси у Гоймира, — предложил Йерикка.
— Спрошу, — пообещал Олег, — вот ремни на. чунях поглажу — и спрошу. Еще бы, как опрашивать пойду, по пути не заблудиться. Проводишь?
— Остроумных дополна, — резюмировал Йерикка, — просто умных нету.
— Йой, дождь, — сообщил Святомир. посмотрев в окно. Все остальные перебрались к нему и прилипли к окну носами. Дождь лил из низких серых туч, вспузыривая лужи на пустынной ночной улице.
— А вот прознать бы, как это, — задумчиво сказал Гостимир, — бежали они за нами, как хорт за косым. А потом одно отлипли разом? Неуж лавы испугались?
— Притомились, — предположил Святомир.
— Хохмач-самоучка, — под нос буркнул Йерикка.
— Мыслишь — не притомились?
— Да хватит вам, — Йерикка снова уселся спиной к окну. — Завтра и наговоримся, и устанем, и на дождь наглядимся так, что уши опухнут.
— Может, без дураков поговорим, — спросил Олег.
— Я, пожалуй, выйду, — вздохнул Святомир.
— А я, пожалуй, останусь, — высказался Гостимир. Йерикка поднял брови:
— Ты льстишь себе.
— Все, понял, — поднял руки Олег. — Пойду досыпать, а вы мне сбацайте колыбельную. Что-нибудь из Сюткина… Не знаете такого? Дикари…
— Я, наверное, тоже пойду лягу, — потянулся Святомир.
Засыпая, Олег видел сидящего с гуслями на высоко поднятых коленях Гостимира и слышал его задумчивый голос:
…Может быть, Олегу это приснилось, а может, быть, он на самом деле проснулся еще раз. Дверь была открыта, из нее тянуло сырой прохладой, и дождь шуршал по мокрому крыльцу. Серый полусумрак белой ночи, пронизанной его струями, лежал за дверью — без конца и края.
Йерикка стоял, опираясь спиной и ногой на косяк, скрестив руки на груди. Он разговаривал — тихо, но отчетливо — с каким-то человеком: из комнаты Олег видел только его спину, обтянутую пятнистой курткой… а вот голос был знакомый. Очень.
— Значит, они в самом деле отстали, — говорил Йерикка. — Что ж, ты принес хорошее известие.
— Я был очень рад, когда меня направили сада, — тоже тихо ответил незнакомец.
— Верю, Чуж… или все-таки Славко? — судя по голосу, Йерикка улыбнулся. Олег вспомнил — Чужой! Странноватый знакомец Йерикки!
— Брось, — между тем ответил Чужой, — мы вместе росли. Зачем смеешься?
— Это я помни, — кивнул Йерикка. Чужой осторожно сказал:
— А может, ты все-таки пойдешь?.. Сновид был бы рад.
— Не сомневаюсь, — подтвердил Йерикка. — Только не хочу я… Хорошо, что увиделись. Ты теперь неподалеку будешь?
— Не я один, — обнадежил Чужой. — Вот и утро скоро, мне уходить пора… Сейчас мое время — дождь.
— Славко, — тихо-тихо, Олег едва услышал, сказал Йерикка. — Ты пойми, я и вправду не могу. Вы, конечно, большому делу служите, а я — только племени. Но это мое племя.
— Ничего, — откликнулся Чужой. — Но жаль. Таких, как ты, даже среди наших немного. Особенно в это дождливое время, серое время… Береги себя.
— Береги и ты себя, — Йерикка встал прямо, оттолкнулся от косяка. Чужой
сделал шаг с крыльца — под дождь. Струи воды вокруг него словно бы уплотнились, обрисовывая его силуэт серым контуром… пеленой… Потом этот силуэт начал ломаться, терять форму — только тень скользнула по улице.
Олег приподнялся на локте, собираясь окликнуть Йерикку, но вдруг обнаружилось, что тот трясет его за плечо.
Дождь шел, и дверь оказалась открыта, как во сне, но вокруг почти никто, не спал, ребята ходили по дому, что-то жевали всухомятку, перекликались, одевались, готовили оружие…
— Вставай, выходим, — Йерикка выпустил плечо Олега.
— Сейчас, — мальчишка сел на лавке. — А где Славко?