Танки кружили, словно подхваченные гигантским водоворотом. Тридцатьчетверки, маневрируя, изворачиваясь, расстреливали "тигров" и "пантер", но и сами, попадая под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетили снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни...
На исходе дня 12 июля противник вводом в бой вторых эшелонов и резервов усилил сопротивление, особенно на прохоровском направлении. Одно за другим начали поступать донесения командиров корпусов о мощных контратаках свежих танковых частей врага. В условиях, когда гитлеровцы добились явного превосходства в танках, наступать было нецелесообразно. Оценив обстановку, я с разрешения представителя Ставки Василевского приказал всем корпусам закрепиться на достигнутых рубежах, подтянуть артиллерийские противотанковые полки и отбивать атаки противника огнем танков и артиллерии. За ночь танковые корпуса должны были дозаправить машины горючим, пополнить боеприпасы, накормить людей и с утра быть в готовности возобновить наступление. Предстояло также оказать помощь раненым, собрать и похоронить убитых, отбуксировать в тыл подбитые танки и приступить к их ремонту.
Наступила ночь, тревожная и душная. Боевые действия прекратились на всем фронте... Противник вел себя как-то странно. В его расположении раздавались взрывы. Потом выяснилось, что немцы подрывали свои подбитые танки, которые нельзя было эвакуировать...
Ясно было, что гитлеровцы готовятся к новому натиску... В то утро, когда я уже находился на КП 29-го танкового корпуса, после короткого артиллерийского налета гитлеровцы первыми атаковали 18-й танковый корпус. Более 50 танков противника, за которыми следовали цепи мотопехоты, стреляя на ходу или с коротких остановок, двинулись на наши позиции. Но войска корпуса сумели за ночь подготовиться к встрече врага. Подпустив фашистов на дистанцию 500-600 метров, противотанковая артиллерия и наши танки открыли по ним огонь прямой наводкой. Несколько вражеских машин застыли на месте с перебитыми гусеницами или заметались по полю, объятые пламенем. Те же, которые еще продвигались вперед, нарвались на мины. Однако фашистская мотопехота еще шла. Но тут последовал залп 80-го гвардейского минометного полка... Огонь наших "катюш" всегда приводил фашистов в ужас. Понеся большие потери, противник вынужден был откатываться назад, оставляя горящие танки, трупы убитых солдат и офицеров... Ожесточенные бои... продолжались до позднего вечера, причем в одном месте наши танкисты и мотострелки контратаковали врага, в другом - отбивали его контратаки. Только с наступлением темноты обе стороны, измотанные напряженным боем, перешли к обороне".
Потери немцев в Прохоровском сражении Ротмистров в мемуарах оценивает в более чем 350 танков и свыше 10 тысяч убитых за один только день 12 июля. Правда, из контекста не очень ясно, идет ли речь об общих или только безвозвратных потерях в танках, но, скорее всего, Павел Алексеевич имел в виду только безвозвратные потери противника. Собственные же потери бывший командующий 5-й гвардейской танковой армией определяет как-то туманно: "Мы тоже потеряли немало танков, особенно легких, погибли в яростных схватках многие отважные гвардейцы". В другом месте Ротмистров признает, что в его армии "уже за первые два дня встречного сражения под Прохоровкой, не считая безвозвратных потерь, количество поврежденных танков превышало 400". А в статье, опубликованной в 1970 году в сборнике "Курская битва", Павел Алексеевич говорил, что в течение 12 июля "обе стороны понесли серьезные потери, примерно по 300 танков" (можно понять, что речь идет только о безвозвратных потерях). Здесь же, как и в мемуарах, утверждается, что враг бросил против 5-й гвардейской танковой до 700 танков, в том числе более 100 тяжелых, тогда как "тяжелых танков и самоходно-артиллерийских установок армия имела лишь 35". Сразу отмечу, что никаких самолетов: ни наших, ни немецких над полем боя у Прохоровки не было и в помине. Ведь стояла нелетная погода, что было четко зафиксировано в дневнике Главного Командования вермахта. Поэтому немецкая авиация в воздух не поднималась. Значит, можно быть уверенным, что и советские летчики над Прохоровкой не летали и никаких "юнкерсов" и "мессеров" не сбивали. Ведь еще во время битвы под Москвой Жуков не раз жаловался в донесениях, что наши самолеты не поднимаются в воздух, ссылаясь на нелетную погоду, хотя в то же самое время люфтваффе оказывали активную поддержку своим наземным войскам. Возможно, Ротмистрову (или даже безвестному литобработчику его мемуаров) воздушные схватки в день Прохоровского сражения понадобились для того, чтобы придать еще более вселенский масштаб схватке. А заодно и убедить читателей, что была ясная погода и солнце слепило глаза вражеским танкистам, помогая нашим. Это древний мифологический образ, никакого отношения к действительному ходу боев 12 июля, понятно, не имеющий. Потому что в этот день погода была пасмурная, и солнце никому из танкистов в глаза светить не могло.
Столь же фантастичны упоминаемые Ротмистровым "пантеры" и "фердинанды", с которыми будто бы пришлось сражаться его армии. На самом деле все 88 "фердинандов" действовали в составе 656-го танкоистребителыюго полка в группе армий "Центр" на северном фасе Курской дуги. В группе армий "Юг" не было ни одной машины этого типа. Также ни одной "пантеры" не действовало против 5-й гвардейской танковой армии ни 12-го, ни 13 июля.
Павел Алексеевич в посмертно вышедших мемуарах настаивает, что "гитлеровцы превосходили нас по числу машин, особенно тяжелых" и что всего в Прохоровском сражении участвовало до 1200 танков и САУ. Правда, если принять его данные о численности 5-й гвардейской танковой армии - около 850 машин, то получится, что немцы противопоставили ей не более 350 танков и штурмовых орудий. Поэтому в статье 1970 года Ротмистров уточняет, что под Прохоровкой против более чем 700 немецких танков сражался только первый эшелон его армии - немногим более 500 машин, из них 200 - легких. Тогда вроде все сходится - в сумме с обеих сторон получается около 1 200 танков и САУ, причем у немцев получается перевес в 1,4 раза. Но вот какие именно германские соединения сражались с ним, Ротмистров пишет довольно неопределенно. Он вкладывает в уста Ватутина упоминание о 2-м танковом корпусе СС, 48-м танковом корпусе и неких танковых соединениях оперативной группы "Кемпф". У читателя создается впечатление, что вся эта армада должна была наступать на прохоровском направлении. Однако при рассказе о самом сражении Павел Алексеевич называет только три танковые дивизии 2-го корпуса СС - "Адольф Гитлер", "Рейх" и "Мертвая голова", а также 11-ю танковую дивизию 48-го танкового корпуса и 6-ю танковую дивизию (без указания корпусной принадлежности). Эта последняя входила в состав 3-го танкового корпуса опергруппы "Кемпф".
Однако ни 48-й, ни 3-й корпус против 5-й гвардейской танковой армии вообще не действовали. 48-й дрался с советской 1-й. танковой армией, а 3-й - с 69-й и 7-й гвардейской армиями. Ротмистров считает, что 11-я немецкая танковая дивизия действовала против 95-й и 42-й гвардейских дивизий 5-й гвардейской армии, наносившей контрудар совместно с 5-й гвардейской танковой. Но командующий 5-й гвардейской армией А.С. Жадов его опровергает, совершенно правильно отмечая, что против 95-й и 42-й гвардейской наступала только часть дивизии "Мертвая голова".
Но тот же Жадов дает далекий от истины состав германской танковой группировки, сражавшейся с его и Ротмистрова армиями: около, 500 танков в трех дивизиях 2-го танкового корпуса СС и основные силы 3-го танкового корпуса, насчитывавшие до 200 танков. Однако даже на советских картах-схемах Курской битвы хорошо видно, что 3-й танковый корпус дрался только против соединений 69-й советской армии, а все корпуса армии Ротмистрова, в том числе и находившийся во втором эшелоне 3-й механизированный, сражались против 2-го танкового корпуса СС. Этот корпус обергруппенфюрера Пауля Гауссера (единственного-эсэсовского генерала, ставшего впоследствии командующим группой армий) 30 июня, за несколько дней до начала Курской битвы, действительно насчитывал 514 танков и штурмовых орудий, из которых 63 машины находились в ремонте. Однако сколько танков и штурмовых орудий осталось в строю к 12 июля, на протяжении нескольких послевоенных десятилетий так и не было установлено.
Только в 90-е годы немецкий военный историк Карл-Гейнц Фризер поднял боевые донесения из советских и германских военных архивов и выяснил, что к началу Прохоровского сражения во 2-м танковом корпусе СС оставалось в строю всего 273 танка и штурмовых орудия, так что при всем желании он не мог потерять под Прохоровкой 350 машин. Потери корпуса в боях 12-го и 13-го июля составили 43 танка и 12 штурмовых орудий, из которых безвозвратно потеряны были не более 5 танков (за период с 10 по 13 июля). "Тигров" к началу Курской битвы корпус Гауссера имел 42 танка (из них в строю - 34). За все время немецкого наступления, вплоть до 16 июля безвозвратно потеряны были 3 "тигра", из которых, по крайней мере, один был уничтожен танкистами 1-й танковой армии М.Е Катукова еще до Прохоровки и впоследствии занял свое место на выставке трофейного оружия в московском парке имени Горького. Можно предположить, что перед схваткой с 5-й гвардейской танковой армией в корпусе Гауссера боеспособными осталось около 22 машин (если принять, что "тигры" выходили из строя в той же пропорции, что и танки других типов). До 100 "тигров", пригрезившихся Ротмистрову, было очень далеко.
"Пантер" же корпус СС, на его счастье, не имел ни одной штуки. В группе армий "Юг" все "пантеры" были объединены в 10-ю танковую бригаду, приданную 48-му корпусу. Хауссер располагал главным образом модернизированными T-IV с длинноствольной 75-миллиметровой пушкой. Они все равно уступали Т-34 по тактико-техническим данным, но, благодаря лучшей подготовке немецких танкистов, могли успешно бороться с "тридцатьчетверками". Таких модернизированных T-IV во 2-м танковом корпусе СС было 352 машины. Кроме того, имелось 16 устаревших танков T-III, никакого сравнения с Т-34 не выдерживавшие, и 104 штурмовых орудия. Кстати сказать, представления советских танкистов о высоких боевых качествах "пантер" были для периода Курской битвы сильно преувеличены. Только что выпущенные машины еще не прошли испытаний в боевых условиях, имели массу недоработок, часто ломались. И потери среди них были очень большие. Так, к 16 июля из 204 "пантер" 10-й бригады была безвозвратно потеряна пятая часть - 42 машины. За это же время корпус Гауссера безвозвратно потерял 4 T-III (25 процентов), 23 T-IV (6,5 процентов), 3 "тигра" (7 процентов) и 3 штурмовых орудия (около 3 процентов). Как легко убедиться, уничтожить "пантеру" оказалось гораздо проще, чем T-IV, и с точки зрения живучести она почти не имела превосходства даже над ветераном T-III. А ведь стоила "пантера" значительно дороже. Так что Гитлер напрасно ожидал прибытия "пантер" под Курск. Никакой пользы вермахту эти танки тогда не принесли. Один убыток.
А сколько же было у Ротмистрова тяжелых танков KB? Павел Алексеевич, как мы помним, дает только суммарное число KB и САУ - 35 машин. Однако известно, что единственный самоходно-артиллерийский полк 5-й гвардейской танковой армии был придан 29-му танковому корпусу и насчитывал 20 установок. Тогда KB должно было быть 15 машин, ненамного меньше, чем у Хауссера "тигров". Советские тяжелые танки входили в отдельный танковый полк, действовавший в составе передового отряда, а потом резерва армии Ротмистрова. "Клим Ворошилов" уступал "тигру" по толщине брони и калибру пушки, но все же имел больше шансов на успех в борьбе с немецким тяжелым танком, чем "тридцатьчетверка". Под умелым командованием "KB" могли если не нейтрализовать, то ограничить свободу действий "тигров" эсэсовского корпуса. Однако этого не произошло.
Цифре в 850 машин, которую приводит Ротмистров для характеристики общего числа танков в своей армии накануне Прохоровского сражения, можно верить. Из архивных данных известно, что 29-й танковый корпус имел в строю 212 танков и САУ. Во 2-м танковом и 2-м гвардейском танковом корпусах вместе насчитывалось 187 машин, а в 53-м гвардейском танковом полку - 15. Тогда на долю 18-танкового и 5-го гвардейского механизированного корпусов придется 436 машин - в среднем по 218 танков на корпус, почти как и в 29-м танковом. Но сколько же из них было потеряно под Прохоровкой?
Наиболее подробные данные есть по 29-му корпусу. Он потерял 131 Танк, в том числе 103 - безвозвратно, и 19 САУ, из которых 14 не подлежали восстановлению. В целом же, 5-я гвардейская танковая армия, согласно "Сведениям о безвозвратных потерях танков за период оборонительного сражения Курской битвы", за 12-е и 13-е июля навсегда лишилась 350 машин. Если добавить к этому 400 поврежденных танков и самоходок, о которых упоминает Ротмистров, то приходится сделать неутешительный вывод: к концу сражения в армии в строю осталось около 100 танков и всего лишь одна САУ. Противостоявший же ей танковый корпус СС сохранил боеспособными не менее 218 машин - получил ощутимый численный перевес в технике.
Почему же катастрофическое поражение своих войск Ротмистров представляет великой победой? А вот почему: бедняге в буквальном смысле слова пришлось спасать собственную шкуру от гнева Верховного и его заместителя Жукова. Вот что поведал Павел Алексеевич летом 1964 года о Прохоровском сражении полковнику Федору Давыдовичу Свердлову вместе с которым ехал "Красной стрелой" в Ленинград инспектировать артиллерийскую академию: "Это было самое большое танковое встречное сражение в ходе всей второй мировой войны. Тогда 5-я гвардейская танковая армия, которой я командовал, с приданными двумя танковыми корпусами, разгромила крупную танковую группировку фашистов, нацеленную на Курск. Гитлеровцы потеряли около 350 танков и штурмовых орудий, в том числе около 100 тяжелых "тигров" и "пантер" ("пантера", вообще-то, была средним танком. - Б. С.), созданных специально для этой операции. После этого сражения они вынуждены были отказаться от дальнейшего наступления и перешли к обороне. Весь их стратегический план на лето 1943 года был сорван. Вот так танковое оперативное объединение выполнило стратегическую задачу. Правда, наши потери были не меньше, чем у противника. Вы, конечно, не знаете, да этого почти никто не знает... - Павел Алексеевич сделал паузу и, слегка наклонившись к собеседнику, доверительно сказал: - Сталин, когда узнал о наших потерях, пришел в ярость: ведь танковая армия по плану Ставки предназначалась для участия в контрнаступлении и была нацелена на Харьков. А тут опять надо ее значительно пополнять. Верховный решил было снять меня с должности и чуть ли не отдать под суд. Это рассказал мне Василевский. Он же затем детально доложил Сталину обстановку и выводы о срыве всей летней немецкой наступательной операции. Сталин несколько успокоился и больше к этому вопросу не возвращался".
"Между прочим, - хитро улыбаясь, заметил Ротмистров, - командующий фронтом генерал армии Ватутин представил меня к ордену Суворова 1-й степени. Но ордена на сей раз я не получил"".
Вот как, оказывается, обстояло дело. Ложь о 350 уничтоженных немецких танках призвана была уберечь незадачливого командарма от суда за бездарно проигранное по всем статьям Прохоровское сражение. А кто же предложил Верховному столь суровые меры по отношению к Ротмистрову? Думаю, что Жуков. Это его стиль: снять с должности, отдать под суд. Как раз после Прохоровки Георгий Константинович был срочно направлен Сталиным с Центрального на Воронежский фронт разбираться в создавшемся положении. Сам Жуков не нес никакой ответственности за неудачный ввод в бой 5-й гвардейской танковой армии, и по отношению к Ротмистрову у него были развязаны руки.
В "Воспоминаниях и размышлениях" обстоятельства командировки на Воронежский фронт описаны довольно скупо:
"В тот день (12 июля. - Б. С.) на командный пункт Брянского фронта мне позвонил Верховный и приказал срочно вылететь в район Прохоровки и принять на себя координацию действий Воронежского и Степного фронтов. 13 июля я прибыл в штаб б9-й армии Воронежского фронта, где находился также и командующий Степным фронтом Конев... Вечером того же дня встретился на командном пункте 69-й армии с Василевским. Верховный Главнокомандующий поручил ему выехать на Юго-Западный фронт и организовать там наступательные действия, которые должны были начаться с переходом в контрнаступление Воронежского и Степного фронтов. Ознакомившись с обстановкой, действиями противника и своих войск, мы пришли к выводу, что надо еще энергичнее продолжать начатый контрудар, с тем чтобы на плечах отходящего противника захватить ранее занимаемые ими рубежи в районе Белгорода".
Василевский о приезде Жукова на Воронежский фронте не обмолвился ни единым словом. Как я подозреваю, разговор двух друзей был в тот раз не слишком приятным, и Александр Михайлович предпочел о нем умолчать. Ротмистров же был пооткровеннее и подробно описал свою встречу с Георгием Константиновичем вечером 13 июля: "Вернувшись на свой командный пункт, я неожиданно встретил здесь заместителя Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза Жукова. С них находился и член Военного совета Воронежского фронта генерал-лейтенант Хрущев. Маршал был почему-то мрачным (и было с чего, когда узнал о потерях армии Ротмистрова! - Б. С.). Он молча выслушал мой доклад о сложившейся обстановке... и приказал ехать с ним в 29-й танковый корпус...
По дороге маршал несколько раз останавливался и пристально осматривал места прошедшего танкового сражения. Взору представилась чудовищная картина. Всюду искореженные или сожженные танки, раздавленные орудия, бронетранспортеры и автомашины, груды снарядных гильз, куски гусениц. На почерневшей земле ни единой зеленой былинки... Георгий Константинович подолгу задерживал взгляд на изуродованных таранами танках и глубоких воронках.
"Вот что значит сквозная танковая атака", - тихо, как бы сам себе, сказал Жуков, глядя на разбитую "пантеру" и врезавшийся в нее идей танк Т-70. Здесь же, на удалении двух десятков метров, вздыбились и будто намертво схватились "тигр" и "тридцатьчетверка". Маршал покачал головой, удивленный увиденным, и даже снял фуражку, видно отдавая дань глубокого уважения нашим погибшим героям-танкистам, которые жертвовали своей жизнью ради того, чтобы остановить и уничтожить врага.
До КП генерала И.Ф. Кириченко доехали благополучно. В пути я доложил Жукову, что основную тяжесть удара противника в сражении 12 июля выдержал 29-й танковый корпус и частично соединения 18-го корпуса. Поэтому после доклада комкора маршал поблагодарил Ивана Федоровича и в его лице весь личный состав корпуса за проявленное мужество в борьбе против немецко-фашистских захватчиков, приказал генералу представить наиболее отличившихся к правительственным наградам. Затем он в течение часа с НП комкора наблюдал за боем. К тому времени стороны, исчерпав свои наступательные возможности, вели лишь огневой бой. Изредка рвались снаряды, посвистывали пули, вдали, в расположении противника, наблюдалось передвижение танков, бронетранспортеров и автомашин.